своему военному союзнику независимо от того, справедливую или несправедливую войну они ведут. В благодарность за эту безоговорочную помощь американские войска придут-де на помощь Австралии, если на нее нападут азиаты.
— Поглядите на карту, — говорят эти новоявленные «реалисты», — у нас очень много земли и очень мало людей. Австралия остается «белым» континентом. А у азиатов очень много людей и мало земли. Рано или поздно они позарятся на наш континент, и, если американцы нас не защитят, азиатский водопад низвергнется на Австралию и затопит ее. Пусть лучше сейчас погибнут несколько тысяч наших солдат, зато в будущем мы спасем миллионы...
Но и эта, насквозь расистская, мотивировка участия Австралии в «грязной войне» встречает растущий отпор. А в столице Австралийского союза Канберре, таком малолюдном и обычно тихом городке, и в Сиднее, этом крупнейшем городе, насчитывающем 2 300 000 жителей, мы видели в эти дни демонстрации, участники которых требовали немедленного отзыва австралийских войск из Вьетнама. Такие же демонстрации проходили и в других городах — Брисбэне, Мельбурне, Перте, Аделаиде.
По примеру молодых американцев, отказывающихся воевать во Вьетнаме, некоторые молодые австралийцы начали публично сжигать свои призывные документы. Когда в Брисбэне полицейские схватили на улице одного из таких ребят и швырнули его, словно тюк шерсти, в тюремный автобус, прозванный «Черной Марией», он хладнокровно достал зажигалку, снова зажег свой недогоревший документ, и арестованные вместе с ним юноши запели песню «Мы победим».
В Сиднее недавно вызвали в суд двух юношей, спаливших призывные повестки, — Уэйна Хэйслен и Робена Джеффри Мельброза. Перед зданием суда собралась толпа сочувствующих этим смелым парням, и студент университета Падди Доусон тут же сжег свой собственный военный документ: «Пусть судят, всех нас!» Ребята подняли плакаты: «Что преступно — сжигать призывные повестки или жечь живых вьетнамцев?», «Лучше сжечь военный билет, чем вьетнамского ребенка!» Судья подумал-подумал и сказал, что он откладывает слушание дела. Хэйсли и Мельброз вышли на улицу, и толпа встретила их громовой овацией.
Трое молодых австралийцев сожгли свои военные документы перед домом, в котором живет премьер-министр Австралии Холт. Еще один сделал то же самое перед домом министра труда Бари, который грозил страшными карами тем, кто будет протестовать таким образом против «грязной войны».
Тогда правительство решило ответить протестующей молодежи демонстрацией силы. Оно назначило на двадцать первое апреля военный марш тысячи трехсот солдат и офицеров, отправляемых во Вьетнам, по улицам Сиднея.
— Ах, так? — сказали юноши города. — Ну что ж, первыми проведем свой марш мы!..
И вечером пятнадцатого апреля в течение долгих двух часов три тысячи демонстрантов шли по улицам Сиднея к военному порту, откуда отправляют солдат во Вьетнам.
У ворот порта полиция преградила путь молодежи. Секретарь комитета действия против войны во Вьетнаме Бог Гулд вскарабкался на крышу склада и произнес оттуда речь. Две женщины — Анн Микаэлис и Элизабет Морроу приковали себя цепями к воротам, заявляя, что никакая сила не помешает им протестовать против «грязной войны». Полиция бросилась в атаку. Начались аресты. Демонстранты опять запели: «Мы победим». Вся Австралия следила по телевидению за этой схваткой....
Помнится, я встретился в кулуарах парламента с лидером лейбористов Колуэллом. Этой партии принадлежат 52 из 124 мест в парламенте и 27 из 60 в сенате. Он только что вернулся из Мельбурна, где выступал по радио с речью против агрессии во Вьетнаме. «Я адресовал Холту несколько теплых слов», — сказал мне, улыбаясь, Колуэлл. Вечером я прочел эти «теплые слова» в газете. Вот они:
— Подлинная причина решения правительства послать больше войск заключается в том, что австралийским промышленникам предоставляется больше заказов на производство вооружений для войны во Вьетнаме. Таким образом, ради прибылей промышленников правительство продает жизнь еще двух тысяч австралийцев, которых бросают во вьетнамские болота... Я считаю политику нашего правительства во Вьетнаме столь позорно неправильной и столь отвратительно бесчестной, что ее следует заклеймить...
Через несколько дней Колуэлл повторил эту оценку действий правительства, выступая в Тасмании, и заявил, что если лейбористская партия на следующих выборах победит, то первым, что сделает новое правительство, будет немедленный отзыв австралийских солдат и офицеров из Вьетнама.
А как остро выступают сейчас в Австралии и многие деятели церкви! В Сиднее на митинге с участием тысячи семисот человек глава центральной миссии методистской церкви Ален Уокер сказал: «Скоро мы прочтем заголовок в газете: «Первый призывник убит во Вьетнаме». (Как я уже упоминал, до сих пор формально во Вьетнам посылали лишь добровольцев, теперь же, за отсутствием желающих туда, шлют демобилизованных. — Ю. Ж.) Этот заголовок покроет позором тех, кто посылает туда воевать молодежь, вступающую в армию по призыву... Это дикая, несправедливая, жестокая и ненужная война. Если бы я был в призывном возрасте, я предпочел бы сесть в тюрьму, нежели участвовать в такой войне». Против решения правительства о посылке призывников во Вьетнам выступили в эти дни архиепископ города Перта Апплетон, бывший епископ города Армидал Мойес, глава Кэмденского теологического колледжа Гаррет и многие другие.
Правительство Австралии упорствует на своем — отправка войск продолжается, и вылетевший в Сайгон премьер-министр Холт демонстративно заверил там идущего ко дну «маршала» Ки в своей солидарности и поддержке, — естественно, что накал этой борьбы усиливается. Эхо ее властно врывалось в здание парламента, где мы, участники сессии совета Межпарламентского союза, вели острую, горячую дискуссию все на ту же тему — о борьбе против американской агрессии во Вьетнаме. И не случайно, видимо, в ходе этой дискуссии австралийская делегация раскололась: участвовавший в дискуссии представитель правящей партии поддержал агрессоров, а представитель оппозиции лейборист Юрен выступил с их осуждением...
Гул канонады, стоны жертв, обожженных напалмом, грохот рвущихся бомб широко разносятся из Вьетнама по всему миру. Вот почему и здесь, на самом краю света, совесть людей бунтует. И хотя все еще велико число людей пассивных — «наш коттедж, мол, с краю», — хотя немало еще и таких, что готовы поверить в распространяемый бессовестными людьми миф, будто во Вьетнаме австралийские солдаты защищают свой собственный континент от коммунизма, — беспокойная совесть Австралии все громче говорит этой войне свое «нет»...
Мы покидали Сидней теплым осенним утром. Солнце играло в тысячах зеркальных окон его небоскребов, и золотые тополя стояли, словно в почетном карауле, и по синим волнам прибоя стремительно скользили, стоя на плоских досках, виртуозы этого удивительного водного спорта. Потом была необычайно длинная летняя ночь — она началась в Сингапуре и кончилась лишь в Тегеране, — ведь мы летели на запад, убегая от солнца. Потом под крылом показался весенний Рим, и вскоре мы любовались сиреневыми гроздьями глициний, оплетающими двухтысячелетние камни вечного города, и светло-зеленой травой, пробивающейся сквозь расселины мостовых древнего форума.
Девять часов полета отделяют Рим от Сиднея. Но стоило нам выйти из машины и разглядеть у газетного киоска заголовки газет, как мы прочли все то же тревожное слово: «Вьетнам». В Риме, как и в Австралии, как в Бомбее, — как всюду в мире, — люди напряженно думают о том, что происходит сейчас в этой израненной стране и как пособить ее мужественному народу.
Лишь в тысяча девятьсот семьдесят втором году, когда эта книга уже печаталась, из Канберры пришла телеграмма о том, что правительство Австралии вывело, наконец, свои войска из Индокитая. Длительная борьба австралийского народа за прекращение участия в постыдной американской авантюре увенчалась успехом.
Но тех молодых парней, которые ни за что, ни про что были убиты на этой чуждой интересам Австралии и постыдной «грязной войне», уже не воскресить!
Октябрь 1968 годаФАКЕЛЫ И СТАЛЬ
Помнится, еще в одна тысяча девятьсот пятьдесят пятом году несчастный случай привел меня в Абадан — над пыльной горячей аравийской пустыней вдруг захлебнулся мотор старенького «дугласа», принадлежавшего шведской авиакомпании, и мы, его пассажиры, летевшие из Каира в Дели, неожиданно оказались в этом угрюмом городке, задыхающемся от горячей сырости и нефтяных испарений. И застряли там на двое суток.
Пытаясь как-то умиротворить своих недовольных клиентов, растерянные шведы возили нас по Абадану и его окрестностям, и в память врезалось: гигантские, сверкающие сталью и алюминием ультрасовременные нефтеперегонные заводы, принадлежащие чужеземцам, и неподалеку оттуда — скорбная фигура босой женщины в ветхом черном платье, черпавшей грязную воду из широкой реки, образованной слиянием легендарных Тигра и Евфрата. Старая женщина наполнила этой мутной водой свой измятый медный кувшин, поставила его на голову и понесла, пошатываясь, к неописуемо жалкой, слепленной из глины хижине, стоявшей среди финиковых пальм. А ведь когда-то считалось, что здесь, близ Тигра и Евфрата, был рай...
Мы возвращались в город молча, подавленные увиденным. Уже смеркалось. В сиреневом небе явственно обозначились розовато-желтые языки пламени, — они беззвучно пылали вокруг нас круглые сутки, словно живое напоминание, что рай стал адом для людей. «Что это? — спросила по-английски одна молодая туристка из Копенгагена. — Такие красивые факелы...» — «Это горят наши деньги, мисс, — откликнулся вдруг шофер, молодой рослый иранец с черными, как смоль, усами. — Компания использует для переработки только нефть, а газ сжигается». — «Господа, не будем говорить о политике», — встревоженно сказал представитель авиакомпании, и опять все замолчали.