Так это же…
— Дядя Володя! — крикнул я. — Смотрите!
Он не отозвался. Спит!
— Дядя Володя! — я стал трясти его изо всех сил. — Миша! Миша!
— Не кричи, — он повернулся на спину, положил под голову руки. — Я знаю.
— Но он же уйдет!
— Пусть уходит. Так надо.
Я снова высунулся из палатки. Миша уже изрядно отдалился от лагеря. Горизонт на востоке посветлел, и на его фоне сгорбленная фигурка с чемоданом выглядела одиноко и жалко.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ох, и худо пришлось нам с Сашкой! Вот уж никогда бы не подумал, что будущие учителя — такой ехидный народ. Насмешки и шутки со всех сторон посыпались на наши бедные головы. А на чьи еще? Миша улизнул потихоньку, какой был студентам смысл потешаться над ним заочно? Правда, оставался еще доктор Ватсон — Гадалкин, но тот хитер мужик! Стоило только кому-нибудь пальнуть по нему острым словцом, как он тотчас же принимался хохотать громче всех и этим сразу отбивал всякую охоту шутить над собой.
Мы с Сашкой так не могли. Я начинал горячиться, что-то опровергать, что-то доказывать. У Сашки было больше выдержки, но и его не хватало надолго. Под градом насмешек он сначала пыхтел молча, а потом его прорывало, и мы начинали отбиваться на пару. Мы злились, а они смеялись. И чем больше мы злились, тем громче звучал смех, тем острее становились шутки. Даже песню про нас студенты сочинили и распевали ее на раскопках:
Но мы упрямы,
Ах, как мы упрямы!
За Мишей ходим
Тенью с двух сторон…
В конце концов допекли нас. Мы сбежали с раскопок на речку. Сидели спина к спине на горячем, нагретом солнцем камне — песок был еще влажный после ночной грозы — и перемалывали горькую обиду.
— Мы для них же, а они… Вот найдем золотую гривну, тогда узнают…
— Ладно! — остановил Сашка мое жалобное пение.
— Что — ладно? — не понял я.
— Довольно уже о золотой гривне. Надоело!
— Вот правильно! — подхватил я. — Что у нас, дел других нет? А золотая гривна…
— Давай так, — снова перебил меня Сашка. — Кто скажет «золотая гривна» — платит десять копеек.
— Давай!
— И на них купим леденцов…
Конечно, первым вляпался я. Потом Сашка. Потом снова я, два раза подряд.
— Айда в сельмаг за леденцами, — предложил я и побежал первый.
Я чувствовал, что если останусь здесь, на берегу, то продую Сашке все свои капиталы.
Добраться до сельмага было не так-то просто. Все дороги в деревне за ночь превратились в непроходимую трясину. Ноги с противным чавканьем увязали в жирной грязи.
Мы пошли берегом речки — здесь хоть был песок, не глина. Выскочили на мост, а оттуда до сельмага уже рукой подать.
Накупили леденцов целую кучу и присели сосать на ступеньках клуба.
Во всех концах деревни, как шмели, гудели автомашины. Некоторые с трудом, метр за метром, двигались по разжиженной глине. Другие, натужно воя, пытались выбраться со скользких обочин, куда их стянуло, на середину дороги. Были и безнадежно застрявшие. Шоферы бросили их, наверное, еще ночью, и они, как старые усталые лошади, понуро дремали посреди луж.
Откуда-то с криком выскочил отряд пацанов. Впереди Митяй, весь обляпанный грязью, от босых пят до рыжих косм.
— Есть! Еще одна! Еще одна! — радостно заплясал он.
Чему он так обрадовался?.. Машина, груженная лесом, тщетно пыталась вылезть из ямы, куда она попала задним колесом.
— Дяденька! Сядь! — упрашивал рыжий Митяй шофера. — Сядь, ну что тебе стоит?
Сядешь в грязь,
будешь князь!
Сядешь в грязь,
будешь князь! —
завопил, заплясал весь пацанский отряд.
Машина будто только этого и ждала. Она скользнула по глине, развернулась передом и медленно съехала в яму теперь уже напрочно, обоими задними колесами.
— Ура! — закричал рыжий Митяй. — Ура! Восемь — шесть.
Шофер сплюнул, ругнулся, погрозил ему кулаком. Но Митяй со своими пацанами уже несся дальше, в нашу сторону.
— Митяй! — окликнул его Сашка. — Леденцов хочешь?
— А есть?
Митяй подбежал к нам, широко раскрыл рот:
— Бросай!
Сашка кинул несколько леденцов. Они захрустели в крепких зубах Митяя.
— Еще! — потребовал Митяй и снова раскрыл рот.
— Умник! Ты так быстро все сгрызешь.
— Не бойся, сосать буду.
Митяй присел рядом с нами, измарав глиной клубные ступеньки.
— Запашистые. — Он чмокал губами, разворачивая во рту леденец. — По рубль двадцать брали?
Я кивнул.
— Эх, лопухи! Надо было по восемьдесят. Их знаешь сколько на гривенник!
Вдруг лоб у Митяя сморщился, он перестал чмокать.
— Уж не вы ли, гады, милиции наябедничали? — спросил он. — А теперь леденцами откупаетесь?
Я посмотрел на Сашку, Сашка на меня. «Молчи!» — прочитал я предостережение в его глазах.
— Милиции? — Сашка сделал удивленное лицо.
— Ну, лейтенанту тому, из Больших Катков.
Мы снова переглянулись.
— Нет…
— А чего он тогда ко мне с ягодами пристал? — И видя, что мы никак не поймем, о чем он, пояснил: — Как начал на меня жать! «За ягодами ходишь? А вчера ходил? А позавчера? Куда ходил? В круглом колке был? Кто с тобой ходил? Кого еще в колке встретил?» И глядит на меня так, будто я все вру.
— Зачем ему? — спросил я.
— Так он и скажет!
— Может, там ягоды собирать нельзя?
— Вот еще! Сто лет собирал — и вдруг нельзя.
— Нет, не то. Он бы тогда предупредил: не собирай больше, оштрафую, — сказал Сашка. — Тут совсем другое.
— А не с золотой ли… — начал я, но спохватился в последний миг и захлопнул рот. Следующее слово опять обошлось бы мне в десять копеек.
— Митька! Митька! — загалдели пацаны на другой стороне улицы.
— Сейчас!.. Дай для них, а?
Я оторвал кусочек бумажки от пакетика, отсыпал немного леденцов.
— Айда с нами! — предложил Митяй, бережно принимая дар в измаранные руки. — Мы замостье, самое малое, на пять машин обставим. Вон одна барахтается за пекарней — ни за что не вылезет! И еще у въезда в деревню ловушка — высший сорт. Пойдет «Волга» или там «Москвич»— вбухается, будь здоров!
Мы тоже включились в игру. Интересно, я даже не думал! Носимся по лужам, брызги в стороны, орем, во все горло: «Сядешь в грязь, будешь князь…».
Шоферы злятся, ругаются — и все. Они же в тяжелых сапогах. Сделают шаг в нашу сторону, а мы за это время десять. Только мне пришлось кеды снять и запрятать под крыльцо клуба. Ноги в них скользят, того гляди растянешься на мокрой глине. А босиком носись сколько влезет!
Рыжий Митяй точно предвидел — у него большой опыт. Машина за пекарней гудела, гудела, наверное, целых получаса, а все равно сдалась — бензин кончился.
Теперь мы уже вели со счетом девять — шесть. Но недолго. Со стороны моста прибежал наш разведчик, встревоженный такой, и доложил, что у них там еще две машины застряли. Одна даже с прицепом, ее могут за две посчитать; во всяком случае, придется с ними поспорить. Так что если мы хотим победить наверняка, то еще одна застрявшая машина нужна нам как воздух.
А солнышко все теплее, земля обсыхает понемногу, шансов на машину становится все меньше и меньше. Надежда только на ту ловушку, у въезда в деревню, о которой говорил Митяй.
Мы все туда. Да, ничего, ямочка подходящая. И вся покрыта водой, так что сразу ее и не разглядишь.
Залезли в яму, покопали руками немного, сделали края пообрывистей, чтобы уж если влезет, то наверняка.
И только кончили — какое счастье! — со стороны Больших Катков мчит светлая легковушка.
— С дороги! — скомандовал рыжий Митяй.
Мы врассыпную, залегли в траве за канавой, как будто партизанская засада.
Легковушка все ближе, ближе. Ну, миленькая, ну, хорошенькая, к середине, к середине держись поближе!
Бац! Есть!
Мы сразу выскочили, заорали, запрыгали от радости. Шофер вылез, женщина в белом халате, толкают свою «Волгу». Где там! Только измарались. И белый халат уже совсем не белый — ха-ха!
И вдруг шофер как крикнет… Нет, он не крикнул, он просто покачал головой и сказал не очень громко. Но нам всем показалось, что крикнул:
— Эх, дурачье! Человек помирает, а им хиханьки-хаханьки!
И только сейчас мы увидели, что это не просто «Волга», а машина скорой помощи. И женщина в белом халате, который уже больше не белый, не просто женщина, а врач…
Первым опомнился Сашка, бросился к машине. За ним я. А рыжий Митяй стал орать на своих:
— Колька! Чего палец в нос вставил? Дуй домой за лопатой тебе всех ближе. Витька! Сенька! Айда на поле за соломой…
Минут двадцать ковырялись — вот какую мы добрую яму нарыли! Потом все-таки «Скорая помощь» выскочила, пошла. Мы бежали за ней через всю деревню — вдруг еще где сядет? И за мост побежали, туда, где уже территория противника.
Но больше она нигде не села и, выбравшись из деревни, быстро покатила по гравийной дороге на Лобиху — там ждал больной.
А мы собрались все вместе — наш отряд и замостинские ребята, и стали спорить, кто победил; они нам «Скорую помощь» засчитывать не хотели, а мы им прицеп. Так мы, наверное, проспорили бы до вечера и разошлись ни с чем, потому что дорога основательно подсохла и на новые машины рассчитывать было нечего. Но Сашка сказал:
— Знаете что, давайте теперь считать наоборот.
Мы все пораскрывали рты:
— Как это — наоборот?
— А вот так. Кто больше машин из грязи вытащит, тот и победит.
И опять мы понеслись по грязной дороге.
— Дяденька! Дайте подсобим!.. Дяденька, мы сейчас доски принесем… Может, подтолкнуть надо?
Шоферы пожимали плечами, шоферы удивлялись, шоферы ничего не понимали.
Шоферы не знали, что раньше здесь играли в одну игру, а теперь совсем в другую.
Здорово Сашка придумал!
И все-таки победили не мы — замостинцы. Не потому, что мы меньше старались. Просто, на их стороне оказалось на одну застрявшую машину больше, если считать с прицепом. А у нас для победы просто не хватило машин. Хоть возьми и еще раз устрой ловушку в той яме, у въезда!