Нет, решительно не пойдет. Он хоть и крайне нерадивый, но верующий. И уяснил накрепко: если поддашься нечистой силе хоть в малом, если устроишь с ней хоть махонькую сделку – душу не погубишь, но запачкаешь изрядно, сделаешь первый шаг по неприглядной дорожке, а второй, чего доброго, дастся легче, а за ним и другие известно куда заведут…
– Не пойдет, – сказал он решительно. – Отвязалась бы ты от меня по-хорошему… Решения я не переменю, а силком ты сделать ничего не сможешь. И со мной ничего сделать не сможешь, я уже понял: могла бы – давно б сделала…
– Не могу, – согласилась старуха с неприкрытой печалью. – Догадался, востер… Сделать-то я с тобой много чего могу, но это дела не поправит. Такой уж зарок на эту бляшку положен, и не сломать мне его, не обойти… Могла бы – я бы с тобой, милый, сусоли не рассусоливала и златом не прельщала. Не за две пригоршни, а за два десятка желтяков можно быстренько найти хватких живорезов, их в столице хватает и крови они не боятся, а за золото родную матушку в бордель продадут. В два счета забрались бы ночью в дом, прирезали всех, с тебя, паршивца, начиная… Только ведь – зарок. Хоть три раза тебя зарежь, а бляшка в чужие руки не дастся, пока ты сам ее не отдашь, не продашь, не поменяешь, за ограду не выкинешь…
– Вот и разойдемся по-хорошему, – сказал Тарик без всякого вызова.
– Не могу, хороший мой, – усмехнулась старуха, – надо мной старшой есть. Если я ему бляшку не представлю… – Ее натурально передернуло, в глазах мелькнул нешуточный страх. – Я тебе потому это выдаю, чтобы ты накрепко уяснил: нет у меня обратной дороги, нельзя мне отступать, до конца идти обязана…
– Сочувствую вашему горюшку, – сказал Тарик не без ехидства. – Но вот размыкать его не могу, и не просите, златом не звените…
В какой-то миг казалось, что она и впрямь вцепится Тарику в глотку – так исказилось ее лицо. Но тут же стало прежним, смиренным. Уж конечно, тут не доброта душевная, коей в ее натуре наверняка нет ни капелюшечки, – сама же только что призналась, что смерть Тарика ей ничуть не поможет.
Глаза у нее стали как шилья.
– Ну что же, мальчишечка… – произнесла она с расстановкой. – Не получилось с шелкового конца, будем заходить с железного… Тебе я и впрямь ничего сделать не смогу, а вот другим – запросто. Вот ежели у твоего отца обе лавки сгорят и останется он на пепелище босым и голым? И одно ему останется – на Вшивом Бугре обосноваться? Ежели твою матушку подловят вечерком в укромном месте и полдюжины блудней ей засадят, да еще красоту попортят, рожу порежут? А ежели с этой гаральянской девкой, возле которой ты вздыхаешь и млеешь, тоже приключится много такого, что выговорить словами противно? И как потянется эта поганая череда… Потом волосья на голове рвать будешь и головой об стену биться, да поздно будет, ничего не вернешь и не поправишь… Зато останешься с бляшкой в кармане, и она тоже ничего не поправит…
Страха не было. Видимо, оттого, что Тарик прочитал немало голых книжек-жутиков, в том числе о храбрых борцах с нечистой силой, которые порой вели с нечистью и словесные поединки – и успешные!
– А теперь ты меня слушай, – сказал он почти спокойно. – Не будет никакой череды, потому что на череду попросту времени тебе не хватит. После первой же… пакости с жизнью распрощаешься. Убью.
– Да что такое ты мелешь, мальчишечка? – хмыкнула старуха, но Тарик мог поклясться, что ее бодрость и веселость были фальшивыми. – Ты ж в жизни ни одной кошки не повесил, ни в одну собаку каменюгой не бросил. Берешься судить о том, в чем не разбираешься. Ну, разве я – нечистая сила? Да ничего подобного!
– Ты, может, и удивишься, но как раз разбираюсь, – сказал Тарик. – Есть такая полезная книга – «Трактат о нечистой силе». Не слыхивала? По роже видно, что слыхивала, а то и читала. Ну да, нечистой силой порой огульно именуют всех ваших. На деле, я уяснил, есть четкое разделение на две категории. Нечистая сила – это бесы, демоны и еще разная погань, что обитает в каком-то другом мире и из него приходит в наш. В толк не возьму, почему Создатель это допускает, но у нас тут не богословский диспут… Есть еще прислужники нечистой силы, и вот это люди из нашего мира, запродавшиеся Врагу Человеческому: колдуны, ведьмы и еще разные, тебе лучше знать. К чему это я? А к тому, что и нечистая сила, и ее прислужники одинаково мерзостны, и приканчивать их – богоугодное дело. Так что никакого облегчения твоей участи не будет…
– Надо же, нахватался…
– Как сумел, – сказал Тарик. – Теперь вот что… Все гнусности, какие ты мне тут наобещала, времени требуют. И не ведьминских умений, а людей, злодеев златолюбивых. Вряд ли ты ими заранее озаботилась, нужно будет их еще найти, договориться… А я со всеми, кого ты в жертвы наметила, успею поговорить. Чтобы не ходили «вечерком по укромным местечкам». А что до поджогов… Чтоб ты знала: у батяни на все его имущество вплоть до собачьей конуры надлежащим образом бумаги в обережном доме выправлены. Что бы ни сожгли, ему до последнего грошика обережники заплатят. И еще. Сама ты ничего не решаешь, только что призналась. У тебя какой-то старшой есть. Пока ты с ним встретишься, пока он все обдумает – время пройдет. А я за это время придумаю такое, чего вы не предусмотрели вовсе. Подумай как следует…
– Я подумаю, – неожиданно легко (и звучало это очень серьезно) согласилась старуха. – Но и ты как следует подумай, Таричек. Не стыжусь признаться: недооценили мы тебя. Думали, еще один сопливый мальчишечка, а ты, вдруг оказалось, противничек достойный, что я и признаю. Только это ничего не меняет. Нет, меняет одно: цену тебе прибавляет. Теперь это будет не две пригоршни золота, а четыре. Как сказал бы толковый купец: зачем убивать, если можно купить? А насчет того, что я слепо выполняю распоряжения старшого, ты промахнулся. Кое-что и сама могу решать, хоть и не все. И вот что я решила… Ты, сдается мне, и в самом деле можешь сделать все, что мне обещал… но и мы можем все сделать, что я тебе обещала. Так есть ли смысл начинать долгую и трудную войну? И мне нужен мир и покой, и тебе. Давай сделаем так… Кое-что я и сама могу решать, и это как раз тот случай. Заключаем полное перемирие на неделю – шесть дней и ночей от сегодняшней минуты. Мне думать особенно и не над чем – о всяких подробностях разве что. А вот ты подумай хорошенько: стоит ли эта бляшка всех хлопот, что могут тебе на голову свалиться, когда тебе жилось так мирно и покойно? А через шесть дней сядем на этой самой лавочке и решим, воевать нам или покончить дело миром. Согласен? Чем угодно поклянусь, что будем соблюдать перемирие, – и от тебя того же ожидаем. Что скажешь?
– И Сумеречным Миром поклянешься? – усмехнулся Тарик. – Полной вашей клятвой?
– И это знаешь? – посмотрела старуха без насмешки, скорее с уважением. – Ну да, ты же «Трактат» читал, и, я так понимаю, очень прилежно для своих годочков… Признаю: ты уже не сопляк, с тобой, если дойдет до дела, драться нужно всерьез…
Она переменилась в одночасье, напрочь исчезла прежняя личина простоватой старушки. Рядом с Тариком – вот только руку протяни и дотронешься – сидел умный, хитрый и коварный враг…
Выпрямившись, старуха произнесла строго и серьезно:
– Не пришиб, не то что иные злые сорванцы. Куда тебе недрогнувшей рукой старушку убить…
– Однако ж смог кое-кому ухо отхватить…
– Так это у тебя случайно вышло, махнул ножичком наугад. Чтоб человека убить обдуманно и хладнокровно, особое побуждение души нужно, а ему у тебя взяться неоткуда. Или спорить будешь?
– Не буду, – сказал Тарик (разговор этот очень уж напоминал беседу отважного Школяра Кимбольта с черным колдуном из «Бесовских тропинок», и это прибавляло уверенности – ведь Школяр словесный поединок выиграл). – А с чего ты взяла, что я буду убивать тебя сам? И пытаться не буду, знаю, что не получится. Но я ведь не дитя малое. Найдутся у меня взрослые друзья, и уж у них-то рука не дрогнет ведьму прямиком к Врагу Человеческому отправить. Слышала, может, про такой забубенный народ – портовых грузалей? Уж они-то через одного с ножом управляются ловчее, чем с ложкой. И дворяне есть в добрых знакомых. А для дворянина ведьму шпагой проткнуть – славный поступок и святое дело. Ты ж, я так понимаю, из своего змеиного гнезда, – он кивком показал на ее дом, – долго еще не уберешься? Ну вот, какая там череда, после первой же гнусности в сердце схлопочешь железо или серебро. И еще… – Он собрал всю силу воли и улыбнулся широко, весело. – Точно ли ты знаешь, что у моих гербовых знакомых нет друзей и приятельства в Гончих Создателя? А уж у них-то найдется о чем с тобой душевно побеседовать…
– Гончим, Таричек, твердые доказательства нужны! – Но Тарик с радостью отметил, что ее голос легонечко дрогнул. – А у тебя их нету…
– Поищу, – сказал Тарик как мог увереннее. – Гончие Создателя – это на крайний случай. Достаточно будет и тех, про кого я сначала говорил. И шпаги у них найдутся, и ножи, и решимости хватит прикончить нечистую силу…
– Ну ты и скажешь, Таричек! – Казалось, улыбочка у нее вымученная. – Клянусь Сумеречным Миром, цветком баралейника и туманными дорогами, что мы будем соблюдать перемирие и за эти шесть дней ничего против тебя не предпримем. Ну как, ты доволен?
– Доволен, – кивнул Тарик.
– Все в точности?
– В точности.
– Вот с тебя я никаких клятв не беру, – усмехнулась старуха. – Не из душевного благородства или доверчивости – нет в моей натуре, сознаюсь, ни того ни другого. Из голого расчета. Ты в лучшем положении, паршивец этакий, уж прости на худом слове – я это не ради оскорбления, а из некоторого восхищения: востер оказался не по годам, поначалу я тебя за глупенького соплячка держала… Ну что ж, умный человек свои ошибки вовремя признает и на них учится, главное – вовремя обнаружить и исправить ошибку, тогда дела и не испортишь… Ты в лучшем положении, Тарик. У тебя, к выгоде твоей, нет алмазных клятв, которых ты не можешь нарушить. Остается полагаться лишь на твое благоразумие и здравый смысл – и того и другого у тебя, признаю, хватает…