Мне удаётся выпроводить подруг только к вечеру. К тому времени я начинаю чувствовать себя пустой оболочкой без мыслей и сил. Убирая со стола, натыкаюсь на ту самую записку, спрятанную под тарелкой с оливье. Хочу смять её и выбросить, но отчего-то рука не поднимается. Так что я просто отправляю её в ящик с пакетами и прочим хламом.
Часть 8
Странный какой-то получился день рождения. Всё смешалось: эмоции, чувства, как в каком-то дурацком ромкоме. Я стою на кухне, навалившись спиной на холодильник, держу в руках почти нетронутый мясной рулет, а мысли витают где-то далеко. И хотя рефлексировать уже нет смысла, я всё равно продолжаю думать об этом курьере. Интересно, ему понравилась эта ночь? Думает ли он о том, что случилось? Понимаю, насколько глупо задаваться такими вопросами. Но что мне ещё остаётся?
«Не думала, не гадала Мария Николавна, что вот так вот быстро её убеждения рассыпятся, — усмехаюсь про себя. — Рассыпятся будто карточный домик, всего лишь навсего после одного хорошего секса». Спрашиваю себя, действительно ли он был таким и понимаю, что дело даже не столько в сексе, сколько в деликатности, имитации заботы и ласки. Это было почти как с Вадимом, только лучше. Отчаяннее, честнее, чувственнее. Будто за этим диким танцем двух разгорячённых тел есть нечто большее. Какая-то иная близость.
— Ну и что мне с этим делать? — спрашиваю вслух, глядя на рулет. И даже мне самой вопрос кажется двусмысленным.
Перекладываю рулет в большой контейнер и иду к соседу дяде Саше. Припоминаю, что чуть меньше месяца назад он похожим образом делился со мной клубникой с огорода. Не сказать, что это у нас устоявшаяся практика — носить друг другу гостинцы, да и не очень хочется напрашиваться на поздравления, но я так и так собиралась зайти справиться о здоровье. А тут просто не с пустыми руками. Да и какой мужчина не будет рад мясу?
Накидываю вязаный кардиган поверх платья, подхватываю со стола контейнер и выхожу на лестничную клетку. Звоню в дверь: один раз, второй, третий. Ответа нет. Смотрю на часы в телефоне. Может, спит уже? Хотя вроде восемь только.
На площадке прохладно и тихо. Воздух влажный и пахнет озоном, как перед грозой. Порой сквозь открытые окна подъезда с улицы доносятся рёв мотора автомобилей и людские голоса. А за соседской дверью вопит котяра. Истошно так. Ещё и дверь царапает когтями. Вспоминаю, как пару раз видела его, когда тот выбегал сквозь приоткрытую дверь. И чего разорался? Может, ушли и забыли покормить? Почему-то как-то совсем не к месту вспоминаю рассказ одного из подчинённых приставов про съеденную котами бабку. Здравый смысл подсказывает, что это всего лишь профессиональная байка, но я всё же нервно дёргаю ручку двери. Та поддаётся.
Осторожно заглядываю внутрь. Кот проскальзывает в открытую брешь, но не уносится прочь, а вьется у ног, ластится. Я делаю несмелый шаг внутрь.
— Есть кто дома? Дядь Саш? — зову вполголоса, а у самой мурашки по коже от того, как темно и тихо в квартире.
Никто не отзывается. Меня с порога окутывает типичный до безобразия запах стариковского жилья. Переминаюсь с ноги на ногу на коврике у порога. Пытаюсь сориентироваться, найти выключатель в прихожей. Инстинктивно прижимаю одной рукой к груди контейнер, другой шарю по стене. Предчувствие чего-то скверного продолжает разрастаться внутри. Успокаиваю себя тем, что хозяин, возможно, просто, уходя, забыл запереть дверь. Надеюсь, что так оно и есть на самом деле. Я даже готова пережить момент неловкого объяснения того, как оказалась здесь.
Едва мне удаётся включить свет, котяра убегает на кухню. Рыжий полосатый хвост только и успевает мелькнуть в проёме. Смотрю ему вслед и не решаюсь идти дальше. Всё-таки дом чужой. Да, не заперто. Да, кот голодный. Но с какой стороны ни посмотри, а действия мои выглядят немножко незаконными. Вздыхаю тяжело и уже собираюсь повернуть назад, как вдруг замечаю то, от чего кровь стынет в жилах. В стекле старенького советского серванта у входа на кухню, я вижу отражение распластанной на полу человеческой фигуры. Машинально достаю телефон и не снимая тапок бегу на кухню. Отпинывая кота, склоняюсь над дядей Сашей. Он лежит желтовато-бледный бездыханный. Расстёгиваю верхнюю пуговицу фланелевой рубашки, пытаюсь нащупать пульс. Прислушаться к дыханию. Вроде живой.
Набираю сто двенадцать, объясняю ситуацию, диктую адрес. Пытаюсь унять дрожь в ладонях и сообразить, что делать дальше. Диспетчер сказала: «Ожидайте», а что ещё делать не сказала. Может, первую помощь оказать какую-то надо? Но я ведь не знаю, что с ним. Осматриваюсь в поисках каких-нибудь сердечных таблеток. Что, если он умрёт до приезда скорой? На глазах сами собой наворачиваются слёзы.
И я не знаю, кого мне жалко в этот момент больше: доброго старичка-соседа или саму себя, потому что на меня всё это свалилось. Знаю, что валить все жизненные неурядицы и обстоятельства в одну кучу такая себе идея. Но под действием эмоций логика отступает на второй план. Отползаю на коленях к стене и прислоняюсь к ней совершенно без сил. Голодный котейка беспокойно трется рядом, мурчит. Мяукает сдержанно, будто понимает всю трагичность момента. Глажу его на автомате, привстаю и даю ему кусок рулета из контейнера. Он с жадностью бросается на него, ест с аппетитом. Ну хоть кто-то радуется жизни.
Сижу на полу, рядом с пожилым соседом без сознания, реву, жалею себя. Не знаю, почему-то вдруг страшно становится, что меня вот так же однажды найдут. Или не найдут вообще. Сколько таких историй?
Капли дождя начинают барабанить по стеклу. За окном становится совсем темно. Лишь изредка кухню на секунду озаряют грозовые вспышки.
Утираю слёзы краем кардигана, слышу сквозь шум в ушах писк старенького телефона. Я бы может и не поняла, но у мамы такой же точно с большими кнопками. И рингтон такой же режущий слух.
Иду на звук в зал. Шарю дрожащими ладошками по столу в темноте. Бумажки какие-то, квитанции, рецепты… наконец находится заветная трубка. Я подхватываю её и замираю на мгновение, не соображая, что сказать человеку на том конце. На дисплее отображается имя «Илья племянник». Осторожно нажимаю зелёную кнопку и подхожу к уху телефон.
— Алло.
— Алло, дядь Саш?! — чуть раздражённо доносится в ответ. Но, видимо, проанализировав, что голос ответившего не совпадает с голосом хозяина телефона, «племянник Илья» озадаченно добавляет: — Кто это?
— Понимаете, — тяжело выдыхаю. — Я соседка вашего дяди. Ему нехорошо стало… я вызвала скорую. Не знаю, что ещё сделать.
Чувствую, как поступает новая волна истерики.
— Это вы… — бормочет он в трубку рассеянно-сбивчиво. — Чёрт! Простите. Сейчас соображу. Так, скорая, говорите? Понятно. Слушайте, Маша… Можно ведь просто «Маша»?
— Да как угодно! — я отчего-то машу рукой в воздухе, не понимая с чего вдруг все эти любезности.
— Маш, мне очень жаль, но я не могу прямо сейчас быстро приехать, — вкрадчиво объясняет он. — И мне дико неловко, но я вынужден попросить тебя поехать в больницу вместе с ним. Сам буду в течение часа. Раньше просто не успею доехать. Алло, Маш, ты меня слышишь?
— Слышу, — киваю растерянно. Его голос решительный и напористый, но тон при этом очень вежливый и обходительный. Его слова действуют на меня успокаивающе. Я перестаю трястись и вся обращаюсь в слух в ожидании дальнейших инструкций.
— Умница! — произносит Илья одобрительно и как-то сразу теплее на душе. Будто меня похвалили за что-то стоящее. — У него там в шкафу в спальне «тревожный чемоданчик» лежит. Сумка такая спортивная синяя. В ней документы и вещи для госпитализации. Возьми её с собой и поезжай.
— Хорошо, — на автомате отвечаю я, направляясь в спальню.
— Спасибо огромное! Я уже в пути.
Часть 9
Происходящее кажется каким-то киношным, замедленным, будто в слоу-мо, но при этом, до оторопи реалистичным. Бригада скорой звонит в домофон. Я открываю. Они поднимаются, быстро проходят за мной на кухню. Склоняются над дядей Сашей, переговариваясь в полголоса о чём-то своём на языке, которого я не понимаю. Осматривают, приводят в чувства… проверяют пульс, давление. Наконец, кладут на носилки. Полноватая молодая женщина фельдшер оборачивается на меня и оглядывает скептически с ног до головы. Она что-то говорит мне, но я почти не слышу её, но всё равно на автомате киваю головой. Вслед за санитарами мы выходим из квартиры, и я каким-то чудом вспоминаю, что надо бы дверь запереть.
Мы летим по вечерним улицам в карете скорой помощи в республиканский клинико-диагностический центр. Я сжимаю заветную спортивную сумку в руках. Прикидываю, что мне нужно будет сделать, когда приедем. Краем сознания понимаю, что у меня даже кошелька с собой нет, если придётся платить. Остаётся только надеяться, что у них есть пэйпал.
По приезду я сажусь на скамью напротив регистратуры и устало наваливаюсь на стену спиной. Хочется спать. Меня всё ещё немного знобит от нервяка. Я искренне надеюсь, что племянник дяди Саши окажется добросовестным и приедет в скором времени, как обещал. Больше ни о чём думать не хочется. И уже, если честно, становится совершенно плевать на того курьера и в целом на всю эту тупую ситуацию.
Сквозь полуприкрытые веки я вижу как в приёмный покой влетает мужчина. Вид у него такой, будто он не в кардиологию, а в роддом прибежал. Запыхавшийся, он меряет пространство большими шагами, беспокойно озираясь, размахивая полами пиджака, будто чёрными крыльями. Я спросонья реагируют на его появление немного раздражённо, морщусь, вжимаю голову в плечи, будто это способно избавить меня от источника шума. Но продолжить свою сладкую дрёму мне не дают, дядь сашин телефон начинает вибрировать в сумке. Я тянусь к нему, беру трубку и сиплым голосом отвечаю:
— Да?
— Алло? — доносится одновременно и из трубки, и из коридора, куда умчался суетливый мужик.