«По иронии судьбы (!) Испания часто обнаруживает, что иметь дело с Восточной Европой проще, чем с Западом. По мнению политических наблюдателей, тяга Испании на Восток является попыткой проводить менее зависимую от Запада внешнюю политику. Торговля Испании с коммунистическим миром пока составляет менее пяти процентов от общего объема ее экспорта и импорта. Экспорт в восточные страны в прошлом году составил 73 миллиона долларов по сравнению с 64 миллионами долларов в 1967 году. Импорт с другой стороны «железного занавеса» составил 69 миллионов долларов в 1968 году по сравнению с 54 миллионами долларов в 1967 году. Многие испанские бизнесмены считают, что это — только начало».
Торговать с социалистическими странами испанские фирмы начали в 1957 году. С тех пор объем этой торговли увеличился вчетверо. Испания строит грузовые суда для Польши, шлет апельсины в Чехословакию, продает легковые машины Югославии. Она ввозит уголь из Польши, мясо из Болгарии, цемент из Германской Демократической Республики. На последней ярмарке в Барселоне были представлены уже шесть социалистических стран. Испанские фирмы в свою очередь были представлены на недавней международной выставке обуви в Москве. Их товары появляются в советских магазинах. А один делец в Мадриде сказал мне: «Вот недавно мы купили у вас горные комбайны для угольных шахт. Хорошие комбайны». Недавно было заключено советско-испанское соглашение о рыбной ловле: советский рыболовный флот, работающий в Атлантике, сможет пользоваться гаванью Санта-Крус-де-Тенерифе на принадлежащих Испании Канарских островах. Наши торговые суда будут заходить в испанские порты. В Мадриде открылось представительство советского торгового флота.
Испанские купцы поначалу с опаской подходили к торговле с социалистическими странами: слишком был насаждавшийся на протяжении десятилетий антикоммунистический психоз. Но дела есть дела, и, сравнивая эту торговлю, построенную на взаимной выгоде, с волчьими законами их отношений с партнерами на Западе («Это же грабеж!» — сказал мне тот же мадридский делец), они понемногу начинают действовать смелее.
Что же говорить о простом народе, который на протяжении долгой и мучительной черной ночи, опустившейся на Испанию в 1939 году, не переставал верить в то, что рано или поздно железный занавес, отрезавший страну от стран социализма, проржавеет и рухнет?
«Вы даже не можете себе представить, какую уйму самых страшных вещей за эти тридцать лет нам рассказывали о вашей стране, — сказала мне учительница математики в Сан-Себастьяне и вдруг добавила: — А все-таки мы любим вас».
«Мой старший брат был политическим комиссаром в республиканской армии, — говорил мне мадридский журналист. — Он погиб. Мой отец был солдатом-республиканцем. Он попал в концентрационный лагерь, вышел оттуда инвалидом и вскоре умер. Я в 1939 году был мальчиком. Начал жизнь с нуля. Сейчас работаю в газете. Политикой не занимаюсь. Но я хочу напомнить вам: у тех, кто был побежден в 1939 году, есть дети. И эти дети помнят, что сделал Советский Союз для их отцов».
Молодой клерк в Бильбао, степенный, круглолицый, тщательно причесанный и выбритый до синевы в щеках юноша, сказал нам: «Коплю деньги на поступление в дипломатическую школу и изучаю русский язык. Я уверен, что рано или поздно будут установлены дипломатические отношения с СССР и мечтаю поехать в Москву хоть самым младшим, хотя бы техническим сотрудником посольства».
Мы проехали сотни километров по испанской земле, побывали во многих городах, и всюду нас принимали радушно. Только в Бургосе нам попался задиристый гид — видать, из фашистской фаланги, — он все время восхвалял основателя этой партии Антонио Примо де Ривера, казненного республиканцами, — официальные власти пытаются создать культ вокруг его имени. Так вот, этот гид вызывающе спросил сопровождавшую нашу группу представительницу «Интуриста» Марию Ивановну Туркину, верует ли она в бога, и, получив отрицательный ответ, презрительно сказал: «Поганая!» Но это, повторяю, была единственная встреча такого рода.
Особенно запомнились встречи с испанцами, вернувшимися из СССР, который в трагические дни исхода республиканцев предоставил им убежище. Многие из них были тогда крохотными детьми, — мы помним, как трогательно встречали тогда наши люди пароходы с ними. Дети выросли, получили образование, начали работать. Но родина есть родина, в Испании бытует поговорка: когда испанец возвращается на родину, он рождается второй раз. Эти люди знали, что их ждут суровые испытания: можно оказаться без работы, можно даже попасть в тюрьму. Но они упрямо говорили: «Наше место там».
В рабочем пригороде Бильбао под названием Бегонья на площадке у древней церкви шел детский праздник. Один паренек насвистывал на флейте, другой отбивал дробь на барабанчике, детишки плясали и пели. Родители, дедушки и бабушки окружали их тесным кольцом. Картина была трогательная, и только выбитая на стене церкви надпись о том, что три десятка лет назад как раз в этом месте был сбит самолет, на борту которого находился генерал мятежников Мола, напоминала о том, где мы находимся. Вот и совсем недавно здесь проходили мощные забастовки металлургов, бурные манифестации басков, требующих автономии, утраченной в 1939 году, военные трибуналы судили людей по законам чрезвычайного положения. Но сейчас сияло солнце, детские голоса звенели, как серебряные колокольчики, и участники нашей туристской группы усердно щелкали фотоаппаратами. И вдруг мы услышали: «Господи, вы говорите по-русски? Откуда вы? Как, неужели из самой Москвы?» Женщина лет сорока со светящимся от радости лицом подошла к нам. «Откуда я знаю русский язык? Да ведь я выросла в Советском Союзе. Меня привезли туда девочкой в 1936 году».
Наша новая знакомая вписала мне в записную книжку: «Висента Сан Кристан. Преподавательница танцев. СССР — 1936—1956».
— Вы знаете, — сказала Висента, — я окончила ГИТИС. Я могла остаться у вас, стать актрисой, работать в театре. Но я помнила: в моих жилах течет испанская кровь. Я знала, что в моей стране басков нелегкая жизнь, — ведь я, как все, читала газеты. И все же решила — надо ехать...
Судя по всему, воспитаннице ГИТИСа, которую мы встретили на земле басков, судьба не принесла большого счастья: в театр здесь она не попала, живет случайными уроками. Но у испанцев не принято жаловаться на судьбу, и Висента лишь расспрашивала нас о Москве — расспрашивала жадно, страстно — все-таки там остались двадцать лет ее жизни и, может быть, это были лучшие ее годы.
А вот еще одна встреча — встреча с человеком, о судьбе которого можно было бы написать увлекательный роман. Антонио Герретито, — назовем его так, — было всего шестнадцать лет, когда вспыхнул мятеж против молодой испанской республики. Он сразу же записался добровольцем — бить фашистов. И ему безумно повезло: его не только взяли в строй, но и послали в Советский Союз учиться на летчика. У Антонио оказались недюжинные способности, и уже через четыре месяца, после учебы в летной школе в Кировакане, он стал пилотом. Антонио сражался в небе Испании против гитлеровских асов из «Кондора» под командованием советского добровольца Осипенко. Когда потерпевшие поражение, но непобежденные республиканцы были вынуждены покинуть Испанию, Антонио удалось добраться до Советского Союза.
Передышка была недолгой: 22 июня 1941 года, услышав по радио, что гитлеровцы вторглись на советскую землю, Антонио опять записался добровольцем: ведь это было продолжение той самой войны, которая началась в Испании. Его включили в отряд специального назначения; под командованием советского офицера Старинова он орудовал в тылах гитлеровцев, совершая ответственнейшие диверсии. Потом произошла встреча с полковником Осипенко — тем самым, под командованием которого Антонио воевал в Испании. «Ты же летчик, — сказал Осипенко, — давай воевать вместе, я тебя устрою в свой полк». И Антонио снова сел в кабину самолета. Он воевал в Сталинграде, встречался там со своим другом Рубеном Ибаррури, который сражался в наземных войсках, потом дрался с гитлеровскими летчиками над Моздоком, на Северном Кавказе, потом служил в противовоздушной обороне нефтяных промыслов Баку... Войну кончил майором, командиром авиационного полка.
В 1948 году Антонио демобилизовался. Пошел учиться. Потом стал преподавателем испанской литературы в Московском институте иностранных языков. Вскоре Антонио женился на молоденькой веселой студентке, назовем ее Катей Ивановой. Жизнь складывалась ладно.
Иной раз думалось: совсем обрусел ты, Антонио, наверное, судьбой на роду тебе написано жить и умереть в усыновившей тебя стране. Но память неизменно подсказывала запомнившиеся на всю жизнь картины воздушных битв в испанском небе, трагического исхода, новых битв с гитлеровцами. Он знал: в Испании, — пусть другими средствами, иными методами, — продолжается та же борьба, которую он начал когда-то шестнадцатилетним мальчишкой. И когда появилась возможность вернуться в Испанию, сердце подсказало: будь что будет, надо ехать, как бы ни велик был риск.
Но как быть с Катей? Ну что ж, она не из трусливого десятка. «Поедем вместе», — твердо сказала Катя. И вот они — мадридцы. Ох, и хлебнули же они горюшка на первых порах! Не было работы. Были частые вызовы в полицию. Антонио пробавлялся случайными уроками и переводами с русского языка. Но все течет и меняется в мире, и даже в Испании. (И то, что еще недавно казалось немыслимым, становится реальностью. Тридцатилетняя борьба народа, хотя и с огромными потерями и издержками, начинает давать некоторые, пусть еще незначительные, результаты. Представьте себе, даже такие люди, как Антонио, который считает ниже своего достоинства скрывать свои политические убеждения, симпатии и антипатии, сейчас получает возможность работать, — правда, не на правительственной службе.
Больше того, Антонио рассказывал нам, что в некоторых книжных магазинах Мадрида сейчас можно найти книги мучеников гражданской войны в Испании Антонио Мачадо и Гарсиа Лорка и даже произведения В. И. Ленина. В журнале «Семана» («Неделя») я прочел интервью с находящ