Любопытно, а если рассказать ему правду? И о цветке баралейника, и о своих подозрениях? Конечно, он этого делать не собирался, но если допустить отвлеченным умствованием…
А ведь ухватился бы обеими руками как пить дать! Это никакой не пузырь, это гораздо серьезнее, и многое разложено по полочкам. И с таким делом можно поспешать не в Сыскную и даже не в Тайную, а прямиком к Гончим Создателя – уж Стражник с приятелем в Сыскной отыщет их поскорее, чем Тарик…
Нет, не пойдет. Тупица Хорек – не тот человек, с которым можно делиться такой тайной и искать у него помощи: непременно испортит все серьезное и важное, за что ни возьмется. Пока что Тарик никак не ощущал себя загнанным в угол, был даже план ответного удара – и не такой уж глупый, ежели подумать. И если он не удастся, будет время поискать Гончих Создателя…
– Ну, я пошел, – сказал он решительно. – И так опаздываю…
– Ты подумай… – сказал ему в спину Хорек.
Любопытно, над чем это Тарик должен думать? Над очередной дуростью Хорька? Делать больше нечего…
Он ускорил шаг. В тени кое-где шушукались и смеялись парочки, на крыше слева надрывным мявом орали два кота, явно собираясь драться: либо кошку не поделили, либо просто так. Пройдя половину улицы, Тарик остановился. Справа, на Плясовой, на месте рухнувшей площадки громоздились две кучи – одна аккуратная, другая гораздо более причудливых очертаний, отбрасывавшая замысловатую тень.
Не колеблясь, Тарик свернул туда. Как ни тянуло его к дому под нумером шестнадцать, любопытство (и не такое уж праздное) пересилило – в конце концов, это отнимет совсем не много времени…
Наружных засовов и уж тем более замков не было ни на воротах, ни на калитке, и ночного сторожа отродясь не водилось – даже если и залезет глубокой ночью какой-нибудь мелкий воришка, красть ему совершенно нечего. Подойдя к калитке, Тарик убедился, что на Плясовой нет ни единой живой души, караульного не отрядили – кто станет красть доски и обломки перилец?
Откинув прибитый под самой перекладиной с внутренней стороны большой кованый крючок, распахнул не скрипнувшую калитку и направился к кучам. Толстые чурбаны, обломки столбов сложены аккуратно, двойным штабелем в человеческий рост, этакой поленницей со двора сказочного великана. Другая куча, уступавшая высотой, но превосходившая длиной и шириной, навалена небрежнее: внизу доски, а на них – причудливо поломанные перильца. Исполинская куча дерева, будто приготовленная тем же великаном для игры с соседями в бирюльки. Яркий серебристый свет Старшей Спутницы позволяет хорошо все разглядеть…
Тарик осмотрел исполинскую поленницу с одной стороны; это заняло не так уж много времени. Ни малейшего следа работы древогрызов, ни единой червоточинки. То же самое с обломками перилец… Можно уходить. Любой Анжинер, даже молодой и неопытный, вмиг определит, что древоточцы тут ни при чем – и уж, конечно, нет никаких следов закладки горшков с горючим прахом. Хорька, ежели он высунется с россказнями о пилах или горючем прахе, поднимут на смех. Сделать фальшивые следы пил, а потом убрать щепки и опилки, чтобы к рассвету ни соринки не осталось, не в силах одного человека, тут нужна, пожалуй, пара дюжин мастеров и гораздо больше времени. Жестоко разочарован будет Хорек – но это его ничему не научит и поумнеть не поможет…
Калитку Тами он открыл с некоторой робостью, но решительно пошел по дорожке. Когда он был на полпути к крыльцу, из-за угла дома выдвинулся Лютый, с грацией лесного хищника прошел немного и замер, не сводя с Тарика блеснувших зеленым сиянием глаз. Раздалось короткое глухое рычание, напоминавшее окрик стоявшего на часах солдата. Глядя ему в глаза, Тарик решительно и внятно произнес:
– Барта!
Подействовало! Скупо вильнув хвостищем вправо-влево, Лютый повернулся и так же беззвучно исчез за углом, словно привид. Изрядно приободрившись, Тарик поднялся на крыльцо, дернул затейливую ручку на цепочке – и, услышав, как по ту сторону двери громко забренчал колокольчик, досчитал про себя до пяти и открыл дверь.
Коридорчик оказался не так уж ярко освещен лампой с «огневиком» – сиреневым шаром на подставке в виде звериной лапы. Тами стояла в паре шагов от двери, загадочно улыбаясь. А на ней… Тарик никогда прежде такой одежды не видел. Пожалуй, это и было то, что в любовных книжках, описывающих ночные свиданки влюбленных, именуется «пеньюар». Точно, красиво…
Тами сделала два танцующих шага ему навстречу. Книжки и здесь не соврали: пеньюар выглядел прямо-таки монашеским платьем – глухой ворот под шею, подол до пят, длинные рукава, – но когда Тами двигалась, то казалась обнаженной. Тарик натуральным образом остолбенел – от ее чарующей прелести лесной феи, от ночной тишины, от всего происходящего.
– Ну вот, Лютый тебя не тронул… – сказала Тами. – А вот я тебя трону… – И просто добавила: – Пойдем.
Взяла его за руку и повела в дверь направо. Нет сомнений, это ее спальня: низкая кровать, застеленная атласным покрывалом, шкафчик искусной работы с красивой резьбой, зеркало в овальной раме с позолоченными завитушками. В девичьей спальне он оказался впервые в жизни, но их описания не раз попадались в книжках. И Тарик не увидел ничего из того, что там в изобилии наличествовало: никаких безделушек, россыпи флаконов с пахучими водами, благовониями и прочими зельями, которыми женщины зачем-то украшают свою натуральную красоту, и прочих пустяков. То ли книжки изрядно преувеличивали, то ли Тами жила им наперекор. Только в углу стоял красивый шестисвечник, в чашечках на затейливых подставках – алые свечи высотой чуть ли не в человеческий рост, только одна горела высоким спокойным пламенем, по спальне распространялся незнакомый, но приятный запах. О таких он только читал в книжках: свечи в Арелате не в ходу, хватает разноцветных ламп, иногда причудливых…
– Это из Гаральяна, – сказала Тами, перехватив его любопытный взгляд. – «Огневика» к нам привозят мало, и стоит он дорого… Благовония туда подмешивают… уж не знаю, из чего делают, но горит такая свеча не менее часа. Они и тут вошли в обиход у благородных, после того как наш князь стал вашим королем… – И лукаво прищурилась: – Может, тебя свет смущает? Погасить?
– Не надо, – сказал Тарик, жалея, что никак не может себя выставить взрослым и опытным героем любовной книжки.
– Вот и я полагаю, что не надо…
Тами закинула руки ему на шею, прильнула всем телом, но поцелуй получился недолгим: она отстранилась, шепнула на ухо:
– Сбрасывай одежду прямо на пол, он чистый…
Тарик повиновался, искренне надеясь, что не смотрится слишком уж неуклюжим, а мгновение спустя и пеньюар Тами оказался на полу невеликой кучкой тончайшего батиста, а там и атласное покрывало улетело с постели, открыв белоснежные простыни, пахнущие душистой свежестью…
Тами была в его объятиях покорной, но пылкой. Впервые в жизни Тарик целовал девичью грудь и плоский живот, решившись, опускался все ниже. Наконец его губы и язык коснулись того, о чем он лишь читал в книжках, и задержались там надолго. Оказалось, в этом нет и тени скабрезности, только нежность. Судя по вздохам Тами и ее ладошкам на затылке Тарика, ей было хорошо. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем раздался шепот Тами:
– Таричек, милый, иди ко мне…
Он прилег – и оказался в замешательстве. Но Тами тут же помогла ему теплыми ловкими пальчиками, и он впервые в жизни с замиранием сердца проник в главную женскую тайну, влажную и теплую (вот тут, оказалось, растрепки нисколечко не врали). Что делать теперь, он хорошо представлял, подглядев за родителями, – и начал, но тут же раздался шепот Тами:
– Не спеши так, тут как в пляске, следуй за мной…
Он подчинился – но все кончилось до обидного быстро, уж он-то это прекрасно знал, помнил, что у Зара и Лянки это продолжалось гораздо дольше. Покинув Тами, он уткнулся лицом в подушку, сгорая от жгучего стыда: пишут же сочинители, что такой краткостью женщина остается ужасно недовольна, а Тами, оказалось, именно что женщина, значит, он никуда не годится, оскандалился…
Но тут же Тами прижалась к нему, обняла и ничуть не разочарованно, скорее весело зашептала на ухо:
– Что ты скукожился, как воробейчик на морозе? Ах ты, дурачок. У всех в первый раз так, только глупые девушки разочаровываются. Полежим, поласкаем друг друга – и все будет прекрасно. Я из тебя, вот посмотришь, еще сделаю хорошего любовника, женщины будут стонать и охать, как леший ночью… Ну, ляг на спинку и не куксись, а то с постели сгоню!
Ее веселый голосок, ничуть не разочарованный, подействовал благотворнейше, Тарик блаженно вытянулся на спине, охотно поддаваясь ее шаловливым ладошкам и губкам. Сначала так и подмывало спросить, кто ее саму искусно выучил – он уже понял, что во взрослой любви Тами не новичок, – но благоразумно сдержался, помня, что отнюдь не бездарные ремесленники пишут: мол, только озабоченный болван станет допытываться у женщины, с кем она была до него. Разве что при случае можно деликатно расспросить, как потеряла невинность (но лишь пробыв с ней достаточно долго), а уж ревновать к былому – и вовсе глупость запредельная…
И все другие мысли вытеснило ликование: свершилось! Стал мужчиной самым приятнейшим образом! А ведь у иных это произошло при гораздо более унылых, скучных, а то и малость неприглядных обстоятельствах, о коих стыдно вспоминать и приходится врать годовичкам что-нибудь красивое и увлекательное…
Когда первая свеча догорела до середины, он почувствовал, что все в порядке. И Тами шепнула:
– Ну, вот и ладушки, иди ко мне…
На этот раз он обошелся без ее помощи, и сладкая пытка продолжалась гораздо дольше. А потом он ощутил легонькие судороги влажной тайны, ладони Тами соскользнули с его спины, и она обмякла в его объятиях, не открывала глаз, прерывисто и часто дыша. Тарик подумал: неужели это то, о чем он читал? Нешуточную гордость испытываешь…
– Не уходи, – шепнула Тами горячечно. – Останься…
Он остался, и какое-то время все продолжалось страшно медленно, и оба замирали от удовольствия…