ее я был рад, когда Тереза попросила меня разделить мой рабочий день — среду — поровну между ней и сестрой. Она взяла все утро, а Изабел — вторую половину дня. Я не выказывал удивления, потому что ждал этого. При существующем положении никакого порядка не было, а допускать беспорядки в Авалоне казалось невозможным.
— Мы с сестрой решили, что так будет лучше, — заметила Тереза без тени замешательства. — Да и работать вам будет удобнее.
Сколько достоинства вкладывали эти две женщины в свой дурацкий спор! Они всегда говорили «мы» или «моя сестра и я». Конечно, они догадывались, что я все понимаю, и все — гаки ни та, ни другая ни словом, ни делом не попыталась перетянуть меня на свою сторону. Каждая упорно и бескорыстно заботилась о том, чтобы сохранить мое уважение не только к себе, но и к другой. И это им удавалось. Я все время был уверен, что вот — вот наступит примирение. Каждую среду я ехал в Бемари, надеясь, что опять увижу, как они сходят с террасы, смеясь и разговаривая, как прежде, до того, как эти проклятые ирисы и бегонии встали стеной между ними.
Но это была тщетная надежда. Прошли зима и весна, прошло лето, а пропасть между сестрами все углублялась. Зато Авалон становился все прекраснее и прекраснее. Соперничество целиком захватило сестер, и «небесные близнецы» изо всех сил старались перещеголять друг друга.
Им мало было поддерживать сад на прежнем уровне. Вводились всякие новшества: менялась планировка, высаживались новые кустарники, покупались все последние и особенно дорогие новинки из каталогов по садоводству. Не проходило недели, чтобы я не брал себе в помощь рабочего для очередной спешной работы.
Однако от всех этих новшеств Авалон мало — помалу терял то буйное изобилие, в котором и было его очарование, и я вовсе не удивился, когда на следующий год сад даже не был упомянут на очередной выставке.
Вражда между сестрами вспыхнула с новой силой. У заднего забора был построен навес, в котором появился полный набор нового оборудования, вплоть до газонной косилки. Все это принадлежало Изабел. Тереза оставила себе старое, еще вполне хорошее оборудование, которое хранилось за перегородкой в сарае для дров. Теперь уже ни в одном уголке сада сестер нельзя было увидеть вместе. Одна из них в зависимости от того, было это утро или после полудня, находилась возле меня. Утром мы с Терезой работали в саду перед домом, а Изабел возилась за домом. Когда в полдень мы с Изабел работали в заднем саду, Тереза была в переднем. Если же во время работы мне приходилось заняться другим участком, та или другая сестра немедленно меняла место. Случалось, что за четыре часа я переходил с участка на участок несколько раз и мне уже казалось, что я монастырский садовник с колокольчиком.
В последний год я часто думал: как же они живут в одном доме? Я стал замечать, что ссора уже касалась не только сада. Утром, лишь только раздавался свисток почтальона, к почтовому ящику шла Изабел. Сразу же после нее отправлялась за своей почтой Тереза. На маленьком боковом крылечке вместо одного ящика для хлеба теперь появилось два. Между двенадцатью и часом в саду работала Тереза; между часом и двумя — Изабел. Отсюда я заключил, что они перестали и обедать вместе.
Я по — прежнему часто попадал в неловкое положение, но оттого, что они совсем порвали друг с другом, мне все‑таки стало легче. Теперь я точно знал свое место. По утрам Изабел для меня не существовала; после полудня я вспоминал о ней и забывал, что у нее есть сестра. К двенадцати дня Тереза приготовляла мне второй завтрак и вручала девять шиллингов. В пять часов Изабел тоже вручала мне девять шиллингов. В половине одиннадцатого чаем меня поила Тереза, а в половине четвертого — Изабел. Я в точности знал границы обеих территорий, понимая, что вырвать сорняк из куртины кустарников до двенадцати или, наоборот, сделать подпорку к упавшему цветку южного бордюра после часа будет настоящим предательством. В полдень я уносил в дровяной сарай весь инструмент Терезы и в час дня торжественно выкатывал из‑под навеса новую косилку для газона, купленную Изабел. Однажды днем Тереза ушла за покуп — нами и забыла закрыть шланг, который был подведен к только что Еысаженным кустам у задней изгороди. Вода так и лилась до пяти часов, потому что под орлиным взглядом Изабел я не осмелился прикоснуться к шлангу.
Я уже привык ко всему и даже начал находить в этой игре некоторое удовольствие. Не лезть же мне из кожи вон, раз им больше не на что тратить жизнь. Мне было приятно получать комиссионные с каждой покупки для них, да и жизнь моя стала куда интереснее. В среду утром я с нетерпением подходил к калитке Авалона, словно я шел в театр. Если бы эти женщины посмотрели на себя моими глазами, они договорились бы обо всем за несколько минут.
Весной произошли важные события. Продавалась Янтара — соседняя усадьба с запущенным старомодным садом, и Изабел купила ее. Она не долго раздумывала. В тот же день, когда появилось объявление, она спросила, есть ли у меня свободные дни. Я сказал, что свободных дней у меня не бывает никогда, но, если ей нужно, я могу отказаться от некоторых работ.
Она пристально посмотрела на меня:
— Я хочу купить Янтару, Джонстон. И если куплю, то буду жить там и сад насажу заново.
Я утвердительно кивнул. Ни ее поступки, ни поступки ее сестры не могли теперь меня удивить.
— Мне придется нанять рабочего, мисс Изабел. Сад очень запущен.
— Расходов я не боюсь. На следующей неделе мы осмотрим усадьбу. Все равно я вступлю во владение не раньше, чем через месяц.
Она спросила меня, смогу ли я выделить день в неделю, и я ответил утвердительно. Рано или поздно мне пришлось бы неизбежно вступить в конфликт с одной из сестер, и я прекрасно понимал, что у Изабел в ее новом саду можно будет больше поживиться. А я человек семейный, так что пусть уж лучше эти две помешанные, раз им хочется тратить деньги, кормят моих детей.
В тот день Тереза не сказала ничего, но в следующую среду спросила, знаю ли я «про мисс Изабел». Я ответил, что знаю.
— Она наняла вас на работу в Янтару, Джонстон?
— Да, мисс Тереза.
С минуту она размышляла, опустив глаза. «Вот когда разойдутся наши пути», — подумал я.
Но, к моему удивлению, она вдруг вскинула голову, в глазах ее был вызов:
— Мне ведь тоже нужно, чтобы вы работали в Авалоне целый день.
— Так я и думал, — ответил я, с трудом сохраняя серьезность. — Почему бы мне не ухаживать за обоими садами?
Она все смотрела на меня, но уже не с вызовом, а словно предостерегая меня.
— Может быть, и так. Надеюсь, вы будете поддерживать честь Авалона.
Я сказал, что нет нужды беспокоиться об этом, но, когда Тереза многозначительно посмотрела в ту сторону, где за изгородью виднелись заросли Янтары, я понял, что для меня наступил последний раунд.
В полдень мы с Изабел осматривали Янтару. Поверьте мне, она и вправду была запущена донельзя. Газон в глубине сада безнадежно зарос, а на тот, что был перед домом, со всех сторон наступали чертополох и кустарники, и он становился все меньше и меньше. Живая изгородь палисадника перекинулась через забор и поползла по дорожке. Вьющиеся розы и бугенвилеи задрапировали стены дома и буйно разрослись по черепичной крыше. Вьюнок взобрался на самую трубу. Он нелепо торчал над ней, словно перо, воткнутое в цилиндр. Дорожки были все в выбоинах и заросли травой. Под фруктовыми деревьями в зарослях хрена и новозеландского шпината догнивали остатки прошлогодних плодов. Над усадьбой стоял запах плесени.
— Одно хорошо, Джонстон, — бодро заметила Изабел, — земля здесь отдохнула. На ней сразу все примется.
Она стала рассказывать мне, каким будет сад, уже нарисовав его в своем воображении. Она была генералом, составляющим план сражения. Конечно, Изабел успела побывать здесь раньше и до мелочей обдумала все, что надо сделать. Прежде всего, вскопать и передвинуть газон в глубину сада. По переднему газону пройтись косилкой. Снизить изгородь до пяти футов, чтобы она стала вровень с изгородью Авалона. Вьюнки, плюмбаго, спарманнию, старые розы — вон! И это дерево, и вон тот кустарник, а вот то, и это, и еще это — ликвидамбр, софору, мирт — оставить. Она знала растения не хуже меня.
Новые канавки для воды, новый гравий для дорожек, новую изгородь, новые калитки, беседку из роз… Она взглянула на гирлянды роз «Леони де Вьено» на большой беседке
Авалона, на редкостные магнолии, усыпанные цветами, позади нее, и в ее глазах я увидел тот же боевой огонек, что и в глазах Терезы.
— Мы сделаем настоящий сад, Джонстон, — сказала она твердо.
— Сделаем, мисс Изабел.
Однако, встретившись с таким же испытующим взглядом, каким смотрела на меня утром Тереза, я почувствовал угрызения совести.
— Я надеюсь, — с ударением сказала Изабел, — вы будете служить мне не менее добросовестно, чем в Авалоне.
Я стал очень наблюдательным с тех пор, как включился в их борьбу, и не пропустил улыбки, мелькнувшей на ее решительно сжатых губах — только на губах. Сестры перестали стесняться свидетеля их ссоры.
И хотя мне льстило то, что обе решили оставить меня, я понимал, что это ненадолго. Мои «доходы» пока что росли, мной овладел дьявол алчности, и я с жаром ринулся в бой. Черт с ними, раз им этого хочется, и дай бог побольше сил Джонстону!
Изабел рьяно взялась за дело. Ее энергия была неиссякаема. Дому она уделяла не меньше внимания, чем саду. Прошло всего двое суток, как Янтара перешла в собственность Изабел, а усадьбу уже наводнила армия рабочих: плотники, маляры, слесари, кровельщики, штукатуры. Чтобы вполне насладиться событиями и подзаработать на всех этих делах, я сказался на две недели больным и не ездил на другие мои работы. Погода стояла сухая, и все дни на газоне за домом горел костер. Мне попался хороший помощник, и к концу второй недели прежние владельцы Янтары наверняка бы не узнали своей усадьбы. За свежевыкрашенным зеленым частоколом перед домом длинным прямоугольником поднималась живая изгородь, бурая и голая после нещадной стрижки. Вход был через резную деревянную калитку с медной дощечкой, на которой выгравировали новое название Янтары — Элизия. Свежевскопанные клумбы чернильными пятнами выступали на стриженом пожелтевшем газоне. Гладкая белая галька устилала дорожку, осушаемую канавками, через которые на равном расстоянии друг от друга перекидывались цветочные арки. Все главные бордюры вместо обычной деревянной решеточки были окаймлены красной черепицей. За полосками черепицы расстилалась голая земля. Там, казалось, в беспорядке торчали саженцы буду щих кустарников и деревьев. Но стоило внимательно присмотреться к биркам, подвешенным к ним, и опытный глаз отметил бы, как тщательно они распланированы. Изабел не хуже меня знала, какой высоты будет то или иное дерево; перед тем как высадить их, мы с ней промерили прутиками будущие деревья и каждому оставили места ровно столько, сколько ему понадобится, когда оно вырастет. А все пространство между деревьями мы засеяли цветами и многолетней травой.