Тарик, долго не раздумывая, решился:
– А если я тебе скажу, что и меня еще как касается? Что с недавних пор тихая спокойная улица такой быть перестала? Что совсем рядом объявились «пропащие души», и меня в это затянуло с головой… Очень удивишься?
– Ничуточки не удивлюсь, – сказала Тами без улыбки. – Потому что не только в жутиках, в жизни именно так и бывает: все тихо, спокойно, благостно, а, оказывается, под этим та-акое клубится… Хорошо, поговорим серьезно. Вот не думала, что до такого дойдет, но куда ж теперь денешься… Налей мне вина. Тебе не навязываю, как хочешь.
Не уступать же девчонке, в особенности если речь пойдет о серьезных вещах. Налил по полной, и они выпили до донышка. Тами забралась с ногами на смятую постель, жестом пригласила Тарика. Он принял ту же позу, сел, вытянув ноги, опершись спиной на высокую подушку. Накрыв их до пояса белой простыней, Тами пояснила:
– Как-то легкомысленно будет, если станем говорить о серьезных вещах совсем голыми… Ты не против долгого разговора про то, что к любви отношения не имеет?
– Наоборот, – сказал Тарик.
Хорошее выдержанное вино сделало свое дело, окружающий мир чуточку сдвинулся, но перед глазами не плыло, и голова оставалась ясной.
– Начнем с Лютого, – сказала Тами. – Тебе в нем ничего не показалось странным?
– Показалось, – признался Тарик. – Только я так и не пойму что…
– У него на лапах шесть пальцев – не как у обычных собак…
– А ведь точно! – тихонько ахнул Тарик. – У вас в Гаральяне все собаки такие? Благоприятное число…
– Вот уж далеко не все. Такая собака называется ярчук. Особая собака, в любой породе встречается. Но рождаются они очень редко, долго рассказывать, почему так получается, это сейчас ни к чему… Главное, ярчук может видеть «пропащие души». Многие собаки чуют нечистую силу, или привидов, или тех созданий, что как бы над дракой, не служат ни Создателю, ни Врагу Человеческому. И всех ярчук видит издали так же ясно, как мы с тобой – эту свечу. И хватает их за глотку. Против самой сильной нечисти слабоват, но с мелкой вполне может разделаться, а уж если сгребет «пропащую душу» так, что она его не успеет достать острым железом, – клочки полетят. Вот Лютый и почуял кого-то такого, поблизости шатавшегося. Окажись это мелкая нечисть или ее прислужник, выпусти его за калитку – вмиг догнал бы и придушил, да и с нечистью посильнее постарался бы подраться, пока не победил бы или не упал мертвым… Ярчуки не умеют отступать и бояться… Понял или что-то добавить?
– Да все ясно и понятно, – сказал Тарик. – И ведь ни один сочинитель жутиков про ярчуков не писал, даже сам Стайвен Канг, даром что себя королем жутиков величает…
– Ничего странного. Ярчуков очень мало осталось, только в Гаральяне. Правда, я слышала, что в иных далеких землях они тоже есть, но в очень уж далеких, никто толком не знает… Куда ты смотришь?
– Этот кинжал…
– Вот теперь самое время перейти к кинжалу… Только начать придется издалека… Мой родственник по отцу был кабораль.
Каборали – это люди, сделавшие своим ремеслом охоту за «пропащими душами» и нечистой силой. Для этого не нужно никаких особых способностей или редкого дара – одно особое состояние души и склад характера. Каборали гибнут редко: есть в них что-то такое, перешибающее нечисть… Но не всегда так хорошо кончается. Например, ежели на кабораля нападут человек двадцать самых обыкновенных разбойников с самыми обыкновенными шпагами, он может и не победить – мало кто из каборалей владеет искусством драться не оружием и не руками. А нанять разбойников может ведь и нечистая сила, на ней не написано, кто она такая есть. Умные разбойники стараются с нечистой силой не связываться, но не всегда и распознаешь. А самые отпетые и с нечистой силой водятся, даже зная, кто она такая: полагают, что душа у них и так загублена, так что можно наплевать на лишний грех…
– Читал я и об этом, – сказал Тарик. – Смотри-ка: оказывается, иные сочинители жутиков много из жизни берут, Стайвена Канга взять…
– А ты думал… Самые ловкие как раз из жизни… Так вот. Мой родственник погиб, продолжателей не осталось (это у Цеховых ремесло передается по наследству, а у каборалей – очень редко). У дяди остались его книги, гаспада – это такая шпага против нечисти с серебряным клинком, крашенным под сталь или лазор. И кинжал. Гаспада стоит в шкафу у дяди, а кинжал он отдал мне. Это гэлэнч – тоже особый кинжал от нечистой силы. Когда Лютый залаял особенным образом, я и вспомнила… Если бы эта нечисть сунулась сюда, ей бы крепко не поздоровилось…
– Это точно, – сказал Тарик. – По себе знаю, приходилось совсем недавно в ход пускать…
– Таричек! – Тами округлила глаза. – А как это тебя угораздило? На вашей тихой улице…
– А она, сколько себя помню, и была насчет этого спокойная и тихая, – не без грусти о прошлой беспечальной жизни сказал Тарик. – Но вот нежданно-негаданно…
Его словно прорвало: порой излишне торопясь и горячась, порой перескакивая с одного на другое, он выложил все. Как оказалось, что он может видеть в небе колдовские цветы баралейника. Как по соседству появилась милейшая обаятельная старушка, как ночью она в облике пантерки заявилась за бляшкой (и о находке бляшки в Серой Крепости), как вышло, что она лишилась уха, и что было потом. Рассказал о погибшем орешнике, о мертвых голубях, о встрече старухи в порту с моряком, о том, как Дальперик проследил ее до Кружевной, а потом и до тридцать девятого нумера на улице Серебряного Волка. Все рассказал. И о внезапно открывшемся у него умении делать стены невидимыми и наблюдать, что делается и что говорится внутри… Об одном только умолчал: как подглядывал за родителями в спальне – стыдноватым показалось в таком признаваться. Тами слушала едва ли не завороженно, ни разу не перебила и не задала ни одного вопроса, так что рассказ лился легко, как быстрый ручей, без запинки.
– Вот такие дела стали твориться на нашей улице, – сказал Тарик. – Ну а на Плясовой ты была самолично. Я шел к тебе уже потемну, но уверен: цветок баралейника все еще над ней висит и еще пару дней висеть будет… Что скажешь?
– Дай подумать… – протянула Тами с озабоченным лицом.
Нельзя сказать, что она погрузилась в раздумья так уж надолго, но заняли они не минутку и не две. Чтобы ей не мешать, Тарик старательно смотрел в сторону на высокое спокойное пламя свечи. Правду писали в какой-то книжке, что это зрелище чуточку завораживает. Ему было покойно и легко, словно вышел из церкви после очищения души, – он больше не держал это в себе, избавился от тяжкой ноши, к тому же Тами, оказалось, кое-что в этом понимала…
– Ну что же… – произнесла наконец Тами, и Тарик нетерпеливо повернулся к ней. – Вот, значит, какие дела тут потаенно творятся… Очень любопытно было бы посмотреть твой кинжал, это наверняка гэлэнч, ты его очень точно описал…
– Хоть завтра, – обрадованно сказал Тарик. – Значит, тот, у кого брат кинжал… забрал, был тоже кабораль?
– Вот это совсем необязательно, – сказала Тами. – Мог просто где-то раздобыть обычным образом и носить, не зная, что у него на поясе. Такое бывало. А может, и кабораль – они не только в Гаральяне есть… Что ты вскинулся?
– Да только сейчас вспомнил… У Канга в «Серебряной дороге» самый натуральный кабораль есть, только там он зовется кобар…
– А он берет деньги за свою работу?
– Нет, что ты, – сказал Тарик. – Наоборот, он часто повторяет, что уничтожает нечисть по велению души и брать за это деньги грешно.
– Тогда Стайвен Канг – верхогляд, – сказала Тами уверенно. – Что-то немножко слышал, но не копал глубоко. По велению души действует как раз кабораль, не возьмет и медного гроша. А кобар как раз и старается ради денег, иногда больших. Это совсем не означает, что к нему относятся плохо и считают его ниже и хуже кабораля: принято думать, что любое изничтожение нечистой силы – благое дело, какие бы побуждения человеком ни двигали. Ладно, это сейчас и неважно. Значит, у тебя по соседству живет ведьма… Ты не думал, что это она все устроила? Все, после чего появлялся в небе цветок баралейника?
– Еще как думал, – сказал Тарик. – Очень уж примечательно, не похоже на совпадение: едва она появилась, начались напасти. И вот что еще… Если взглянуть шире, все это не принесло большого вреда. Дядюшка Ратим выправится, хотя ему придется тяжеленько: он не стал, хоть и предлагали, записывать голубей в обережном доме. Сказал, что птицеводством он занимается лет тридцать, и никаких летучих хворей не случалось. А если какая все же объявится, он опытным глазом быстренько определит больных птичек и примет нужные меры. А обережникам за запись каждый год нужно платить. Он не предвидел черного колдовства, да и кто бы о нем думал? Последний раз у нас ведьма завелась, когда мои родители еще Малышами были! Плясовая… Очень грустно, что погибли два человека и несколько покалечились, но это не ужасный вред. В церкви не случилось пожара, какой иногда бывает от молний, только сбило Символ Создателя и разметало немного черепицы. Говорят, уже завтра починят. Ну а орешник – вовсе уж мелкая пакость. А вот зачем она прицепилась к этой бляшке – этого в толк не возьму. У тебя нет догадок?
– Никаких, – пожала Тами круглыми обнаженными плечами. – Что-то кажется мне, что бляшка тут как бы в стороне, можно отложить на потом…
– Мне вот тоже так кажется, – кивнул Тарик. – Как-то бляшка не сочетается со всем остальным. Нет, конечно, бляшка ей очень нужна, раз она обещает кучу золота – и, очень похоже, настоящего, хочет уладить дело миром, потому что силком забрать или выкрасть почему-то не может. Но это не самое важное. Ежели она не остановится, может учинить пакость и посерьезнее. А она не остановится. Я читал в одной умной книге: ведьмы частенько вынуждены пакостить. Как-то так они устроены. Зло их переполняет, как огородную бочку при ливне, и, если они его куда-нибудь не сбросят, их начнет страшно корежить, даже по стенам и потолку крутить. В деревне им легче: могут уйти в чащобу и свалить пару деревьев, рыбу в озере уморить, забор соседский повалить, валун на пустоши передвинуть на худой конец, да много чего еще. А в городе им тяжелее приходится, некуда злую силу сбросить. Вот и хватаются за первое, что подвернется. Толковая книга. Называется…