Меня сразу же удивила одна деталь: Марселла отлично говорила по-русски с легкой голландской картавостью, но все время чудилось, что в самой основе ее произношения лежит глубинный, простой, совершенно неистребимый украинский акцент: мягкое «г», певучие гласные, глубокое придыхание на шипящих. И я в первый же день в шутку спросил ее:
— А вы, часом, не из Харькова?
В глазах у Марселлы мелькнуло изумление:
— А вы откуда это знаете?..
— Догадываюсь. Я сам там жил в тридцатые годы...
— О, это долгая история. Если хотите, мы вернемся к ней позже. Вообще-то я чистокровная голландка, но родилась в Тайнинке, под Москвой, росла действительно в Харькове, а голландский язык изучила уже в зрелые годы в Амстердаме. Впрочем, лучше всего вам расскажет эту историю моя мама. Она живет в Гарлеме, а мы там будем смотреть музей Франса Гальса. Может быть, выкроим часок и зайдем к ней? Она всегда так рада повидать советских людей. Моя мама... О, это очень любопытная дама! Знаете, как говорят: «дама из Амстердама», стало быть — дама из светского общества... И вот, представьте себе, сия дама из Амстердама, фру Нелл Фис, урожденная Вермеер, вместе с супругом оказалась в мае 1922 года в стране большевиков. Больше того, сама стала большевичкой. Не правда ли, тема для романа?..
Да, отличная тема для романа. И не только для романа. Нужно предпринять глубокие исторические изыскания, чтоб, собрав по крупице вот такие необычайные истории, воссоздать картину подвига, свершенного без малого полвека тому назад подлинными интернационалистами многих стран, — они прибыли в молодую Советскую Россию, чтобы помочь Ленину и ленинцам начать строить социализм.
В 1967 году издательство «Молодая гвардия» выпустило в свет скромную книжечку. На ее обложке значится: «Рутгерс», и на читателя глядит аскетическое волевое лицо худого бородатого человека, носящего эту фамилию. Можно почти безошибочно сказать, что читатель впервые видит его и впервые слышит его имя. А ведь именно этот человек был зачинателем поистине захватывающего почина, которому так много внимания уделял Владимир Ильич. Это он, голландский инженер Себальд Рутгерс, вместе с русским большевиком Мартенсом — первым представителем Советской России в Соединенных Штатах — и американцем Кальвертом — техником, работавшим у Форда, членом знаменитого в ту пору интернационального союза «Индустриальные рабочие мира» — прислал в 1921 году Ленину письмо, начинавшееся стремительно и по-деловому:
«...Представляем на Ваше рассмотрение план промышленных трудовых колоний иностранных рабочих и специалистов из промышленно развитых стран, как-то: США, Германия и т. д.
Набросок общей идеи дан в краткой заметке под буквой «А».
В качестве первого конкретного предложения мы рекомендуем колонизацию Кузнецкого бассейна, а затем последуют другие. Преимущества этой области с технической точки зрения, — с ее неисчерпаемыми ресурсами продовольствия, леса, угля и железа, — кратко изложены в заметке под буквой «В» приложение 1)...»[9]
И далее следовал развернутый план создания рабочей индустриальной колонии в Кузбассе, которая, действуя под непосредственным руководством Совета Труда и Обороны, восстановила бы и развила там добычу угля и производство кокса. Это брались сделать добровольцы — рабочие и техники из Соединенных Штатов, Германии, Англии, Франции, Бельгии, Венгрии и многих других стран. Они были готовы оставить свои родные места, продать имущество, приобрести на вырученные деньги рабочий инструмент, станки, продовольствие и немедленно отправиться в далекую Россию, чтобы там жить и работать.
Реакция Ленина была столь же мгновенной и безусловно положительной, хотя он отдавал себе отчет в том, что затея голландца Себальда Рутгерса и его друзей — дело непростое и нелегкое. Слишком трудна была в то время жизнь в России, слишком сильны были разруха, голод и холод — выдержат ли эти трудности иностранцы, привыкшие к иному образу жизни, сумеют ли они приспособиться к непривычной обстановке? Предстоял суровый экзамен: пролетариям-интернационалистам надо было пройти проверку на стойкость не путем подписания резолюций или проведения манифестаций, — им надлежало сломать свою привычную, устоявшуюся жизнь и уехать в далекую, поистине дикую в те времена Сибирь, чтобы там жить и работать.
«Я — за, — пишет Ленин Мартенсу, — если американские рабочие и колонисты вообще будут привозить с собой:
1) продовольствие на два года (Вы пишете, что это бывало, значит, возможно);
2) одежду на тот же срок;
3) орудия труда.
1-е и (2‑е) важнее всего... Если будет 1‑е, я согласен всячески поддержать.
Чтобы ускорить, изготовьте тотчас проект постановления СТО и внесите сегодня (если успеете до 3‑х часов), сегодня же в СТО, в 6 час. — решим...»[10]
В тот же день, 22 июня, Совет Труда и Обороны под председательством Ленина принял постановление — немедленно командировать Рутгерса и 12—15 его сотрудников на Урал и в Кузнецкий бассейн «для выяснения на месте предприятий и источников сырья, которые могут быть предоставлены американской промышленной эмиграции, и необходимых для этого условий».
Как видим, имелась в виду прежде всего промышленная эмиграция в Советскую Россию из Америки, откуда в ту пору был особенно велик наплыв желающих принять участие в нашей стройке. Между прочим, и сам Рутгерс, голландец, попал к нам из Соединенных Штатов после того, как успел поработать в Индонезии, а добирался он в Москву через Японию и Владивосток, причем ему трижды пришлось с величайшими трудностями и опасностями пересекать фронты гражданской войны.
Но ехали к нам отнюдь не только из Америки. Я уже упоминал в одной из предыдущих глав, как жарким летом 1921 года, когда я добирался с семьей с Дальнего Востока на Украину, в одной теплушке с нами ехала целая группа австралийцев. Мое воображение подростка было подавлено огромными железными сундуками с рабочим инструментом, продовольствием и снаряжением, которое везли с собой эти молодые ребята, одетые в прочную полувоенную одежду. Они, следуя советам, полученным из Москвы, собирались в дальнее путешествие словно в полярную экспедицию и не прогадали; между прочим, они охотно подкармливали своими бисквитами и сгущенным молоком все обильное детское население нашей скрипучей теплушки...
Как явствует из документов, хранящихся в архивах Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, многочисленные заявления иностранных рабочих и инженеров с предложением своих услуг стали поступать в адрес Советского правительства уже в 1920 году. В конце 1920 — начале 1921 года к нам только через Либаву прибыли из одной лишь Америки свыше 16 000 эмигрантов. Мысль, высказанная голландским инженером-коммунистом Рутгерсом, несла в себе зерно принципиально новой идеи: добровольцы трудового фронта, стекавшиеся в Советскую Россию со всех концов земного шара, должны были целиком взять на себя выполнение большой и необычайно ответственной конкретной миссии — создать очаг индустриализации в сердце Сибири.
Одновременно они брались за восстановление крупнейшего по тем временам металлургического завода на севере Урала — в Надеждинске. Имелось в виду в дальнейшем соединить воедино Урал и Кузбасс — Рутгерсу и его друзьям виделся в мечтах гигантский, еще невиданный комбинат угля и стали. Но время для осуществления этой идеи еще не пришло — за нее советский народ смог приняться лишь в тридцатых годах, а тогда силенок еще не хватало, и участникам «Автономной индустриальной колонии Кузбасс», как назвали иностранные добровольцы свое предприятие, предстояло довольствоваться более скромными, но по тем временам очень важными задачами.
Волнующая и малоизвестная у нас летопись этой «Автономной индустриальной колонии» подробно и обстоятельно изложена в книжке «Молодой гвардии» о Себальде Рутгерсе, написанной просто и безыскусственно двумя непрофессиональными авторами: дочерью Рутгерса Гертрудой Тринчер и Карлом Тринчером, ее мужем. Я не буду пересказывать то, что можно прочесть у них, — это грозило бы увести далеко в сторону от нашей встречи с Марселлой Фис. Но ведь именно Себальд Рутгерс был повинен в том, что ее родители оказались в 1922 году в Кузбассе, а сама она родилась не в Амстердаме, а в Тайнинке, под Москвой.
Кстати сказать, Фисы остались ближайшими друзьями Себальда до последних дней его жизни, а умер он совсем недавно — в 1964 году, прожив долгую и трудную, полную забот, но счастливую жизнь: в СССР проработал до 1938 года, затем вернулся в Голландию, в годы войны участвовал в движении Сопротивления фашизму, потом до конца дней своих был активным общественным деятелем, не раз приезжал в нашу страну, писал о ней...
Забегая вперед, отмечу, что мама Марселлы, с которой мы все же успели встретиться в Гарлеме перед отъездом из Голландии, сказала нам, что повествование Гертруды и Карла Тринчер весьма правдиво, что жизнь и борьба колонистов в Кемерово действительно были неимоверно трудными и сложными, но в то же время увлекательными. Она напомнила, что Ленин, хорошо знавший суровую Сибирь и те дополнительные трудности, которые возникли там в результате разрухи, заранее предупреждал об этом Себальда Рутгерса и его друзей. Это он сформулировал поистине суровый и проникнутый духом партийной активности проект подписки, которую должен был дать каждый иностранный рабочий, решаясь ехать в Советскую Россию:
«1.Мы обязуемся провести это и коллективно отвечаем за то, чтобы ехали в Россию только люди, способные и готовые сознательно вынести ряд тяжелых лишений, неизбежно связанных с восстановлением промышленности в стране, весьма отсталой и неслыханно разоренной.
2. Едущие в Россию обязуются работать с максимальным напряжением и наибольшей производительностью труда и дисциплиной, превышающими капиталистическую норму, ибо иначе опередить капитализм и даже догнать его Россия не в состоянии.