Член комиссии американского сената по иностранным делам сенатор от штата Висконсин Милай потребовал, чтобы США снабдили оружием, материалами для диверсий и деньгами «подпольные группы», которые, по его мнению, должны быть созданы на территории СССР и стран народной демократии. Наконец, небезызвестный мистер Даллес, выступая под Новый год перед так называемой «Американской ассоциацией за Объединенные нации», развил теорию «превентивных репрессий», пытаясь подготовить и без того бьющихся в истерике своих соотечественников к новым авантюрам. Он пытался доказать, будто бы США должны, обязаны «контратаковать» (читай — атаковать, ибо никто США, как известно, не атакует), используя при этом весь «арсенал репрессий», каким располагают американские вооруженные силы.
Американские теоретики «превентивных репрессий» не скрывают, что они намерены загребать жар войны чужими руками. Они торопят союзников с формированием «атлантической армии». Но, чем дальше продвигается осуществление этих планов, тем больше начинают нервничать и проявлять строптивость западноевропейские буржуа. До недавнего времени они охотно подыгрывали американским друзьям; им думалось, что дивизии «джи-ай» будут защищать их от собственных народов. Но ход событий быстро рассеял их иллюзии. Парижские газеты откровенно издеваются над пресловутой «политикой рассчитанного риска», которую проповедует американский госдепартамент. «Ради бога, осторожнее», — молят западноевропейские капиталисты Трумэна.
Когда газеты в жаркий июльский день возвестили о начале войны в Корее, обыватели Парижа только пожали плечами: «Корея? Где это?» Узнав адрес войны, они успокоились: «Это далеко, и нас не касается». В политических салонах и кругах дельцов были даже рады этой войне: «Теперь американцы попробуют на собственной шкуре, что такое война на Дальнем Востоке! Они ругали нас за то, что мы не в состоянии справиться с Вьетнамом. Теперь они на собственном опыте убедятся, что это не так просто, и поймут, что нам надо больше помогать».
Буржуазные газеты не без злорадства расписывали во всех деталях бегство американцев из Сеула, их поражение под Тейджоном, их злоключения на подступах к Тэгу. Вскоре, однако, к этому злорадству присоединилась горечь, а затем возник откровенный испуг: во-первых, стало ясно, что американские вооруженные силы отнюдь не столь сильны, как это изображали перед своими партнерами по Атлантическому пакту генералы из Пентагона; во-вторых, как мрачно острили в Париже, «американский черт предъявил вексель на проданные души», потребовав от своих союзников поставки пушечного мяса на корейский театр военных действий; в-третьих, разнузданная пропаганда войны, как бумеранг, обратилась против тех, кто ее разжигал: во Франции началась паника на рынках, капиталисты переводили капиталы за границу, в испанском посольстве стояли длинные очереди за въездными визами. Эти страхи уступили место ликованию, когда войска Макартура перешли в наступление, но потом возобновились с еще большей силой в связи с разгромом американских войск в северных районах.
Так оказалось, что, хотя Корея и далека от Франции, но линия корейского фронта проходит и через Париж.
Трудовой люд Франции понял подлинное значение и размах событий в Корее раньше, чем политиканы и дельцы из парижских салонов. С первых дней войны он поднял свой голос протеста. «Если Макартуру не дадут по лапам в Корее, — говорили озабоченно французы, — он обнаглеет, и тогда угроза третьей мировой войны обострится еще больше». Вот почему народ Франции с напряжением следил за развитием драматических событий в Корее, открыто высказывал свои симпатии героической корейской армии, освистывал в кино американскую кинохронику, преподносившую военные действия в искаженном свете, проводил забастовки протеста против отправки французских солдат в Корею, все шире и шире развертывал сбор подписей под стокгольмским воззванием о запрещении атомной бомбы.
Но особенно усилилось напряжение на парижском фланге корейского фронта в ноябре, когда Трумэн выступил с заявлением о возможности применения атомной бомбы против корейских войск и помогающих им китайских добровольцев. Хотя из Белого дома последовала затем целая серия «поправок» и «разъяснений», было уже поздно: теперь даже самые отсталые люди поняли, какой страшный риск связан с войной в Корее. В тот памятный вечер, тридцатого ноября, Париж гудел, как встревоженный улей. Вечерние газеты не успели, а может быть, и не захотели, поместить в своих последних изданиях сообщения о выступлении Трумэна. Однако радио передавало каждый час подробное изложение этого выступления и отклики на него. На улицах, в метро, в автобусах люди только об этом и говорили. В одном кафе предприимчивый хозяин поставил радиоприемник на прилавок. Немедленно все столики были заняты. Люди напряженно слушали диктора. Потом, когда передача последних известий кончилась и завизжал джаз, все заговорили — страстно, сумбурно, но горячо. И не было ни одного, кто сказал бы: «Трумэн прав».
«Боже мой, боже мой, они совсем сошли с ума», — говорила плачущая девушка. «Нет, позвольте, мсье, я вас спрашиваю, зачем они туда явились? — восклицал, вцепившись в рукав соседа, седой, прилично одетый человек. — Корейцы — у себя дома, а американцы?.. Они вломились в чужой дом; когда же им дали сдачи, они начали вопить, что на них напали, и размахивают атомной бомбой. Ну, знаете...»
«Я не люблю политики и не разбираюсь в ней, — сказал плечистый молодой человек с выправкой спортсмена, — но я вам скажу, — тот, кто, потерпев поражение в бою, хочет отыграться на женщинах и детях, — мерзавец».
В девять часов вечера в крупнейшем зале Парижа, на зимнем велодроме, открылся митинг. Уже тридцать тысяч человек втиснулось в этот огромный зал, похожий на заводской цех, а поезда метро выплескивали все новые и новые толпы людей, стремившихся попасть на митинг. «Трумэн хочет сбросить атомную бомбу. Мы должны помешать ему сделать это!» Эта жгучая мысль воодушевляла всех.
Наутро вышел очередной номер коммунистической газеты «Юманите», в которой крупными буквами было напечатано очень важное воззвание Центрального комитета французской компартии. В тесно набитых вагонах метро, на остановках автобуса, у заводских ворот люди молча читали взволнованный призыв: «Пусть каждый завод, каждый цех, каждая стройка, каждое селение, каждый квартал наших городов немедленно поднимет торжественный протест! Пусть отовсюду хлынут делегации и письма протеста в посольство США, в ООН, к избранникам народа! Пусть вся Франция единодушно заставит правительство подняться против готовящегося преступления и высказаться за немедленное мирное урегулирование в Корее, за скорую встречу великих держав, за полный отказ от использования атомного оружия и других видов оружия, предназначенных для истребления рода человеческого!»
В тот же день утром 1 декабря прекратили работу в знак протеста против готовящейся американскими агрессорами преступной атомной атаки рабочие многих парижских заводов и строек. Повсюду проходили митинги. По цехам циркулировали петиции с протестами, их подписывали сотни и тысячи рабочих. Потом делегации несли свои петиции в американское посольство, в парламент, к президенту.
В американском посольстве спешно закрыли наглухо тяжелые железные ворота и выставили военный караул. Рядом занял позицию французский полицейский патруль. Но делегации шли и шли нескончаемой чередой, не обращая внимания на все усиливающийся ледяной декабрьский дождь. Они молча вручали свои резолюции протеста и уходили. Сконфуженный американский солдат относил эти резолюции начальству и возвращался на пост. Вначале американцы приоткрывали ворота, чтобы брать резолюции, потом, когда делегации стали более многочисленными, начали принимать их через решетку. Стоявшие на тротуарах парижане обменивались впечатлениями: «Боятся! Спрятались за решетку»... «Американский посол сам себе устроил тюрьму в центре Парижа»... «Еще бы! Они видят, как встретил народ заявление Трумэна»...
Так ответил Трумэну трудовой народ Франции. Этот бурный всенародный протест вызывает мрачные раздумья в правящих кругах страны. Они все яснее отдают себе отчет в том, что французы не хотят идти солдатами на чужую войну. С другой стороны, надежды на то, что американцы окажут Франции эффективную помощь в войне против Вьетнама, слабеют, — они сыты по горло собственной войной в Корее. И неспроста, видимо, газета «Монд» заявила на другой день после выступления Трумэна в своей передовой: «Еще пожалеют, что Франция в такой серьезный момент сохраняет бесцветное поведение. Ее голос до сих пор не слышен». В том же номере она напечатала статью «О расчете риска», в которой подвергнута уничтожающей критике та неосторожная политика США, которую американская пропаганда именует «политикой рассчитанного риска».
С изложением кредо своих единомышленников выступил недавно на страницах той же «Монд» сам «Сириус» — анонимный рупор авторитетных французских кругов, — всему Парижу известно, что под этим псевдонимом выступает главный редактор газеты Бев-Мери. На рубеже половины века «Сириус» позволяет себе не только оглянуться на пройденный путь, но и бросить взгляд вперед. Его статья называется многозначительно: «Бои в отступлении». «Сириус» открыто признает, что злоключения американских войск в Корее являются лишь эпизодом гигантского отступления, которое капиталистический мир начал около 35 лет назад — в октябре 1917 года. По его мнению, тактика отступательных боев является единственно применимой для капитализма, и он жестоко критикует вашингтонских стратегов, которые этого не поняли и «считают еще возможным ликвидировать коммунизм». Он призывает их, пока не поздно, отказаться от авантюр на Дальнем Востоке, отречься от перевооружения Западной Германии, прекратить гонку вооружений, не доводить дело до крайностей, которые могут лишь ускорить окончательное крушение «западного мира».
Статья «Сириуса» наделала много шума. Американские газеты вылили на него потоки грязи, обвиняя чуть ли не в измене. Но в частных разговорах даже самые матерые антисоветчики признавали, что сделанные им предупреждения разумны и своевременны. Сейчас здесь все больше говорят о том, что «западу» следовало бы предпочесть так называемый «английский путь», поставленный в пример «Сириусом»: «Гордый Альбион, — писал он, — не поколебался отречься от суверенитета имперской короны в Индии, но зато сохранил там свое влияние и... прибыли».