– Знаю, – сказал Тарик. – А ежели я подниму с пола денежку, которую он обронил и не заметил, то мигом решится дело…
– Вот то-то что! – засмеялся Бальдер. – Мигом выпишет, ежели окажется, что он серебряный далер обронил. Только сразу скажите: мол, вы уже сговорились с Ямщиком Бальдером, бляха нумер семьдесят четыре с буквицей «бы». А то он начнет…
– И эту ухватку знаю, – сказал Тарик. – Не поведусь.
– Знаете вы чернильные души! Отправляйтесь в контору, а потом идите на ямской двор, я там стою под нумером седьмым, и покатим. Погода распрекрасная, на небе одни белые облачка, так что не езда будет, а прогулка. У нас один Сторож здорово погоду предсказывает: к дождю и непогоде у него завсегда поясницу и коленки мозжит, а сегодня с утра бегает живенько, как солдат за девкой, так что опасаться нечего…
В конторе все обошлось распрекрасно. Под застекленным портретом короля Ромерика (новшество успело и сюда распространиться, ага) восседал в одиночестве седенький старичок, не похожий благостным лицом на Канцеляриста Тариуша, но по облику и ухваткам смотревшийся его братцем-близнецом. Когда Тарик, не теряя времени, нагнулся и якобы поднял оброненный хозяином комнатушки серебряный далер, тот принял это как должное, похихикал над собственной старческой рассеянностью и живо вынул из стола печатный лист подорожной с должными печатями. Неприкрыто огорчился, узнав, что Тарик уже сговорился с Ямщиком, – но без проволочки вписал в подорожную его имя и нумер. При этом на его морщинистой физиономии мелькнуло непонятное чувство – скорее всего, сожаление о проплывшей мимо денежке. Тарик догадывался, в чем тут дело: наверняка у Канцеляриста есть свои Ямщики, которым он за долю в денежке определяет седоков. То же самое, что пользует Тариуш, никакой загадки… Враз заполнил подорожную со слов Тарика, посыпал песочком, помахал, чтоб просохли чернила, и вручил Тарику с обычным для его племени горделивым видом старинного короля, жалующего своему любимчику земли «от реки до горы». Полученный далер спрятал в казенный денежный ящик, а «оброненный», как и следовало ожидать, смахнул в ящик стола, где уже, несмотря на ранний час, позвякивало.
Держа подорожную в руке (не знал, можно ли ее сворачивать в трубку), Тарик направился на ямской двор, располагавшийся по соседству, за таверной «Золотая дорога» (той, что подороже). Двор обширный, экипажей на полсотни, и упряжек там стояло меньше половины этого числа. У забора с обеих сторон – издали видимые нумера: черные циферки на жестяных желтых кругах размером с тарелку, воздетых на высоких шестах; краски выглядели свежими, ничуть не облупились. Ну да, Чампи как-то говорил, что подновляют их часто, – это очень денежный подряд, к которому маляры здешнего квартала посторонних не допускают.
Нумера начинались от распахнутых ворот, и Бальдер разместился четвертым – коляска не лакированная, но добротно выкрашенная в синий с золотой каймой (синий и золотой в Цехе возниц – цвет дилижансов и Ямщиков), со сложенным по причине хорошей погоды кожаным верхом, запряженная каурым и пегашкой, выглядевшими сытыми и резвыми, как все лошади Ямщиков.
Бальдер дожидался, положив руку на облучок. В его наряде обнаружилось неожиданное прибавление: кинжал длиной с добрый локоть, в черных с начищенными бляшками ножнах, с бронзовой рукояткой тонкой работы, украшенной гравированными конскими головами и подковами.
Тарик не раз видывал на Королевском Шляхе Ямщиков, вооруженных точно так же, и знал из книжек и от батяни историю Покойного Круга. В старые времена разбойники, как за ними ни гонялась Дорожная Стража, как им ни присуждали рудники, каторгу и виселицу, во множестве водились даже не так уж далеко от столицы, где и сейчас хватает глухих местечек и дремучих лесов (по старинной традиции рубить леса разрешено только очень далеко от Арелата – по преданию, так повелела однажды по каким-то крайне серьезным поводам забытая по имени королева, и это соблюдалось до сих пор).
Но однажды разбойники всего в паре перегонов от Арелата ограбили и убили лучшего кухаря короля Магомбера, единственного, кто умел хорошо готовить одно из любимых королевских яств. Магомбер рассвирепел, велел подать себе карту и циркулюс и собственноручно вычертил круг половинной шириной[46] в десять перегонов, то есть две сотни майлов. И уже назавтра бирючи прокричали с седел новый королевский указ: всем лихим людям, пойманным в пределах этого круга, повелевалось там же на месте выкалывать глаза, после чего благородно отпускать их на все четыре стороны…
Стража начала выполнять королевский указ со всем рвением (злые языки говорили, что были и злоупотребления, которые все равно невозможно было исправить). Устрашась, лихие люди (Магомбер правил уже десять лет, и все накрепко уяснили, что с ним шутки плохи) хлынули во все стороны из этого круга, именовавшегося с тех пор Покойным Кругом, и – для пущей надежности – не показывались даже в местах, отстоявших от Круга майлов на полсотни…
С тех пор говорили, что Покойный Круг может исходить вдоль и поперек красивущая девственница с мешком золота, и не будет ущерба ни ей, ни мешку. Не слышно, чтобы кто-то это проверял на опыте, но все охотно верили, что так оно и будет… Однако в силу каких-то старинных привилегий Ямщики по-прежнему носили кинжалы и в Покойном Круге, как Почтари – шпаги.
Бальдер усмехнулся во все свои белоснежные зубы:
– Я вижу, сударь Тарикер, вы быстро углядели серебрушку, которую старый хрыч сронил по рассеянности?
– Ну, она лежала на самом виду… – в тон ему весело ответил Тарик. Взяв у него подорожную, Бальдер ее бегло проглядел, свернул в трубку и положил в деревянный ящик на облучке:
– Все в порядке, можно ехать. Давайте я вашу сумку в ящик для поклажи положу, а вы садитесь…
Тарик медлил. Ему не раз случалось ездить на извозчике, но здесь, думается, совсем другое дело: восседая в коляске в одиночестве, он выглядел бы, думается, глуповато. И он осторожно спросил:
– А рядом с вами на облучке нельзя? Я на Восточном Королевском Шляхе видел, что иные так сидят…
– Очень даже можно! – воскликнул Бальдер, ничуть не удивившись. – В дилижансах иные даже приплачивают, чтобы с Кучером сидеть. Обычно туда четыре человека влезает. А Подручного Кучер отправляет в задок, где поклажа. Даже иные платят, чтобы вожжи подержать. У Ямщиков не так: править никому не доверяем, но только рады, если седок на облучок садится, – скоротаешь время в беседе. Вот только пересядете на облучок, когда мы из города выедем, иначе неполитесно будет…
Так и поступили. Отъехав менее майлы, миновав длинный, в три пролета, Северный мост со старинными статуями над перилами (неизвестно даже, кого они изображают, болтают разное, а толком не знают даже высокомудрые книжники), Бальдер придержал коней и обернулся – и Тарик проворно устроился на облучке.
Северный Королевский Шлях ничуть не отличался от виденных Тариком других: те же желтые камни, за века не знавшие сноса (болтают, святой Бено, дабы помочь мастерам, отловил и заставил месяц служить сильного беса, и тот вопреки своей натуре, скрипя зубами, укладывал камни денно и нощно). Те же майловые столбы, каменные, в рост человека, где циферки высечены глубоко, а вот королевский герб отлит из бронзы и крепится штырями. Это понятно: иногда сменяется династия, а с ней и герб. Что произошло всего год назад, когда на трон сел гаральянский князь Ромерик…
И попутчики, а также ехавшие навстречу были знакомы по прежним поездкам: конные дворяне, кареты с гербами и без гербов, габары с разнообразными грузами и пустые, коляски Ямщиков, военные повозки, крашенные в бордовый (иногда их сопровождали хмурые конники – значит, везли что-то посерьезнее сапог и сухарей). И вереница паломников, числом, как обычно, в дюжину, которых они обогнали, выглядела знакомо: все босиком, простоволосые, и мужчины и женщины одинаково одеты в серые балахоны до пят, с крючковатыми посохами. Среди них не так уж редко попадаются и дворяне, но без шляп, а дворянки – без украшений. Ага, их впереди идущий ватажник несет желтый прапорец с черным лебедем, птицей святой Вилегены, – значит, отправились к ее гробнице и шагать им не менее недели…
Когда сзади раздался отчаянный звон бубенцов, Тарик не удивился и не стал оглядываться. Как и следовало ожидать, посередине Шляха, которую всегда держали свободной для таких именно путников, вихрем промчалась коляска четверней – и очень быстро умолкли вдали грохот копыт, стук колес и трезвон бубенцов, с которыми имели право ездить только Королевские Гонцы (конные и в колясках).
Быстро разговорились с Ямщиком, и как-то так само собой получилось, что в первую голову – о тех созданиях, что носят юбки и платья, а еще пленительней выглядят без платьев. Бальдер оказался холостяком: «Духу не хватает на такой подвиг, как женитьба, – усмехнулся он. – Да и не созрел я натурой и годами…»
Беседа протекала вполне политесно: они не ударялись в то, что именуется «жеребятиной» и «кроловскими забавами», но о многом говорили именно так, как говорят мужчины в отсутствие женщин. Спросив, насколько отвечает жизни расхожая приговорка «У Ямщика на каждой придорожной майле любушка», Тарик получил ответ, что это преувеличение («к великому сожалению», – блеснул зубами Бальдер), но все же дыма без огня не бывает. И Ямщик рассказал парочку занимательных историй – забавных и откровенных, но никак не пошлых. В свою очередь Тарик, не называя имени и не приводя подробностей, не без затаенной гордости поведал, что его подруга – из тех, кого с полным на то правом можно назвать «моя женщина», и все у них прекрасно.
«Верю, сударь Тарикер, – серьезно сказал Бальдер. – Ваши годовички частенько привирают, по себе помню, но лицо у вас, как выразился бы виршеплет, одухотворенное, а с такими лицами, я давно уяснил, не врут…» Польщенный таким отзывом, Тарик чуток развязал язык: признался, что его женщина – гаральянка с невиданными прежде сиреневыми глазищами. Бальдер сказал, что чуточку ему завидует: в Гаральяне он бывал и с тамошними сиреневоглазыми красотками, было дело, имел пылкие знакомства, но ни одна из них всерьез не затронула ни душу, ни сердце так, как неведомая ему женщина сударя Тарикера, – о простых приключениях не говорят со столь вдохновенным лицом…