– Велел ей посмотреть на дома рядом и назвать адрес.
– Представляешь, а я реву и реву, даже до этого додуматься не смогла. – Мама тоже засмеялась.
Ели в уютной тишине, а потом папа встал, поправил галстук и сказал:
– Все, я уехал.
– Пап! А меня подбросишь?
– Подброшу, пойдем.
В прихожей мама обоих расцеловала и с пожеланием хорошего дня закрыла дверь.
Папа разблокировал автомобиль, забросил портфель на заднее сиденье и сел за руль.
– А куда делся Жора? – спросила Надя, пристегиваясь. Жора – папин водитель, болтливый, с лицом алкоголика, но всегда трезвый как стеклышко.
– В отпуске.
– Пап, я думаю о том, чтобы дальше заниматься балетом – всю жизнь…
Папа молчал, пока они выезжали с придомовой территории, и заговорил, только когда получил возможность разогнаться на улицах города:
– Что ж, хорошо, а что Ольга Николаевна говорит?
– Говорит, что данные хорошие и что я умею пахать до потери пульса.
Папа включил поворотник, и в салоне послышалось уютное тиканье.
– Если ты хочешь, то почему нет. Ты уже узнавала условия поступления?
– Нет!
– Не тяни с этим.
Они недолго помолчали, а потом Надя сказала:
– Я бы хотела быть примой-балериной Большого театра, как Майя Плисецкая…
– Если хочешь, будешь, только работать надо.
Машина затормозила перед пешеходным переходом.
– Это да, – вздохнула Надя. Ей вдруг очень захотелось, чтобы хоть что-нибудь досталось ей просто так. Чтобы быть лучшей в балетной студии, она брала дополнительные занятия; чтобы получать отличные оценки в школе, подолгу корпела над учебниками; чтобы хорошо выглядеть, по несколько часов выбирала одежду в магазине. – Я вчера посмотрела интервью Познера с Плисецкой. Оно старое, двадцатипятилетней давности, представляешь? Просто в эфир не вышло. Майя Плисецкая мне очень понравилась, такая… настоящая балерина. Так жалко, что я уже вживую не смогу увидеть ее выступления, а ты бы хотел, пап? Пап? – Надя, до этого увлеченная своим монологом, посмотрела на отца и увидела, как он проводил взглядом красивую светловолосую девушку, прошедшую перед машиной.
– Что ты говоришь, Надюш? – спросил папа через минуту.
– Ничего, – тихо ответила Надя и прислонила голову к прохладному окну, – в школу опаздываю, говорю.
До школы Дима шел пешком. Раньше, когда они жили в центре, дорога до гимназии занимала не больше двадцати минут, а сейчас на одном только трамвае нужно проехать полчаса. После субботнего обмывания аттестата без тройки Дима оказался на мели, в кармане болтались только Надин пятак и его личные десять рублей, в общей сумме пятнадцать рублей – негусто. Он попросил своего начальника дать ему больше рабочих часов и сегодня после школы собирался работать в доставке до поздней ночи.
У ворот гимназии Дима увидел Верочку. Она разговаривала с подружками и смеялась, придерживая выпавшие из косы пряди, трепыхающиеся на ветру. Дима сбавил скорость: он надеялся, что девочки наговорятся и уйдут, и он сможет поздороваться с Верой.
Дима шел так медленно, что почти стоял, но Верины подруги так были увлечены какой-то историей, что и не собирались расходиться. Дима остановился под старым дубом и стал оглядывать Верочку. Она была худенькой, но не болезненно, а как-то по-юношески – просто еще не выросла. Волосы ее, как и полы плаща, трепал теплый апрельский ветер, губы не пухлые и не тонкие – в самый раз – растянулись в улыбке.
– Ты чего тут?
От неожиданности задумавшийся Дима вздрогнул.
– Черт! Паша! Сделаешь так еще раз, и у твоего подопытного кролика разорвется сердце от испуга.
– Извини, я вообще-то даже топал, ты просто не слышал… А на кого ты смотришь? – Паша стал оглядываться.
– Ты чего хотел? – спросил Дима, снова привлекая к себе Пашино внимание.
– Спросить, помнишь ли ты про большую перемену и про наши занятия, они, кстати, в силе?
Дима бросил быстрый взгляд Паше за плечо, убедился, что Вера по-прежнему занята разговором, потом ответил:
– В силе, в силе, государственный экзамен пострашнее коварства исторички, там я зубы не смогу заговорить.
– Ну тогда сегодня после уроков?
– Сегодня? – Он бросил еще один взгляд на Верочку. – Нет, сегодня я занят. Давай в субботу?
– Хорошо, но ты имей в виду, что за месяц настолько детально, насколько нужно для экзамена, выучить историю почти нереально, тебе нужно как минимум… – И, пока Паша рассуждал, сколько сил нужно приложить Диме для успеха, около них остановился черный «Мерседес», из которого с нахмуренными бровями выскочила Надя.
Не глядя по сторонам, она направилась к школьным воротам.
– Надежда! – окликнул ее Дима. Он не рассчитал громкость, поэтому его услышал весь двор, и Верочка бросила на него быстрый взгляд.
– Привет! – Надя остановилась рядом с ними. – Что?
Паша вгляделся в нее и мог поклясться чем угодно, что глаза ее, несмотря на ореол холодности, которым Надя себя зачем-то снова окружила, блестят грустным светом.
– Про большую перемену помнишь? – спросил Паша, очнувшись от размышлений.
– Да помню-помню! Это все?
– Да! – Паша судорожно пытался найти какую-нибудь тему для разговора.
– У тебя выражение лица, как будто ты потеряла надежду. А разве Надежде пристало терять надежду? – улыбнулся Дима.
Надя, безэмоционально бросив: «Избавь меня от каламбура уровня третьего класса», – зашла в здание школы.
– Наша Венера Милосская снова в амплуа статуи, – сказал Дима.
– Да ладно тебе, – поморщился Паша, – у нее глаза грустные…
– Тебе виднее, – протянул Дима и, бросив взгляд Паше за плечо, чертыхнулся: – Ушла!
– Кто?
– Забей! Ладно, Пашка, до большой перемены.
И тоже зашел в школу.
– Что проводим вместе время, что не проводим, а на уроки в один кабинет мы все равно приходим по отдельности, – саркастично пробормотал Паша.
Три урока пролетели быстро. Надя решила, что дело в ярком весеннем солнце. Когда его лучи лежат на парте, даже геометрические задачи пишутся как-то легче.
Даша Семенова снова уловила беспокойство в Надином сердце и спросила, наклонившись поближе к ней:
– У тебя все хорошо?
– У меня да, а вот у тебя тушь размазалась. Поправь, а то смотрится неаккуратно, – сказала Надя, мельком бросив на одноклассницу взгляд.
Даша замолчала и снова уткнулась в свою тетрадь.
После звонка Надя пошла в столовую одна и увидела в холле первого этажа покрасневшее от пьяного вечера лицо охранника. Как и всегда, чуть сморщив носик, Надя прошла мимо. Дима уже занял им стол у самого окна.
– А Паша где? – спросил он.
– Не знаю, он куда-то выбежал сразу после звонка.
– Ответственный ученый, называется, сам же на свои эксперименты опаздывает. Ладно, ты сиди пока тут, я схожу чай возьму, ты будешь?
– Нет, спасибо.
Дима поднялся и направился в самую толпу. Очередь около буфета была грандиозная. Ему показалось, что простоял он вечность, когда сумел наконец хотя бы увидеть повара, раздающего еду.
– Ну что так долго? – возмущались позади даже учителя.
– Извините-извините, – сказал кто-то впереди. Тихий голос показался знакомым, и Дима, присмотревшись к спине худенькой девочки впереди, узнал Веру. – Прошу прощения, – повторяла она, пытаясь что-то найти в сумке.
– Девушка, ну не задерживайте очередь, – сказала повар.
– Что случилось? – спросил Дима, подойдя поближе.
– Да у них связи с банком нет, а у меня на чай и булочку наличных не хватает. – Она посмотрела на него, и в больших глазах ее он увидел отчаяние и ужасное смущение.
– Сколько не хватает? – спросил, а сам понадеялся, что будет достаточно той суммы, что у него есть.
– Пятнадцати рублей…
Он возликовал и выгреб из кармана и Надин пятак, и собственные десять рублей – последние деньги, что у него были.
– Спасибо, – прошептала Вера и быстро положила мелочь на блюдце.
– Приятного аппетита, – сказал Дима, когда они вышли из очереди.
– Я тебе отдам!
– Да не нужно, зачем, все нормально.
Вера с чаем и булочкой в разных руках показалась ему очень милым созданием, и он засмотрелся, а она, видимо, почувствовала это, и щеки ее заалели.
– Я пойду, – нехотя сказал он и мотнул головой в сторону стола, где сидела Надя, – меня ждут.
Верочка обернулась, посмотрела на Надю, поправляющую волосы, и как будто расстроилась:
– Ну ладно, спасибо большое, ты меня спас!
Когда Дима с улыбкой сытого кота вернулся назад, Надя едва заметно приподняла бровь и спросила:
– А чай где?
– Чай? Да не важно, расхотелось. – Он сел напротив и глянул на часы. – Ну и где этот научный работник?
Надя пожала плечами, а потом, чуть наклонившись к Диме так, что ее волосы задели его лицо, спросила:
– А Вера тебе нравится, да?
– Раньше мне казалось, Надежда, что сплетни вас не занимают.
Надя поджала губы и откинулась назад:
– Боже мой, какие мы закрытые…
– Вы-то точно!
Они бы и дальше препирались, если бы около их стола не остановился запыхавшийся Паша.
– Извините, задержался!
В руках он держал стаканчик из кофейни и огромный круассан, которые пододвинул Наде. В ответ на ее удивленный взгляд Паша, продолжая тяжело дышать, сказал:
– Ты утром была какая-то грустная, я вспомнил, что ты говорила о кофе и круассане в кофейне около твоего дома. Я туда сбегал, решил, что это тебя порадует.
Надя смотрела, как алел на Пашиных щеках румянец от быстрой ходьбы, и не могла вымолвить ни слова. «Как Паша, Паша, которого я всю жизнь считала нелепым, неуверенным и замкнутым, Паша, кудри которого мне напоминают завитки пуделя, Паша, чьи глаза всегда скрыты за стеклами очков, как этот Паша мог так тронуть меня?» – думала она, и на сердце у нее потеплело.
Прямо над их головами оглушительно затрещал звонок.
– Так себе ты ученый, Паша, променял науку на круассан и кофе, – насмешливо сказал Дима. – Ладно, пойдемте на урок… Придется тебе, Надежда, все это съесть быстрее, чем мы окажемся на четвертом этаже.