Чейз кивнул в сторону первого, и его люди с привычной легкостью, достигнутой многолетним опытом, вскарабкались по свисающим с носа сетям и исчезли. Шарп, передав наверх последний мешок с продуктами, последовал за ними с куда меньшей ловкостью.
На корабле было темно, как в склепе. Никто не остановил их, никто не окликнул. Спустившись по трапу, они попали на пустую нижнюю палубу и, затаившись, аки тати в ночи, приготовились ждать.
Генерал Пейман уставился на письмо, доставленное в город двумя явившимися под белым флагом британскими офицерами. Офицеры все еще ожидали ответ у городских ворот.
Письмо было написано на английском, а генерал не настолько хорошо владел языком, чтобы продраться сквозь чащу протокольных дипломатических любезностей, поэтому он вызвал Лависсера.
– Переведете, майор?
Лависсер зачитал перевод вслух. Пробежав цветистые комплименты и пустые заверения в уважении, он сбавил ход, когда дошел до того, что представляло собой, по сути, едва прикрытое словесной шелухой требование сдать город.
– «Мы, нижеподписавшиеся, в сей момент, когда наши войска стоят перед вашими воротами, а наши батареи готовы открыть огонь, повторяем выгодное для обеих сторон предложение, уже передававшееся через наших министров вашему двору». Ничего нового, – прокомментировал Лависсер и продолжил: – «Если вы согласитесь передать датский флот нам на временное хранение, он будет возвращен Его Величеству королю Дании со всем оснащением и в том же, что при получении, состоянии, как только будут устранены причины, вызвавшие необходимость данного требования». Подписано адмиралом Гамбиром и генералом Кэткартом. – Лависсер бросил письмо на стол.
Пейман угрюмо посмотрел на бумажку:
– Там сказано что-нибудь о бомбардировке города?
– Напрямую нет.
– Но они откроют огонь по городу?
– Не посмеют, – уверенно ответил второй адъютант. – На них обрушится гнев всей Европы.
– А если все же решатся это сделать, – добавил третий, – мы выдержим. Пожарные бригады уже наготове.
– Какие пожарные бригады? – усмехнулся Лависсер. – На весь город у нас семь насосов.
– Семь? Всего лишь семь? – встревожился Пейман.
– Два находятся в починке.
– Семи недостаточно!
– Предлагаю поджечь флот, – сказал майор. – Они уйдут, как только увидят, что того, за чем они пришли, больше нет.
– Наша задача, – заявил Пейман, – оберегать флот. Да, мы сожжем его при необходимости, но только в самом крайнем случае.
Он вздохнул и жестом подозвал писаря для составления ответа на требование британцев.
– «Милостивые господа, – продиктовал генерал и сделал паузу. – Мы по-прежнему убеждены, что наш флот, наше неоспоримое достояние, пребывает в такой же безопасности в руках Его Величества короля Дании, как пребывал бы и в руках Его Величества короля Англии». – Генерал снова остановился. Получилось неплохо. Может быть, стоит упомянуть о возможной бомбардировке города? Или хотя бы попытаться усовестить британцев? – «Наш повелитель никогда не помышлял о враждебных действиях против вашего властителя, и если вы настолько жестоки, что предпримете бомбардировку города, ничем не заслужившего такого отношения, то ему ничего не остается, кроме как покориться судьбе». – Он помолчал, наблюдая за тем, как писарь водит пером по бумаге. – Нет, они не станут обстреливать город. Не станут.
– Не станут, – согласился один из адъютантов.
– Это было бы варварством, – поддержал его другой.
– Уверен, они ограничатся осадой, – успокоил себя Пейман.
Такой вариант никак не устраивал бы Чейза и его людей, поскольку им пришлось бы отсиживаться до капитуляции Копенгагена, и даже самый заядлый оптимист не поверил бы в то, что им удастся продержаться недели и даже, может быть, месяцы в осажденном городе. Капитан рискнул предпринять вылазку, исходя из предположения, что город сдастся после первых же залпов мортир.
– Имейте в виду, – сказал он утром, – что мы можем прожить здесь не один месяц. В кладовых полно солонины. Есть несколько бочек воды. Она чуть попахивает, но, по крайней мере, не хуже того, что мы обычно пьем.
С рассветом стало ясно, что они попали на борт самого крупного корабля во всем датском флоте, девяностошестипушечного «Кристиана VII».
– Почти новенький и построен отлично, – расхваливал судно Чейз. – Все хорошо!
Вооружение, правда, сняли, боеприпасы унесли, зато на палубах разложили связки горючих материалов, запальные шнуры от которых вели к полубаку. Датчан на корабле не осталось, но после полудня, когда половина британцев прилегли поспать, с верхней палубы долетели шаги. Люди схватились за оружие; Чейз приложил палец к губам.
Шаги прозвучали ниже. Похоже, пришли двое. Может быть, проверить сохранность запалов. Или провести какие-то ремонтные работы. Долго гадать не пришлось: женский голос затянул веселую песню, а чуть погодя другие звуки явили истинную цель проникшей на борт парочки.
– Если они и дерутся так же, как… – начал мичман, но Чейз не дал ему договорить.
Парочка в конце концов удалилась, и моряки спокойно перекусили свиным пудингом.
– Пудинги мне присылает Флоренс, – сообщил Чейз. – И эти сделаны из наших собственных свиней. Объедение, да? – Он отрезал жирный бледно-розовый пласт и посмотрел на Шарпа. – Что будете делать, Ричард?
– Мне нужно найти одного человека.
«И повидаться с одной женщиной», – мысленно добавил лейтенант. Шарпу не терпелось отправиться на Ульфедт’с-Пладс уже днем, но он все же заставил себя дождаться сумерек.
Чейз ненадолго задумался.
– А почему бы не подождать, пока город капитулирует?
– Потому что тогда он скроется, и мне будет труднее его найти. За меня можете не беспокоиться, сэр. Я буду в безопасности.
«Особенно если начнется бомбардировка», – мысленно добавил стрелок.
– В безопасности? – улыбнулся Чейз.
– Когда на город начнут падать снаряды, сэр, вы можете провести по центральной улице роту голых гвардейцев, и никто ничего не заметит.
– Когда начнут падать снаряды. Но может, они и не начнут падать, а? Может, датчане услышат голос рассудка и капитулируют?
– Очень на это надеюсь, – ничуть не лукавя, сказал Шарп, хотя и сильно сомневался, что дело закончится миром.
Датчане народ упрямый, а в данном случае была затронута их гордость. К тому же многие просто не верили, что британцы применят мортиры и гаубицы.
После полудня выглянуло солнце. Оно высушило промокшие под дождем улицы, прошлось по зеленым крышам и высветило повисшие над городом прозрачные облачка дыма от датских орудий. Орудия эти громыхали весь день, отбивая фашины у британских батарей. Большие корабельные пушки, для которых не нашлось подходящих амбразур, разместили открыто, прямо на стене парапета, и британские офицеры, развернув подзорные трубы, с жадностью рассматривали эти мишени. Уничтожить открыто установленные пушки обычно не составляло большого труда.
Британские мортиры уже стояли на местах. Оставалось только принять решение и отдать приказ.
Опускающееся солнце оставляло после себя пламенеющее небо. Последние его лучи упали на флаг с белым крестом, свисавший с самого высокого из городских мачтовых кранов. Флаг полыхнул алым, и уже в следующее мгновение его поглотила тень. Ушел еще один день. Датские орудия умолкли, и ветерок медленно потянул дымовые облачка за собой на запад. В церкви Спасителя с красивой внешней винтовой лестницей молящиеся призвали Господа пощадить город и наделить мудростью генерала Пеймана. Сам Пейман, не догадываясь о возносимых за него молитвах, сидел в этот час за ужином из сардин. Три малыша, появившиеся в тот день на свет в родильном доме между Бредгаде и Амалиенгаде, спали. У одной из матерей начался жар, и ее закутали во фланелевые простыни и напоили микстурой из бренди и пороха. Куда больше бренди и аквавита проследовало в горло посетителей таверн, главным образом свободных от службы солдат и матросов. На уличных перекрестках замерли в ожидании семь пожарных повозок, представлявшие собой огромные металлические баки с чудовищными двухкоромысловыми насосами. Еще одна служба прошла в церкви Холмана, где по традиции собирались моряки. В арсенале на Тойхусгаде ополченцам раздавали последние мушкеты. В случае штурма города британцами именно они, пивовары и писари, плотники и каменщики, готовы были встать на защиту города. В лавчонке на Толбоден, около таможни, мастер наносил татуировку на спину матроса – два датских моряка топят британского льва.
– Существуют правила войны, – уверял собравшихся к ужину гостей генерал Пейман, – а британцы христианский народ.
– Совершенно верно, совершенно верно, – согласился с ним университетский священник. – Но они также и большие спорщики.
– В любом случае никто не будет воевать с женщинами и детьми, – стоял на своем Пейман. – По крайней мере, с христианами. Мы же не в Средневековье живем! На дворе девятнадцатый век.
– Отличные сардины, – похвалил священник. – Вы, наверно, берете их на Драгстеде?
Тем временем на пятнадцати британских батареях, шестнадцати канонерках и десяти плашкоутах, специально переоборудованных для размещения небольших мортир, офицеры посматривали на часы. За сухопутными батареями были установлены ракеты, запускаемые с треугольных опор. Сумерки еще не успели сгуститься, но стоявшие на крепостных стенах наблюдатели уже не видели, как оттаскивают в стороны защищающие орудия тяжелые фашины.
Тучи рассеялись, и на небе выступили первые звезды.
На передовой батарее вспыхнул красным фитильный пальник.
– Они угрожают только потому, – отстаивал свою точку зрения генерал Пейман, – что рассчитывают на нашу слабость. Мы не должны поддаваться на угрозы. Здравый смысл и соображения гуманности восторжествуют. Обязательно восторжествуют.
– Восторжествует христианство, – упирался священник. – Нападение на гражданское население есть прямое оскорбление самого Господа. Что это, гром? А мне казалось, погода пошла на поправку.