На рисоочистительном заводе, которым руководит директор Фам Ты, нас тоже застала тревога. С территории завода, засаженной кокосовыми пальмами, апельсиновыми и лимонными деревьями, магнолиями и мимозами, мы вышли по ходу сообщения в укрытие. Этот ход сообщения был упрятан от чужого глаза под роскошной зеленой ботвой удивительных вьетнамских овощей, похожих на гигантские огурцы, — они достигают метра длины и двадцати сантиметров толщины.
В небе гудели самолеты, рвались зенитные снаряды. За этим поединком наблюдали с земли бойцы заводского отряда самообороны, которые, как и на маслодельном заводе, быстро заняли свои позиции. Их гордостью были две зенитных пушечки 20-миллиметрового калибра. На своих постах стояли командиры расчетов Нгуен Тхе Кы и Нгуен Тхань Бинь, получившие специальную боевую подготовку на трехмесячных курсах. Им очень хотелось показать нам свое военное искусство, но и на этот раз самолеты прошли в стороне, за пределами зоны действительного огня, и команды «Огонь!» бойцы самообороны так и не получили. Но их товарищи, стоявшие с зенитным пулеметом в другом месте, ближе к пролетавшим самолетам, выпустили по ним несколько очередей.
А завод работал и сегодня, как работал вчера и как будет работать завтра. Когда тревога кончилась, директор Фам Ты пригласил нас к себе и угостил прохладным соком из кокосовых орехов, выращенных тут же, на территории завода. Он рассказал нам, что план первого квартала был выполнен на 105,8 процента и даже план апреля, когда налеты были особенно часты, — на 103 процента. Недаром коллектив завода еще в 1961 году был награжден орденом Труда.
А виньская автобаза? Вот уж действительно предприятие героев! Только тот, кому довелось в трудные военные годы поколесить по фронтовым дорогам, может в полной мере оценить то, что делают сейчас шоферы Виня.
— Кровеносные артерии Вьетнама работают нормально, значит, мы делаем свое дело так, как надо, — сказал нам худенький, ловкий водитель грузовика Ле Тхе Нго, ухитряющийся перевозить по узким, извилистым дорогам без света на своем грузовике с двумя прицепами по 11 тонн груза за один рейс.
У Нго есть своя тактика. Зажег янки над дорогой осветительную ракету — ни в коем случае не останавливайся: обязательно разобьет. Мчись во весь опор дальше, пока не спрячешь машину под каким-нибудь деревом у обочины дороги! И враг его ни разу не настиг...
Так выглядит сегодня фронтовая жизнь в городе Винь. Вот уж поистине звонкое название, звучащее словно выстрел из винчестера, словно полет пули, рассекающей воздух.
И можно было по-человечески понять нашего друга капитана Банга, когда он вдруг вошел в нашу комнату, встал у порога и, тщетно пытаясь сохранить спокойствие, сказал побелевшими от злости губами:
— Слыхали? Западное радио передало, будто из-за этих подлых налетов Винь стал мертвым городом. Будто это не город уже, а всего лишь пустыня. Как вам это нравится?
Нам это, конечно, решительно не понравилось, и мы обещали рассказать советским читателям, как в действительности живет Винь.
Апрель 1966 годаНА КРАЮ СВЕТА
Полвитка вокруг планеты в один конец, полвитка — в обратную сторону, — до Австралии и далеко, и близко. Ревут ненасытные турбореакторы могучего самолета, вспыхивают и гаснут малиновые зори в фиолетовом небе, — двое суток полета, и ты уже там. Дорожных впечатлений, в сущности, никаких: едва-едва успеваешь перелистывать газеты, которые в каждом аэропорту меняют заботливые стюардессы, — английские, швейцарские, итальянские, пакистанские, индийские, сингапурские. Да и газеты эти, в сущности, немногим отличаются одна от другой: те же новости, те же заботы, те же тревоги. И главная из них — Вьетнам, Вьетнам, Вьетнам...
Вот и здесь, на самом краю света, только и разговоров, что о Вьетнаме, хотя страна эта лежит далеко отсюда — по ту сторону экватора, и звезды тут светят другие, и люди живут совсем иные, и в то время, как здесь наступила уже золотая осень, на Индокитайском полуострове лишь началось тропическое лето. Но вот, пока мы ожидаем проверки паспортов в аэропорту Дарвин, я разворачиваю очередную, — уже австралийскую! — газету и читаю на первой странице скорбную заметку: «Жертва № 206. Число австралийских жертв во Вьетнаме вчера возросло до 206: убито 35, ранено 171. Двести шестая жертва — солдат Ричард Лав, 19 лет из Маунт Хауфорн, Западная Австралия».
Я никогда не был на этом континенте, но с австралийцами знаком еще с достопамятного 1921 года, — довелось тогда ехать с Дальнего Востока через Сибирь в одной теплушке с рослыми, веселыми парнями в ладных куртках из чертовой кожи и крепких крестьянских башмаках; группа фермеров прибыла из Австралии, чтобы помочь сибирским крестьянам создать первые сельскохозяйственные коммуны. То были воспитанники русского большевика Артема, издававшего в Брисбэне свою газету, — его знали в Австралии под партийной кличкой «Том». С той поры у меня сохранилось на всю жизнь представление об австралийцах как о трудолюбивых, жизнерадостных, очень простых в обращении, радушных и отнюдь не воинственных людях.
Теперь, сорок пять лет спустя, я увидел своими глазами огромную и весьма своеобразную страну, о которой мне когда-то с таким энтузиазмом рассказывали на ломаном русском языке те веселые парни. Представьте себе гигантский континент размером с Соединенные Штаты, большую часть которого занимают раскаленные пустыни, и на нем — немногим больше одиннадцати миллионов человек, — это потомки ссыльных, вывезенных сюда английскими властителями с тех пор, как капитан Кук поднял здесь в апреле 1770 года британский флаг, и эмигранты из многих европейских стран. И подумайте о том, каких нечеловеческих усилий стоило им сделать этот негостеприимный, сухой, каменистый и пыльный континент процветающей страной.
Одних лишь овец австралийцы развели свыше ста семидесяти миллионов — нынче они производят примерно третью часть всей шерсти мира, и девять десятых ее идет на экспорт. Я помню необычайно веселый, праздничный вечер, устроенный в австралийской столице Канберре в честь участников сессии Совета Межпарламентского союза, — мы приехали туда ради этой сессии. В холле великолепного современного отеля в деревянной загородке на соломе стояли, глядя своими кроткими глазами на гостей, два очаровательных снежно-белых барашка — это были потомки ввезенного сюда в 1797 году первого испанского мериноса. Нам рассказали на вечере, что только за последние двадцать лет производство шерсти в Австралии выросло на восемьдесят процентов, — овцы дают пять миллионов кип тончайшего руна в год, и один лишь экспорт шерсти приносит Австралии восемьсот миллионов долларов в год.
Работы здесь хватает для всех. Жить бы австралийцам да жить, да добро наживать, как говорится в идиллических сказках. Но вот мечется в бреду на жесткой койке военного госпиталя девятнадцатилетний Ричард Лав. Горькими слезами заливается получившая похоронную повестку госпожа Филипс — ее муж, младший офицер, убит пулей там же, в далеком Вьетнаме. «Я знаю, что я одна из многих, которым пришлось получить такую весть, — прерывисто говорит она обступившим ее репортерам. — И даже тогда, когда все это закончится и наступит мир, ничего уже нельзя будет изменить... газеты пишут, что военные, подобно моему Тому, ушли добровольцами на войну во Вьетнам... Это неправда. Он не хотел идти, но они послали его»…
Он не хотел идти, но они послали его! Как много раз на протяжении короткой, но изобиловавшей трагическими потрясениями истории Австралии безутешные вдовы повторяли эти горькие слова... Я был в огромном военном музее Канберры, где бережно сохраняются реликвии многих войн, в которых участвовали люди этого далекого континента. Подвигами своих сыновей, отдавших жизни в борьбе против германских фашистов, угрожавших всему человечеству, и японских захватчиков, вероломно напавших на Австралию в 1942 году, австралийцы справедливо гордятся. Как раз в день нашего приезда у стен этого военного музея проходил парад ветеранов знаменитой 9‑й австралийской дивизии, — ее солдаты, воевавшие в Ливийской пустыне, лихо прозвали себя «Крысами Тобрука». Пять тысяч жителей Канберры с уважением глядели на то, как мимо них в церемониальном марше проходили поседевшие люди в штатском, с военными медалями на груди, — в живых осталось всего восемьсот «Крыс Тобрука», — их товарищи спят вечным сном в песках Северной Африки, — они честно выполнили свой военный долг.
Но что сказать о тех, кто умер в 1885 году в пустыне Судана, когда австралийцев послали туда помогать английской колониальной армии завоевывать эту страну? И за что отдали свою жизнь те австралийцы, которых английское правительство посылало в Южную Африку подавлять буров в 1899—1902 годах? А те, которых в 1900—1901 годах угнали на кровавое усмирение боксерского восстания в Китае?
Могут возразить: но тогда Австралия еще не была независимой, она сама была сначала колонией, потом полуколонией, и английские хозяева делали с австралийскими солдатами все, что хотели. Ну что ж, в какой-то мере это верно, хотя уже с 1900 года в рамках Британской империи существовал Австралийский союз со своим парламентом. И при всех условиях, — что делают сегодня австралийские солдаты за океаном — во Вьетнаме? Ради чего погибают там? Их посылает туда собственное, австралийское правительство. И если первый батальон, погрязший в рисовых болотах Вьетнама, был укомплектован добровольцами, то нынче туда посылают уже призывников, не спрашивая их, хотят они умирать за чужое, американское, дело или не хотят.
Вот почему в эти дни Австралия охвачена тревогой, смятением, негодованием. Правительство уже не осмеливается повторять американскую выдумку, будто Соединенные Штаты и их союзники вторглись во Вьетнам, чтобы выполнить какие-то мифические обязательства перед «законным правительством» Сайгона, — банкротство марионеточного режима в эти дни стало очевидным для всех. Поэтому в Канберре пустили вход более «реалистическое» объяснение: Австралия вынуждена посылать своих солдат за экватор, чтобы оказывать военную помощь США, как