Вспомнив это, Тарик придал себе вид гордый и независимый, хотя догадывался, что на шагавших за спиной верзил должного впечатления не произведет: вряд ли они читали эту увлекательную книжку, вряд ли они вообще умели читать…
Когда за его спиной щелкнул замок, он первым делом содрал дурацкий пеньюар, но отбросить его далеко не удалось: очень уж был легок. Пока Тарика не было в комнате, кто-то расторопный запалил стенную лампу с «огневиком», и синий шар давал достаточно света. Осмотрев себя, Тарик невольно присвистнул: от шеи до того места, где начинаются резвые ноженьки, полно отпечатков жемчужных зубок и багровых отметин поцелуйного происхождения. Зеркала нигде нет, но и так чувствуется, что искусанные губы вспухли, до них дотронуться жутко. Если Тами увидит его таким, горячая гаральянская кровь может и взыграть… или она, узнав все, согласится, что другого выхода у него не было. Впору горько посмеяться над собой: изнасильничала, словно пьяный солдат девку во вражеской деревне. Однако он не чувствовал себя ни униженным, ни опозоренным – пожалуй, о таком приключении можно рассказать друзьям: ну похитила, ну принудила, но ведь молодая и красивущая, столько интересного показала…
Едва он успел одеться (оба кошелька лежали в карманах, и не было смысла пересчитывать деньги: убедился на ощупь, что кошельки нимало не похудели) – скрежетнул замок, один из верзил широко распахнул дверь, пропуская Ялину, осклабился:
– Госпожа наша гостеприимная подумала, ты захочешь пожрать. И эту щелку можешь жулькнуть… если блудень не натер, гы-гы! Постучишь потом, я ее выпущу, а то и всю ночь можешь валять…
Ноги у Тарика явственно ослабели и чуточку подкашивались, есть он не хотел нисколечко, но что делать? Ялина прошла мимо него, как мимо пустого места, расставила на столе посуду с красиво выглядевшими яствами, бутылку вина и встала, держа поднос за край, с безучастным личиком. Спросила без выражения:
– Ну что, крепко она тебя устряпала? Привыкай, красавчик, такая уж тебе невезучая судьба выпала…
Вот и прекрасный случай что-то да разузнать! Тарик спросил, понизив голос:
– Ты не знаешь случайно, когда она собирается меня отпустить?
– А с чего ты взял, что она тебя отпустит? – одними глазами улыбнулась Ялина. – Таких, как ты, из замка не отпускают…
– Но как же… – вырвалось у Тарика.
– А вот так, – отозвалась служанка почти шепотом. – Так уж у нее заведено…
– Я свободный горожанин…
– А ей плевать. Невелика птица… Простой Приказчик, да? Я видела такие бляхи: к нам приезжают с такими бляхами и разными городскими товарами. Кто из-за тебя станет розыск устраивать? Разве что сам король, да кто ты для короля?
– Я ехал с Ямщиком…
– Твоему Ямщику, уж я их знаю, тоже наверняка сонного зелья подлили и сплели какую-нибудь байсочку. Не первый раз. Почешет он в затылке и уберется восвояси, он же не этот, как его… ну, которые вынюхивают насчет нарушения регламентов…
А ведь так оно и будет, подумал Тарик. Наверняка так уже и произошло, и Бальдер давно уехал в Арелат. И никаких следов, тут только Роля-Прыткий или какой-нибудь настоящий сыщик взялся бы за умелые поиски, а зачем это Ямщику? Он с Тарика ни гроша получить не успел…
– Она тут вроде той лесной богини, что в языческие времена, люди говорят, по чащобам жили, – сказала Ялина, не собиравшаяся уходить. – Вся округа под ней. Это замок близехонько к дороге, а на другие стороны света ее угодья и деревни с кабальниками далеко тянутся, с рассвета до заката весь день пешком идти, ноги собьешь…
Тарика осенило. Он на ощупь развязал кошелек, вытащил один золотой (сейчас не время мелочиться) и повертел его перед глазами девушки:
– Знаешь, что это такое?
– Золотенький… – прошептала она прямо-таки завороженно. – Это ж какие деньжищи… Двух коров можно купить, и еще останется… У нас управитель покупал, моему бате говорил, что поменее золотого отдал, а коровы справные, удойницы…
– Отдам, если расскажешь побольше про маркизу, – сказал Тарик. – Не обману, вот тебе символ Создателя… – И, видя, что она боязливо оглянулась на дверь (а ведь клюнула рыбка!), веско добавил: – Они ж не станут у двери подслушивать? Вот видишь. Дверь тяжелая, нет замочной скважины, к которой можно ухо приложить. И ничего не заподозрят, когда ты у меня задержишься: подумают, что я тебя и в самом деле… Сами же сказали, что я могу тебя на всю ночь задержать… Ну? Золотой… Второго такого случая тебе, быть может, в жизни не выпадет. Две коровы…
Он немного знал крестьян и рассчитал верно – Ялина, какое-то время разрываясь меж страхом и новеньким золотым, все же решилась: положила поднос на стол, села на табурет и поманила Тарика. Он подсел совсем близко. Склонившись к его уху, девушка начала прерывающимся шепотом:
– Испокон веков повелось, что слуги все о господах знают… – Ей об этом наверняка неведомо, но это одна из любимых приговорок Роли-Прыткого, так что Тарик на верном пути. – А я восемь лет в замке служу, наслушалась… Только болтать нельзя: с теми, кто за воротами язык распускал, страшные вещи происходили, это всем известно! Сама она откуда-то издалека, с юга, вроде бы неподалеку от моря… Старый маркиз туда ездил по каким-то делам, однажды задержался, а потом вернулся с молоденькой женой четыре года назад. Он вдовый был, детей не имелось, и, говорят, хотел наследника, пока еще в старость не вошел. Так-то она дворянка, только, говорят, из захудалых, а точно никто не знает: ни ее родня ни разу в гости не приезжала, ни она к ним не ездила… Вот покойный маркиз, видать, и хотел…
– А чем он занимался? – спросил Тарик, вспомнив кабинет.
– Как будто и не дворянин вовсе – ни на охоту не ездил, ни пиров не задавал, хоть он доподлинный дворянин старинного рода… Целыми днями читал толстенные книги, сам писал что-то насчет той премудрости, что изучает звезды и разные другие небесные явления, – у нее ученое название есть, да откуда мне его знать… На чердаке особая комната осталась, он там ночами смотрел на небо, если ясная погода стояла, в такие трубы с хитрыми стеклами: смотришь на далекое, а кажется близким. Там и сейчас все стоит, пылью заросло и паутиной: маркиза туда не ходит и убирать там не приказывает, в запустении все…
– Давай про маркизу, – сказал Тарик, решив, что узнал о покойном хозяине замка достаточно.
– Вот, привез он молодую жену… Месяца два пожили ладком, а потом началось… Такое, что от слуг нипочем не скроешь. Началось у них в спальне крепенько не ладиться. Она от него требовала снова и снова, и помногу, и даже днем, а он не мог. Мы сначала думали, обычное дело: пожилой муж и молодая жена, и как он ни старается, не может по слабости ее ублажить… Потом-то камеристки и служанки доподлинно узнали, что все обстоит гораздо заковыристее, и эта штука – натуральная хворь. Деревенская наша знахарка подтвердила – она у нас и повитуха была, и хвори лечила, и мужские и женские, всякого навидалась, к ней даже один всамделишный ученый Лекарь с бляхой порой ездил из Озерного Края поговорить о разных лекарских делах. Ее дочка рассказывала, что тот Лекарь говорил: мол, вам бы, тетушка Гонтик, в столицу, в Лекари вас не записали бы, вы ж грамоте не учены, испытаний не пройдете, а вот Подручной при знающем Лекаре вы б запросто стали и большую денежку получали бы… Только куда ж ей в столицу, она ж кабальница. Старый маркиз, очень может быть, и отпустил бы на отхожий труд, он с этим Лекарем приятельствовал, вино иногда попивали и играли в такие штуки, которые по разрисованной доске двигают… Говорили, Лекарь хотел с ним поговорить насчет отхожего труда, да не успел. Ты слышал про такую хворь, ученого названия не знаю, откуда мне знать, а в народе ее называют «бешенство ракушки»?
– Ну как же, сколько раз, – кивнул Тарик.
И говорил чистую правду – наслушался изрядно. Школяры, как часто случается, порой привирали и разукрашивали собственными домыслами, а вот студиозусам и грузалям, особенно Фиште, следовало верить безоговорочно. И то, что с ним только что произошло, вполне в эти рассказы укладывалось…
– Ну, тогда понимаешь, о чем я. У нее это самое бешенство и обнаружилось. Порой баба этим страдает постоянно, а на иных временами накатывает. Вот и на нее так же. Пару недель поживет спокойно, а еще пару недель ее аж трясет и корежит. Отсюда и все свары с маркизом – не мог он ее ублажать, как требовала. А через несколько месяцев, аккурат перед листопадом, и появился этот самый Шупартен, Лекарь из самой столицы. Уж никто не знает как, только маркиза мужа быстренько убедила взять его в домашние Лекари: мол, человек знающий, вот только у них там какая-то свара произошла ученая, и пришлось Шупартену из столицы уехать. Он, дескать, знает и зелья против этого самого бешенства. И знаешь что? С тем Лекарем из Озерного Края они сразу зажили как кошка с собакой, не глянулись друг другу. Тот Лекарь, тетка Пираш говорила потом с оглядочкой, в чем-то таком нехорошем Шупартена подозревал и хотел с маркизом поговорить по душам. Не успел: мы узнали, что он у себя в Озерном Крае умер…
Почувствовав себя сыщиком (немало книжек о них проглотил, не об одном Роле-Хватком), Тарик спросил:
– А перед смертью этот Лекарь к вам не приезжал?
– Перед смертью-то нет, а за неделю был. Обед тогда закатили особенно роскошный – у маркизы какая-то годовщина была радостная. Она сама, не доверяя слугам, принесла из погреба бутылку старого лайского – Лекарь его очень уважал, всегда для него ставили, вот и в тот раз он всю бутылку усидел: маркиз с маркизой лайское не особенно и любили, это для Лекаря всякий раз ставили, он один и пил…
Тарик ощутил себя сыщиком на тропе: он знал, что иные смертельные зелья свое берут не сразу, а по прошествии долгих дней, иногда даже недель. И тут же увял, сообразив, как прилежный читатель голых книжек, что тропа обрывается в никуда: прошло более чем три года, бутылки и след затерялся. Лекарь, неизвестный по имени, незнамо где похоронен, смертельные зелья далеко не все можно в останках покойника обнаружить, розыск уткнулся лбом в стену… да и кто будет затевать розыск? На основе лишь его слов? Посмеются и скажут, что Школяр без меры голых книжек начитался…