Сюда всякий раз съезжались хозяева столичных денежных домов, чтобы потолковать о делах с иноземцами и приезжими со всего королевства. В покое и уюте, без капелюшки крепких напитков здесь обсуждают потоки могучих, невидимых окружающему миру денежных рек – говорят о тех, что уже есть, и намечают течение новых. Умопомрачительная денежка там крутится-вертится – причем не в виде звонкой монеты, а в облике негромких слов и бумаги…
Тами ничуть не заинтересовала эта достопримечательность – как, впрочем, и Тарика. Он уверенно держал путь к гораздо более интересной и как нельзя лучше годившейся для свиданки с красивой девчонкой цели – лучшей на ярмарке кондитерской лавки под открытым небом.
Вычурная чугунная решетка на высоком кирпичном фундаменте окружала обширный кусок земли, поросший невысокой «железной травкой» – самой прочной и неприхотливой на этом свете травой, которую хоть год напролет могут топтать тысячи ног, а она не завянет и не сомнется, зеленеть будет как ни в чем не бывало, словно и впрямь сделана из железа. Там стояло множество добротно сколоченных столиков, рассчитанных на любые компании, от двух человек до дюжины. Занято этак с три четверти, и Тарик, к своей радости, издали увидел несколько пустых столиков – тех, что как раз предназначались для парочек.
В противоположность обычным порядкам, на ярмарке за вход куда бы то ни было взимали денежку, и Тарик без малейшего сожаления расстался с четырьмя медными шустаками, врученными привратнику у калитки. Шустро подскочил подавальщик в золотистом (цеховой цвет кондитеров) фартуке. Ему полагался шустак, но Тарик дал два – чтобы разбитной молодец сразу узрел в нем справного гостя и оборачивался еще шустрее, будто был обут в сказочные башмаки-скоробежки.
Так оно и получилось: подавальщик чуть ли не бегом принес два стула, ловко их ухватив за вырезные спинки, взмахнул скатеркой, вмиг ее расстелив без единой морщинки, подал им две салфетки, которые следовало класть на колени – иные сладости крошились в руках, если их держал человек непривычный, а иные могли капнуть вареньем или другой сладкой начинкой. После того, как требовал политес, обратился сначала к Тами:
– Что желает девичелла?
Тами взглянула на Тарика чуть растерянно:
– Я же тут первый раз…
– Это не загвоздка, – уверенно сказал Тарик.
И, почувствовав себя покровителем, принялся заказывать с большой сноровкой – как-никак здесь он был не впервые и давно приобвыкся. Вскоре на скатерти появились расписанные красивыми узорами плошки, блюдца и тарелочки с разнообразными вкусностями, еще прежде брюха радовавшими глаз разноцветьем и красотой диковинных сладостей. Об иных Тарик и сам слышал впервые, но последовал совету подавальщика, заверившего, что эти новые кушанья ничуть не хуже старых. Появились графины причудливой формы с разноцветными фруктовыми водами и шипучими питиями. Великолепный получился стол.
И началось натуральное пиршество. Тарик с той же уверенностью подсказывал Тами, что следует отпробовать в первую очередь и чем лучше запивать. Она следовала советам, жмурясь от удовольствия, ухитрялась не ронять крошек и ничем не капнуть на салфетку – чем Тарик не всегда мог похвастать, даже чуточку позавидовал такому застольному умению. Прямо-таки благородная дама за королевским столом – где Тарик, понятно, не бывал даже во сне и никогда не надеялся побывать (о чем нисколечко не сожалел – где король и где мы?).
– Это было чудесно, – сказала Тами, когда они вышли из калитки (привратник, хитрющего вида старикашка, поторопился распахнуть ее перед Тами, и пришлось расстаться с еще одним шустаком). – Налопалась сладкого на неделю вперед. Половины я вообще не видела, к нам такого не возили.
– А это они уже здесь готовят, – со знанием дела сказал Тарик. – Заметила, какое все свежайшее? При долгой перевозке засохло бы… Понравилось?
– Не то слово! В ваших каменных чащобах и приятные вещи есть…
– Тебе не нравится у нас? – снова спросил Тарик.
– Ну, не так уж чтобы поперек души, – сказала Тами. – Просто привыкаю с трудом. У нас такие просторы… Леса, равнины, холмы… А здесь, куда ни глянь, взгляд в камень упирается…
– Ну, не везде, – сказал Тарик. – Ты же на Зеленой Околице живешь, не где-нибудь. Завтра посмотришь, какие на реке просторы, и ни во что взгляд не упирается вовсе. И еще…
– Кого я вижу в добром здравии и прекрасном расположении духа! – раздался совсем рядом знакомый голос.
Тарик обернулся в ту сторону. Ага, вот эту встречу никак не назовешь неприятной, это вам не Хорек, которого век бы не видеть…
Перед ним стоял старый дружище Фишта, и на его симпотной веснушчатой физиономии сияла широченная улыбка. На нем красовался синий мундир морского офицера, отглаженный идеальнейше. Конечно, все эмблемы, нашивки, шитье с воротника и рукавов спороты, а вместо форменных гербовых пуговиц аккуратно пришиты начищенные, блескучие, но все же сугубо сухопутные, «сушняковые» пуговицы – так что ухарь Фишта нисколечко не попадал под регламент «О незаконном ношении неподобающих мундиров», и ни малейших неприятностей ему опасаться не следовало.
А рядом с ним, политесно держа под ручку, стояла довольно молодая девица, темноволосая и сероглазая, очень даже симпотная и стройная, в розовом шелковом платьице с кружевами, и бляхи на шее у нее не было – вряд ли дворянка (хотя по платью и может сойти – богатое платье, и кружева дорогие), но уж, безусловно, не простолюдинка. Может, та самая?
– Душевно рад, мой молодой друг! Решили в сопутствии очаровательной девичеллы посетить ярмарку? Отличное времяпровождение, право, и у вас на суше есть достойные места. Разрешите вам представить: Сюзани Палатон (девица поклонилась). Благороднейшее ремесло имеет честь представлять: несет свет знаний юным.
Точно, та самая Титорша – что ж, очень даже ничего. Прохиндей Фишта держался так осанисто и так церемонно изъяснялся, что не только перед девицей мог сойти не то что за навигаре – за капитана. Так что Тарик ему подыграл, ответил в тон:
– Душевно рад вас видеть, мой почтенный друг. Разрешите вам представить: Тами…
Он спохватился, что не знает ее фамилии, но Тами тут же выручила, видимо по наитию:
– Просто Тами, представления с фамилией по младости годочков пока что не заслужила. Но ведь и так вполне политесно?
– О, безусловно! – отозвался Фишта. – Это мы, скучные мужчины, всю жизнь прикованы к одной-единственной фамилии, а у девушек, особенно столь очаровательных, как Сюзани и вы, фамилия – категория зыбкая, ее предстоит сменить, и, я так думаю, довольно скоро…
Титорша глядела на него прямо-таки восторженно. Интересно, как он от этой отделается? – подумал Тарик, прекрасно знакомый с галантными похождениями Фишты. У нее на личике агромадными буквицами написано, что свою фамилию она не прочь сменить на фамилию бравого моряка, пусть и отставного. А ведь отделается, у него по-другому не бывает, всякий раз удается…
Тами засмеялась:
– Признаться, меня и моя фамилия устраивает, не вижу надобности ее менять, да и рановатенько… Тами Талерош.
Фишта есть Фишта. На Тами он смотрел ясным взором знающего самое галантное обхождение ценителя морей, не способным возмутить и самую благонравную даму, но прекрасно знавший его Тарик не сомневался: записной сахарник порта давно в мыслях снял с Тами платьице и не торопился надевать назад. Признаться, это наполнило законной гордостью: пусть длиннющий перечень любовных побед Фишты впечатляюще выглядит перед Тариком, вовсе пока что таких побед не имевшим, но то, что Фишта видел его с красавицей Тами, наглядно доказывает: Тарик не такой уж сопленосый юнец, коли уж такая девчонка с ним гуляет, и эта училка, право же, в сравнении с Тами проигрывает!
– Вот кстати, мой молодой друг, – Фишта выглядел несколько озабоченным. – Вы не забыли, что мы так и не обсудили до конца то важное и секретное дело?
О чем это он, Тарик понятия не имел, но не потерялся и браво ответил в тон:
– Разумеется, мой почтенный друг! Как я мог забыть, когда речь шла о деле столь важном и секретном?
– Отрадно видеть, что вы даже посреди беззаботного ярмарочного веселья помните о серьезных делах, – сказал Фишта и одарил обеих девушек ослепительной улыбкой. – Милые дамы, поскучайте несколько минуток, пока мы с моим молодым другом завершим разговор о том, что не предназначено для посторонних ушей, даже ваших…
И уверенно, не оглядываясь, пошел в сторонку на зады торговавшей иноземным хрусталем лавки. Тарик следовал за ним, заранее ухмыляясь, – угадывал, зная Фишту, какой будет разговор.
Так оно и оказалось: не без горделивости на плутоватой физиономии Фишта поинтересовался с ходу:
– Ну, какова юбчонка?
Тарик изобразил известный знак восхищения, подняв руку с прижатым к ладони большим пальцем, и искренне сказал:
– Очень даже ничего, вкусняшка натуральная. Титорша?
– Ага, – Фишта жмурился, как сытый кот. – До рассвета ее драл сегодня со всей душой. Деваха – огонь! Все умеет. Веришь, нет, в ротик затягивает по самый корень, а вторым заходом и погремушки. На бадахарские штучки обещала нынче ночью согласиться.
– Здорово, – сказал Тарик. – А по виду и не подумаешь: вся из себя такая добродетельная…
– Мало я тебя учил жизни? Уложи такую вот добродетельную, она тебя заездит – мама не горюй! И уж невинненькими они притворяться умеют так, что куда там Королевским Лицедеям… А это что же, твоя?
Страшно хотелось Тарику приврать! Но это категорически не принято ни у правильных ватажников, ни у грузалей. И Тарик сказал честно:
– Да нет пока. Но свиданкой эта прогулка закончится, точно.
– Не гаральянка ли? Фамилия гаральянская, у них там как раз много на «ша». И глазищи, полное впечатление, гаральянские…
– Ага, – кивнул Тарик.
– Вот и действуй, при вперед, как пироскаф по спокойной воде. Надумал, что после ярмарки делать?
– Да вот думаю на мост Птицы Инотали ее сводить. Что посоветуешь, Фишта?
– О! – Фишта наставительно поднял указательный палец, украшенный моряцким перстнем с разлапистым якорем (он всегда тщательно следил за мелочами). – Не пропали мои уроки! От моста Птицы Инотали они тащатся, как кошки от мяун-травы