– Почему?
– Потому что вы негодяй и проходимец, а мне нравятся негодяи и проходимцы. К тому же вы знаете свое дело. Как и ваши пушкари сегодня.
Пушкари уже превратили Копенгаген в ад. Горели целые кварталы, пламя вскидывалось выше крыш и шпилей, и над городом – как показалось Шарпу, когда он рискнул бросить взгляд в сторону, – как будто стояла огненная радуга. Он словно увидел наступающий конец света, низвержение ада на землю.
– Я же таг, помните? Головорез.
– Я бы хотел быть таким же. Миром правят головорезы и разбойники. Кто такой император, если не разбойник? Кто такой герцог Йоркский? Еще один разбойник. Только поскромнее. Головорезы и разбойники побеждают. Добыча достается сильным.
– Есть еще одна проблема. – Огонь обжигал спину, но Шарп стоял неподвижно. – Вы угрожали Астрид.
– Не смешите меня, Ричард, – улыбнулся Лависсер. – Неужели вы действительно верите, что я привел бы эти угрозы в действие? Конечно нет. Она мне слишком нравится. Не так, как вам, разумеется, но… Должен признаться, восхищаюсь вашим вкусом. – Он снова бросил взгляд на ружье. – Я бы и пальцем ее не тронул.
– Нет?
– Нет! За кого вы меня принимаете?
– За ублюдка. Мерзкого, лживого ублюдка, – сказал Шарп и спустил курок.
Семь пуль разорвали дымную завесу и вырвали пистолет из руки Лависсера. Они также оторвали кисть, и предатель, взглянув изумленно на торчащие кости и лоскуты кожи, вскрикнул от боли.
– Ублюдок, – повторил Шарп, – мерзкий ублюдок.
Он бросил ружье Задире, выхватил саблю и с силой вонзил ее Лависсеру в грудь. Майор попытался вытащить свою левой рукой, но Шарп ударил еще раз и еще. Лависсер пошатнулся, отступил на шаг и оказался в дверном проеме, который раньше вел на галерею часовни, а теперь в огненный ад.
– Нет! – крикнул он и подался вперед, но Шарп был быстрее. Острие сабли снова и снова гнало Лависсера назад, к краю. Внизу пламя уничтожало книги и скамьи. – Нет!
– Ступай к черту. – Шарп ткнул его саблей, но Лависсер ухватился за лезвие левой рукой и так удержался от падения.
– Пожалуйста, не дай мне упасть. Пожалуйста!
Шарп выпустил саблю, и майор, взмахнув отчаянно руками, вскрикнул и рухнул в костер. Крик оборвался.
Балкон накренился. Шарп перепрыгнул через перила во двор. Ворота затянуло дымом, сквозь который прорывалось бушующее пламя. Стрелок посмотрел сначала на Задиру, потом на ревущую огненную преграду:
– Как, по-твоему, проскочим?
– Надеюсь, сэр, нам повезет больше, чем тому гаду.
– Тогда вперед!
И они рванули.
Копенгаген капитулировал на следующее утро. Семь тысяч бомб упали на его улицы в ту ночь, и некоторые улицы горели так, что к ним невозможно было подойти и на сто шагов. Обгорелые страницы из университетской библиотеки разлетелись на многие мили от столицы. От собора остался мрачный остов обожженного камня с дымящимся пепелищем. Тела убитых укладывали аккуратными рядами в парках и на набережной. Гробов на всех не хватало, и люди, чьи дома не пострадали, приносили простыни, чтобы придать мертвым мало-мальски достойный вид. Флот не получил повреждений и перешел целиком и полностью в руки победителей. Запалы так и не подожгли, а если бы кто-то и сделал это, корабли бы все равно не сгорели, потому что капитан Чейз перерезал фитили.
Пока британские солдаты помогали тушить пожары, у дворца Амалиенборг играл военный оркестр. Слушая звуки непривычной музыки и комплименты новых хозяев города, генерал Пейман никак не мог избавиться от ощущения вопиющей несправедливости.
– Здесь женщины и дети, – снова и снова повторял генерал на датском, но британские офицеры, обед которым подали на превосходной дворцовой посуде, не понимали его. – Мы этого не заслужили, – заявил он наконец, потребовав, чтобы адъютант перевел его слова.
– А Европа не заслужила императора, – возразил сэр Дэвид Бэрд, – но мы его получили. Перестаньте, сэр, попробуйте лучше говяжье рагу.
Генерал Кэткарт, с самого начала не одобрявший использования артиллерии против мирного населения, промолчал. Проникавший в столовую запах дыма лишил его аппетита, но генерал то и дело поглядывал в окно на мачты захваченных кораблей, прикидывая возможные размеры будущих призовых. Пожалуй, более чем достаточно для покупки поместья в его родной Шотландии.
Неподалеку от дворца, на Бредгаде, матросы закончили разбирать обгоревшие обломки балок, перекрытий и кирпичей, под которыми обнаружился черный провал. Собравшись в кружок, они с любопытством разглядывали странные черные куски, засиявшие подобно утреннему солнцу, когда их попытались разбить абордажным топором. Не все золото расплавилось, часть монет сохранилась в обуглившихся мешочках, и перед капитаном Чейзом сложили несколько золотых горок.
– Не уверен, Ричард, что нам удалось найти все, – сказал капитан.
– Достаточно того, что есть, – отозвался Шарп.
– О, в этом я не сомневаюсь. Я ни о чем подобном и не мечтал!
За раскопками внимательно наблюдал лорд Памфри. Появился он неожиданно, в сопровождении десятка солдат, и сразу же заявил, что намерен обеспечить сохранность сокровищ казначейства.
– Хотя я бы взял пример с Нельсона, – сказал он Шарпу, – и сделал вид, что ничего не замечаю. Не питаю больших симпатий к казначейству. Да и кому оно нравится? Но что-то придется вернуть.
– Придется?
– Надеюсь, они ответят мне взаимностью, так что придется. Но вы, Ричард, не стесняйтесь, пользуйтесь моментом, а на меня внимания не обращайте.
Шарп передал Памфри списки:
– Лависсер мертв, сэр.
– Вы меня радуете, Ричард. Очень радуете. – Памфри развернул листки. – Что это? Кровь?
– Кровь, милорд.
Памфри посмотрел на лейтенанта, увидел в глазах еще не остывшую злость и предпочел не задавать лишних вопросов: ни о подпалинах на зеленом мундире, ни о запекшейся на волосах крови.
– Спасибо, Шарп. А как же Сковгаард?
– Он жив, сэр. Хотя и сильно покалечен. Прошлой ночью от бомб сгорели его склад и городской дом. Ничего не осталось. Но у него есть другой, за стеной, в Вестер-Фалледе. Я как раз туда собираюсь. Хотите его навестить?
– Пожалуй, я немного подожду с визитом. – Шарп повернулся, но Памфри удержал его за руку. – Вы, наверное, знаете, каковы его планы. Сковгаард переезжает в Британию? Здесь ему оставаться нельзя.
– Нельзя? Почему, сэр?
– Мой дорогой Шарп, мы останемся здесь не более чем на месяц, в крайней случае два. После нашего ухода Дания наверняка склонится в сторону Франции. И долго ли, по-вашему, протянет тогда Сковгаард?
– На мой взгляд, милорд, старик скорее отправится в ад, чем в Англию, так что вам придется поломать голову, как его защитить. И не только самого Сковгаарда, но и его дочь.
– Его дочь?
– Да. Она знает столько же, сколько и ее отец. Вы ведь позаботитесь о них, милорд?
– Может быть, переправить их в Швецию? – Лорд задумчиво покачал головой. – Хотя я бы, конечно, предпочел Британию. В любом случае, Шарп, даю вам слово, что французы их больше не побеспокоят.
Шарп посмотрел на Памфри, и тому стало не по себе от этого твердого, пронзительного взгляда, но потом стрелок кивнул, удовольствовавшись обещанием, и зашагал прочь. Карманы его были набиты золотом. Он знал, что капитан Чейз и матросы тоже о себе не забудут, как и лорд Памфри, который возьмет свою долю, прежде чем вернет деньги казначейству.
Впрочем, самому Шарпу, несмотря на золото в карманах, богатство не грозило.
Не суждено ему было и остаться в Дании. Оле Сковгаард запретил дочери выходить замуж за англичанина. Собрав оставшиеся силы, старик в самой резкой форме выразил свою волю по этому вопросу. Разумеется, нарушить родительский запрет Астрид не могла. Придя в большой загородный дом в Вестер-Фалледе, Шарп застал ее почти в слезах.
– Он уже не передумает, Ричард.
– Знаю.
– Отец возненавидел Британию, и эта ненависть распространяется на тебя. Он говорит, что ты не христианин, и я не могу… – Она не смогла закончить и замолчала, но тут же нахмурилась, когда Шарп начал доставать из карманов и складывать на клавикорды спекшиеся куски и пригоршни монет. – Думаешь, деньги заставят его переменить мнение? Если…
– Деньги не для него. И даже не для тебя, если только ты не захочешь их взять, – сказал Шарп, выгребая последние гинеи. Во время обстрела в доме размещались британские офицеры, и на прекрасном деревянном полу остались следы обуви, а на плетеных ковриках засохшие комочки грязи. – Ты говорила, что хочешь перестроить приют. Теперь у тебя есть на это деньги.
– Ричард!
Астрид попыталась вернуть золото, но он решительно покачал головой:
– Мне оно не нужно. – Конечно, деньги были нужны и ему самому, очень нужны, но за последний месяц Шарп и так украл немало, а главное, больше всего на свете он хотел, чтобы ее мечта сбылась. – Отдай его детям.
Астрид расплакалась, и Шарп обнял ее.
– Я не могу уехать без согласия отца, – прошептала она, немного успокоившись. – Так поступать нельзя.
– Не можешь, – согласился Шарп. Он не понимал покорности Астрид, но понимал, что это важно для нее. – Один человек сказал, что у вас здесь очень респектабельное общество. Боюсь, мне в него не попасть. Благочиния не хватает. Так что, наверно, оно все к лучшему. Но однажды, кто знает, может быть, я еще вернусь, а?
Он пришел обратно в город через кладбище, где уже вырыли огромную яму для погребения погибших от огня.
В тот же вечер во дворце Амалиенборг лорд Памфри отделил часть золота и уложил в свой сундучок. Оставшееся – получалось около девяти тысяч гиней – будет возвращено казначейству, а разница между первоначальной и итоговой суммами списана на Джона Лависсера.
– Я бы предложил отправить золото с Шарпом, – сказал Памфри сэру Дэвиду Бэрду, когда они встретились на следующий день.
– Почему именно с ним?
– Потому что я хочу убрать его из Копенгагена, – объяснил Памфри.
– Что еще он натворил? – нахмурился генерал.