Затем они расстались, условившись встретиться вечером в трактире на Знаменской. При прощании Шишков дал Гребенникову золотые часы, несколько золотых иностранных монет и около сорока рублей денег, вынутых им из туго набитого бумажника покойного князя.
После признания преступников дело пошло обычным порядком. Вскоре состоялся суд. Убийцы были осуждены на каторжные работы, на семнадцать лет каждый.
Впечатление, произведенное признанием Гребенникова, было громадным. Австрийский посол граф Хотек лично приезжал поблагодарить меня и любезно предложил ходатайствовать для меня перед Его Величеством Императором Австрийским награду.
Убийство под сенью святой обители
— Вечерня отошла. Братия Александро-Невской лавры, помолясь, разбрелась по кельям. Войдя в свою келью, иеромонах Илларион позвал монастырского служителя Якова:
— Вот что, чадо, принеси-ка ты мне дровец да купи табачку, нюхательного, знаешь, «березинского».
— Слушаю, отче! — ответил служитель из бессрочно отпускных рядовых, Яков Петров.
Он сбегал за дровами, принес их в келью Иллариона.
— Прикажете, отче, затопить?
— Нет!.. Оставь, сам после это сделаю. А ты вот насчет нюхательного зелья…
Яков отправился. Но хоть и в монастыре он живет, а не оставляет его лукавый своими искушениями да наваждениями. Любит Яков выпить, ох, как любит! Так случилось и на этот раз. Отправляясь за табаком для иеромонаха Иллариона, повстречал он за оградой лавры своего приятеля, разболтались они и решили зайти в ближайший трактир раздавить сороковочку.
— Мне, слышишь, братец, некогда. За табаком послали меня, долго прохлаждаться не будем.
Но искушение оказалось сильнее. От одной посудины перешли к другой, и время в разговорах прошло незаметно.
Было около восьми часов вечера, когда Яков возвратился с «березинским» нюхательным зельем. Не без робости подошел он к келье отца иеромонаха. Постучал. Никакого ответа. Позвонил. Молчание. «Верно, к кому из братии пошел Илларион», — подумал Яков.
Поздно вечером попытался он вторично вручить Иллариону пачку табаку, но келья по-прежнему была заперта. Настала заутреня. Потянулась лаврская братия в церковь, а иеромонаха Иллариона среди них нет. «Что за чудо? — думает Яков. — Неужто отче иеромонах проспал?»
Настала обедня. Опять среди братии не видит Яков отца Иллариона. «Неладно тут что-то», — решил Яков и, лишь только отошла обедня, подошел к келье Иллариона и стал смотреть в замочную скважину. И почти в ту же секунду тихие, спокойно-величавые коридоры монастыря огласились страшным, полным ужаса криком Якова «Убили! Убили!». Этот крик, глухо подхваченный эхом монастырских сводов, прокатился по лавре. Из келий повыскакивала встревоженная братия.
— Что такое? Кто убил? Кого убил? — посыпались возгласы испуганных монахов.
— Убили! Убили! Иеромонаха Иллариона убили! — неистово кричал ошалевший от ужаса Яков, мчась по коридору.
Монахи бросились за ним. Яков, добежав до кельи иеромонаха Нектария, ворвался туда и прерывистым голосом заговорил:
— Бегите, отче, к благочинному…Дайте знать… Отец иеромонах убит!
— Что? Как?!
— Подошел это я к келье его, дай, думаю, погляжу, что такое значит, что отец Илларион ни к утрене, ни к обедне не выходил. Посмотрел я в замочную скважину да и обмер. Вижу — лежит Илларион на полу, весь в крови…
— Скорей… Скорей… — заволновался иеромонах Нектарий. — К отцу благочинному… К казначею…
Невообразимая паника воцарилась в лавре. Братья суетливо перебегали с места на место, охая и крестясь. Через несколько минут к келье иеромонаха Иллариона подошли благочинный лавры, казначей и иеромонах Нектарий. Сзади пугливо жались монахи.
В три часа дня ко мне в кабинет поспешно вошел, вернее, вбежал правитель канцелярии:
— Ваше превосходительство, страшное злодеяние! Убит иеромонах Илларион из Невской лавры! Сию минуту нам дали знать об этом!
Я вскочил.
— Сейчас же сообщить прокурору и следователю. Через десять минут я уже летел к месту убийства. У ворот лавры я встретился с судебными властями. Наскоро поздоровавшись, мы направились к огромному зданию, в котором находились кельи монашествующих.
— Сюда… Сюда пожалуйте… — понуро указывал нам дорогу пожилой монах с бледным, скорбным лицом.
Крупные слезы катились по его лицу.
У входа в монастырское общежитие нас встретил благочинный.
— Несчастье у нас, господа… — проговорил он, осеняя нас благословением. Иеромонаха убили.
Мы вошли в келью убитого. Тело иеромонаха Иллариона лежало в прихожей, поперек комнаты, головой в сторону входных дверей, руки раскинуты. Лицо покойного было обращено вверх. Горло проколото в нескольких местах. Зиявшие раны были полны уже запекшейся кровью. Огромные лужи крови виднелись и вокруг трупа. Он, казалось, плавал в кровавом озере. На правой ладони убитого виднелся глубокий порез.
— Несчастный отчаянно защищался, — заявил нам доктор. — Видите эти раны на руке? Он хватался за нож убийцы, стараясь его обезоружить.
— А вот и орудие преступления, — сказал я, поднимая с пола два ножа.
Один из них был хлебный, другой — перочинный, лезвие которого было согнуто.
— Убийца, очевидно, во время борьбы поранил изрядно себе руки. Видите, вся ряса убитого испачкана отпечатками кровавых пальцев, — вмешался судебный следователь.
Вместе с прокурором и следователем мы занялись тщательным осмотром кельи несчастного иеромонаха.
За перегородкой этой комнаты, у окна виднелась лужа крови. Брызги ее попали и на подоконник, и на лежавший тут расколотый сахар. В большой комнате тоже повсюду следы крови. Комод, шкатулка взломаны, на них кровавые следы от рук. На стуле мы нашли тяпку, употребляемую для колки сахара.
— Убийство совершено с целью грабежа, — заметил я.
— Без сомнения, — ответил следователь.
— Убийца порезал себе руки. Это очень важная улика.
— Семь проколов горла! — обратился к нам доктор. — Убийца, которому оказали ожесточенное сопротивление, не мог, очевидно, сразу нанести быстрый и сильный удар, поэтому, видите, сколько ран на горле жертвы.
— Ага! — воскликнул я, заглянув в печь. — Эти пуговицы доказывают, что убийца сжигал в печке свою одежду.
Покончив с осмотром, мы приступили к первоначальному допросу.
— Скажите, отец благочинный, слыл ли покойный за человека состоятельного?
— Не думаю. Мне, конечно, в точности неизвестно, сколько у отца Иллариона было денег, но предполагаю, что о больших суммах не может быть и речи.
— Нет ли у вас подозрения на кого-либо? Вам, конечно, лучше должны быть известны распорядки вашей монастырской жизни, равно как и лица, здесь бывающие.
— Откровенно вам скажу, в ум не могу взять, кто бы это мог решиться на столь страшное злодеяние, — развел руками благочинный.
Надо было нам самим нащупывать след к поимке злодея. Я велел позвать монастырского служителя Якова. Он повторил свой рассказ о том, как покойный посылал его за табаком и как наконец он обнаружил убийство.
— Покажи-ка, братец, свои руки! — приказал я ему.
Он спокойно протянул их. Мы все впились в них глазами, особенно доктор. Руки были чистые, без единого пореза. Я отпустил Якова и обратился к казначею лавры:
— Скажите, отец казначей, кто у вас прежде служил в прислужниках?
Казначей назвал имена и фамилии. Я приказал агенту Назарову записать их.
— Ну а кто за последнее время посещал лавру?
Среди нескольких лиц отец казначей назвал, между прочим, Ивана Михайлова, который до сентября прошлого года был монастырским служителем.
— А не знаете ли вы, когда в последний раз был в лавре этот Иван Михайлов?
Тут вперед выступили два монаха и заявили, что видели Михайлова три дня назад, то есть накануне убийства иеромонаха Иллариона. Михайлов явился в лавру без всякой надобности, провел в ней целый день и накануне убийства ночевал в лавре. Затем он появился в монастыре в день совершения преступления. Это было весьма ценное указание.
— Где же мог ночевать у вас Михайлов? — спросил следователь.
Мы приказали позвать всех сторожей. Один из них заявил, что Михайлов ночевал у него и собирался в девять часов вечера уехать к себе на станцию Окуловка.
— Ну, теперь, — тихо сказал я прокурору и следователю, — будьте покойны, господа, я скоро найду убийцу.
В тот же день, поздно ночью, я позвал к себе нескольких агентов.
— Вот в чем дело, господа. У Назарова записаны лица, служившие раньше в лавре и бывавшие в ней в последнее время. Ознакомьтесь с этим списком и немедленно начинайте действовать, но с крайней осторожностью, чтобы не спугнуть настоящего преступника. Соберите о них самые тщательные сведения и, по мере их получения, доносите мне.
Отпустив их, я велел позвать к себе Назарова.
— Ну-с, Назаров, вам представляется случай отличиться, так как убийство иеромонаха Иллариона является далеко не заурядным преступлением. Завтра первым утренним поездом вы отправитесь на станцию Окуловка. Из расспросов сторожа лавры, у которого провел ночь Михайлов, я знаю, что Михайлов служил раньше на этой станции стрелочником, затем, будучи уволенным, приезжал в Петербург хлопотать о новом месте. Имейте в виду, Назаров, что вы должны соблюдать полнейшее инкогнито, дабы весть о вашем прибытии на станцию не дошла до Михайлова прежде, чем вы его схватите и допросите, учинив, конечно, у него и обыск. Я дам вам открытый лист, в котором предпишу всем местным властям оказывать немедленное и энергичное содействие во всем, что вы найдете необходимым предпринять.
Я сел за стол, написал эту бумагу и вручил ее Назарову.
Наутро, в половине девятого, Назаров выехал на станцию Окуловка. Всю дорогу Назаров действовал умно, тонко, осторожно. Зная, как часто совершенно случайно, из обрывка какой-либо фразы удавалось напасть на верный след или хотя бы поймать кончик таинственной нити преступления, Назаров незаметно ко всему приглядывался, прислушивался. Он ловко завязал разговор кое с кем из поездной прислуги и кондукторской бригады.