– Приятно слышать, – усмехнулся Тарик. – Знаешь, что мне здравый смысл подсказывает? Что ты клятву произнесла правильно, но оставила в ней на всякий случай лазейку…
Ее глаза на миг сузились так, словно она смотрела поверх ружейного ствола, прицеливалась – и не могла допустить промаха. Потом она процедила:
– А ты хваток…
– Жизнь заставляет, когда с ясного неба на голову нежданно-негаданно такое вот сваливается… – усмехнулся Тарик еще шире. – Ну как, дашь полную клятву, без лазейки? Сама ведь распрекрасно знаешь, где оставила лазейку… Ведь знаешь?
– Поймал, признаю… – Она отнюдь не выглядела пристыженной.
– Так как же? – требовательно спросил Тарик.
– Ладно, – ответила старуха без малейшего промедления. – Не собираюсь я тебя обманывать, а лазейки при даче клятвы – дело обычное и ничуть не порицаемое… Изволь. Клянусь Сумеречным Миром, цветком баралейника и туманными дорогами, что мы будем соблюдать перемирие и за эти шесть дней ничего не предпримем ни против тебя, ни против тех, кого я упомянула в разговоре. Доволен?
– Вполне, – сказал Тарик. – Слово в слово, как надлежит…
– Вижу, хорошо ты изучил «Трактат о нечистой силе»… А известно ли тебе, как кончил его сочинитель?
– Нет, – признался Тарик.
– Плохо он кончил и печально… Полюбопытствуй как-нибудь у знающих людей – глядишь, и призадумаешься! А теперь… Почему бы и тебе не дать такое же честное слово? Полное? Это тебя не обязывает так, как меня, но ведь наверняка знаешь: к человеку, который нарушил честное слово, отношение известное, он душу немного запачкает и сможет ждать весьма неполитесного обращения… Так как же?
Ну что же, он не собирался честное слово нарушать – хотя нарушение его, данного черным, душу, по заверению отца Михалика, ничуть не пачкает. Тут другое: Тарик попросту не знал, кто еще, помимо старухи, замешан в грязной игре, и, соответственно, ничего не мог против них предпринять, даже если бы желал и был в силах. А потому он немедля произнес:
– Даю честное слово, что мы будем соблюдать перемирие и за эти шесть дней ничего не предпримем ни против тебя, ни против твоих сокомпанейцев. Довольна?
– Вполне. – Она встала. – Что же, подумай как следует…
И неспешно ушла в дом – да что там: прошествовала, можно выразиться, величаво. Явно для того, чтобы Тарик понял: она не отступила, она с достоинством удалилась после завершения переговоров, которые провели две равноправные стороны…
Тарик остался сидеть, он и в самом деле погрузился в раздумья, но отнюдь не о том, принимать ли предложение старухи, вовсе даже наоборот…
Итак, впереди целых шесть спокойных дней. Всего шесть – он ведь до сих пор не знал, что ему предпринять для полной и окончательной победы. Но ничуть не сомневался, что и против него те, кого упомянула клятая старуха, ничего не предпримут. Неизвестно, почему так обстоит, но клятву, которую принесла старуха, не нарушит и в самом малом ни один черный, иначе плохо ему придется. «Трактат о нечистой силе» повествует, что на сей счет есть разные мнения: то ли нарушителя испепелит упавший с ясного неба огонь, то ли он умрет на месте, лишившись дыхания, то ли его настигнет что-то не менее смертельное – моментально и неотвратимо. Полагают, так постановлено Создателем, но о точной причине не упоминали и Святые, а потому книжники-богословы и не пытались гадать, ибо многие установления Создателя неисповедимы и скрыты от человека…
Также непонятно, зачем старуха потребовала полное честное слово, касавшееся не только ее, но и ее сокомпанейцев. Из тяги к соблюдению всех формальностей? Или считает, что Тарик может уже знать кого-то из сокомпанейцев? Если верно второе – это означает, что кто-то из них совсем близко и что Тарик может узнать, кто это такой…
Выход один: не откладывая провести в жизнь задуманное. Иначе начнется бесовская заварушка и придется защищаться без всякой надежды ударить в ответ – при том, что плохо представляешь, как защищаться и кого привлечь в соратники. А пока…
Тарик встал и быстрым шагом направился дальше по улице Серебряного Волка.
Как он и рассчитывал, отыскал Дальперика очень быстро. Без особых церемоний поднял за шиворот с корточек, отвел в сторонку и тихонько дал наставления. Правда, гомонящие приятели Дальперика, сидевшие на корточках над землей, расчерченной для какой-то полузабытой Тариком игры, пришли в такой азарт, что и внимания не обратили на изъятие своего коновода.
Как он и рассчитывал, Дальперик принял поручение с восторгом и никаких объяснений не потребовал, как не требовал их в свое время Недоросль Тарик, старательно исполняя поручения старших, к которым хотел попасть в Приписные, – и вскоре попал.
Тарик направился домой повеселевший – он сделал все, что было в его силах. Вскоре его обогнали Дальперик и двое его закадычных друзей, слушавшихся его прямо как ватажника и тоже стремившихся в Приписные. Тарик улыбнулся им вслед. Все обстояло распрекрасно. Старуха ничего не заподозрит: на обширном лугу, подступившем к Околице, что ни день от рассвета до заката играют Недоросли. А когда она выйдет из дома, троица, сменяя друг друга, последует за ней. У них, как у всех их годовичков, накоплен немаленький опыт искусного выслеживания – либо наблюдают за ищущими уединения парочками, либо, как сейчас, выполняют поручения старших, о сути которых те им обычно не сообщают.
В том, что старуха или ее служанка непременно выйдут вскорости из дома, Тарик не сомневался. Любой бы так поступил на ее месте при таком раскладе событий – она поспешит доложиться загадочному старшому о беседе с Тариком, обсудит с ним беседу, наверняка наставлений попросит. Сноситься меж собой на расстоянии черные не умеют. Водились среди них в прежние времена и такие умельцы, но повывелись, а может, и повывели их. Ну, а к кому она пойдет, Недоросли будут знать точно. И уж им-то ведьма глаз не отведет, как она это проделала с грузалями в порту. Ни за что не отведет. Давно и распрекрасно известно: на Малышей и Недорослей обоего пола никакие поганые умения черных не действуют. Станут действовать, когда у мальчишек и девчонок вырастут волосья в известных местах и у девчонок настанут кровяные дни, а у мальчишек произойдет первое истечение «эликсира любви». Таково одно из нерушимых установлений Создателя, и это все знают…
А если зрить в корень и предаваться словесному крючкотворству, Тарик ни в малейшей степени не нарушил честное слово: то, что Недоросли проследят за старой ведьмой, строго говоря, не есть направленное против нее действие. Отыскалась лазеечка, вот и все…
…К дому Тами Тарик подошел в самую пору – за минутку до колокола – в лучшей своей одежде, умытый и причесанный, даже чуть спрыснувшись с разрешения папани его духовитой водой. В другое время родители не обошлись бы без беззлобных шуточек, прекрасно понимая, что это приготовления к свиданке, но сейчас им было не до того: оба сами собирались на пляски, папаня крутился перед большим зеркалом в новом кармазинном кафтане, а маманя наряжалась и наводила красоту, затворившись в спальне, и Тарик так и ушел, ее не увидев.
Лютый, лежавший у калитки, смерил его бдительным взглядом и, едва отзвучал колокол, означавший, что до плясок осталась четверть часа, вскочил, подбежал к крылечку и яростно завертел хвостом – ну понятно, слух у собак гораздо острее человеческого, и пес услышал шаги хозяйки в прихожей…
На крылечке появилась Тами, сбежала по четырем ступенькам и, цокая каблучками по каменным плитам дорожки, направилась к калитке.
Тарик обратился в каменный столб. На его взгляд – и наверняка на всякий мужской – она была ослепительна: платье из вишневого аксамита с серебряной вышивкой и политесным для ее годочков вырезом, приманчиво, самую чуточку приоткрывавшим прелести (оставим именование «яблочки» для просторечия), тремя синими воланами на короткой юбке колокольчиком, пышными рукавами с серебряными застежками и серебряным пояском из чеканных овальных бляшек. Туфельки под цвет платья, с каблучками серебряного цвета. Волосы неведомыми женскими ухищрениями стали гораздо пышнее. Глаза умело подведены, на лбу серебряный обруч с затейливыми зубцами и большим смарагдом (конечно же, обманкой – племянница гаральянского Егеря может позволить себе серебро, но никак не смарагд величиной с ноготь большого пальца взрослого мужчины, – однако обманкой искусной работы, выглядевшей натуральным самоцветом), по-книжному такое украшение называется «диадема». Губы тронуты сиреневой помадой, выделившей каждую нежную морщинку… Поверить невозможно, что эта красавица, сущая лесная фея или сказочная принцесса, пару часов назад стояла перед ним на коленках в Королевском Приюте Любви на мосту Птицы Инотали и увлеченно творила то, что он испытал впервые в жизни наяву!
Как умеют все красивые девчонки, Тами приняла вид самый невинный и благолепный, ресницы не дрогнули под восхищенным взглядом Тарика. Как ни в чем не бывало взяла его за руку.
– Пойдем?
И они пошли к Плясовой посреди улицы Серебряного Волка – в такие вечера запрещен проезд повозкам и всадникам, будь они сто раз дворянами (эта старинная уличная вольность не распространяется только на короля, да и то едущего в одиночестве, – но такого не помнят и старики). Улицу во всю ширь заполняли здешние обитатели, и стар и млад, а со стороны близкой Аксамитной таким же широким потоком подходили пришлые, и никто особенно не спешил, времени в запасе оставалось еще достаточно. Никто, конечно, не таращился на Тарика с очаровательной спутницей прямо – это было бы неполитесно, – но быстрых любопытных взглядов украдкой было преизрядно, отчего Тарик был потаенно горд: то, что он открыто шагал с девчонкой и держал ее за руку, многое означало, и, вернувшись по домам, все будут это обсуждать перед отходом ко сну – в большинстве домов добродушно, как очередную уличную новость, а язвительных сплетников, как обычно, окажется слишком мало, и не надо обращать на них внимания, не стоят они того…
Впереди обнаружилась примечательная парочка, моментально узнанная Тариком со спины: Титор Долговяз и его дебелая супружница, раза в два пошире муженька и на полголовы выше. Вот кому стоило мысленно посочувствовать по-мужски (ведь сегодня Тарик станет мужчиной!) – сам Долговяз плясок терпеть не мог, а вот супружница, несмотря на годочки и сложение осадной башни, обожала и не пропускала ни одной, тем более праздничной, и вытаскивала на них муженька (как достоверно известно, под угрозой тумаков и затрещин). Трезвехонек, бедолага! По давным-давно поставленному им для себя обычаю, ему еще пару дней предстояло провести в винном веселье, но ради плясок супружница с утра приводила его в трезвость ведрами холоднющей воды, лекарскими снадобьями, огуречным и капустным рассолами – и выплясывал он старательно, чтобы не быть по возвращении домой подвергнутым порицанию теми же незатейливыми способами. Если супружница останется им довольна, то отдаст ключ от шкафа, где заперла все бутылки, и позволит до утра наверстывать на кухне – только без терзания струн и песен, в совершеннейшей тишине…