— А как ты к ним кальку приложишь? — спросил Вовка.
Вовка хоть и историк, а таких простых вещей сообразить не может. Как-то вечером я кнопками приладил кусок кальки к стене и сказал дедушке, что буду рисовать его портрет. Дедушка обрадовался, сказал, что сколько лет живёт, а никто его портрет ещё не нарисовал.
— Ишь ты, художник какой, — сказала бабушка и села на стул, чтобы смотреть, как я дедушку рисовать буду.
— Я и тебя нарисую, потерпи немного.
— Терплю, терплю, — сказала бабушка. — Только ты рисуй скорей, а то уже спать пора.
Посадил я дедушку боком к стене и направил на него свет настольной лампы. Да так направил, что его профиль прямо на кальке и обозначился. Быстро я обвёл тень карандашом, подрисовал глаз с ухом, а причёску рисовать не надо было, так как не было у дедушки никакой причёски.
— Красиво получилось, — сказала бабушка. — А мой портрет рисовать не обязательно.
— Нет уж, — сказал я, посадил бабушку под свет лампы и тоже нарисовал её профиль. Причёска у бабушки простая — волосы зачёсаны да сзади заколоты. Так что и тут не было никаких трудностей.
Вырезал я эти портреты и приклеил на один лист. Да ещё раскрасил — дедушку синим карандашом, а бабушку красным.
— А почему так? — спросили они.
Вот же они какие! Кто же не знает, что девочки всегда в розовом, а мальчики в голубом. Пусть спасибо скажут, что я розовым и голубым не раскрасил. Если честно, я бы раскрасил, но у меня таких карандашей не было.
— Будете вешать на стенку? — спросил я.
— Давай не сегодня, — попросила бабушка. — Время позднее, утро вечера мудренее, вот завтра и решим.
— О-хо-хо, — сказал дедушка. — Может, и хорошо, что меня до сих пор никто не рисовал.
Утром все сделали вид, что никаких портретов нет. Тогда я взял кальку с профилями и пошёл к Вовке.
— Смотри, — говорю, — и учись, пока я жив.
Посмотрел Вовка и сказал, что не видит, чему тут учиться. Пришла Вовкина мама и спросила, что это такое я принёс. Я рассказал о своём методе рисования и стал ждать похвалы. Но мама промолчала, погладила меня по голове, а потом предложила выпить чаю с клубничным вареньем. Чай я выпил и понял, что мой метод хорош, но требует доработки. А Вовка так и не нарисовал своих царей. Вернее, нарисовал, но все они были похожи на бубнового карточного короля.
Собеседница
Я никогда не любил быть один, но иногда приходилось. Особенно у бабушки в плохую погоду, когда мои друзья сидели по домам. Тогда я полюбил мысленно разговаривать с героями книг. Книг у бабушки было мало, и героев тоже получалось немного. Из «Сказок народов мира» мне понравилась только принцесса. На последней странице какой-то сказки она шла под руку с принцем, который был незамедлительно заштрихован. Мне особенно нравилось принцессино платье, точнее, его высокий воротник сложной формы. Вот за воротник я в неё почти влюбился и пригласил её в гости.
Сначала я показал ей мой кукольный театр в фанерном ящике от старой посылки. Внутри ящик был оклеен красивой бархатной бумагой вишнёвого цвета и освещался цветными лампочками из набора «Юный электротехник». На сцене стояли вырезанные из книжки Буратино и Мальвина.
— Ничего себе! — сказала принцесса. — А ходить они могут?
Я показал ей дырку в потолке сцены через которую почти незаметно для зрителей можно было проволокой двигать Буратино. Мальвину я двигать не решался, потому что она падала при любом прикосновении.
— А как они разговаривают? — спросила принцесса.
Я что-то пропищал, стараясь подражать голосу артиста из радиопостановки «Золотой ключик».
— У меня есть настоящий театр, — сказала принцесса. — Костюмы, музыка… всё-всё-всё есть! Меня мама заставляет играть роль королевы, говорит, чтобы я привыкала. Это мне пригодится.
— Лучше всегда быть принцессой, — уверенно сказал я. — Принцессы красивее.
— А ты много видел королев? — спросила принцесса.
— Четыре, — сказал я. — Пиковую, трефовую, бубновую и червовую. И все они уродливые старухи. И платья у них не такие красивые.
Принцесса поправила свой воротник.
— А где твоя спальня? — спросила она.
Я провёл её в большую комнату, которую бабушка называла «залой».
— Вот! — сказал я и показал на диван, над которым висели фотографии родственников в тяжёлых чёрных рамах.
— Но тут даже подушки нет! — удивилась принцесса.
Я открыл скрипучую дверь шифоньера и показал ей подушку.
— У нас ещё аккордеон есть, — похвастался я. — Только я играть не умею.
Принцесса присела на краешек дивана и заскучала.
— Пойдём, я тебе сад покажу, — предложил я.
— Я обожаю гулять по саду! — обрадовалась она.
Вход в сад охранял Джек. Я предложил ему познакомиться с принцессой. Джек нехотя вылез из будки, зевнул, потянулся и поплёлся к забору пописать.
— Джек у нас не очень воспитанный, — смутился я.
— А почему он на цепи? — спросила принцесса. — Наши собаки свободно бегают по псарне.
— А он любит за курами охотиться, — объяснил я. — И ещё любит делать подкоп под забор и убегать к соседям ловить их кошку.
— Понятно, — сказала принцесса и, подобрав платье, прошла в открытую калитку.
В саду она немного растерялась. Многое она видела первый раз в жизни.
— А почему у вас сливы растут среди капусты?
— Чтобы место не пропадало.
— А чем у вас так пахнет?
— Это вчера дедушка куриный помёт под яблони разбросал.
— А почему у вас трава не скошена?
— А чего её косить? Коровы у нас нет. Кроликов тоже.
Принцесса ещё походила немного и остановилась.
— У тебя тут скучно! Ты меня больше к себе не зови, ладно?
На том и порешили. Я взял резинку, стёр то, что намалевал на принце, и больше к этой сказке не возвращался.
Первая охота
— Из носика чайника идёт туман, а не пар, — сказал учитель. — Пар невидим, а когда мы начинаем его видеть, то он называется туманом.
Романтика песен о туманах сразу померкла. За туманами не надо было далеко ехать — достаточно поставить на плиту чайник. Я сидел за партой, смотрел в окно и вспоминал далёкое туманное утро, когда впервые пошёл на охоту.
Я долго готовился к этому дню. Из доски было выпилено ружьё. Туда, где у ружья должна быть мушка, я вбил два гвоздя, привязал к ним прочную резинку из набора юного авиамоделиста, а с другого конца примотал проволокой бельевую прищепку. С вечера набрал ржавых гвоздей, которые дедушка хранил в деревянном ящике на полке в сарае, молотком придал им форму буквы «Г» и сложил их в мешочек из-под крупы, который мне выдала бабушка. Я потренировался в саду и научился с десяти метров попадать гвоздями в ведро, стоявшее на скамейке у колодца.
— Хорошее ружьё, — сказал Василий.
— Ерунда, а не ружьё, — сказал Вовка. — Надо арбалет делать, а не это недоразумение.
Я помолчал, решив, что и с таким недоразумением схожу на охоту.
В то утро был туман.
— Куда ты пойдёшь? — вздыхала бабушка, вынимая ухватом из печки чугунок с варёной картошкой. — Тут недолго и в Горелое болото попасть. А там, сам знаешь, даже в ясный день сгинуть можно!
— А ты бы пошёл с ним, — обратилась она к дедушке. — А то вдруг чего!
— А сливы кто собирать будет? — проворчал дедушка.
Я допил чай, отломил кусок булки и засунул его в карман.
— Ты бы в тряпицу хлеб завернул, — покачала головой бабушка. — А то раскрошится весь, его потом только курам давать.
— Ничего! — крикнул я уже в дверях. — Я побежал, к обеду приду.
В саду была калитка, которая вела на картофельные поля. Между нашим полем и соседским пролегала узкая дорожка, по краям заросшая лебедой. Картофельная ботва уже начала ложиться, сохнуть и желтеть. Скоро все будут копать картошку и собирать ботву в кучи. Эти кучи как-то умудрялись поджигать, и тогда едкий дым стелился над полями и садами. В костры добавляли сухие ветки, огонь от веток становился выше и жарче. Когда ботва и ветки почти прогорали, мы закапывали в горячую золу картошку и ждали, когда она начнёт протыкаться острыми палочками, наструганными специально для такого момента. Бабушка приносила в деревянной миске крупную серую соль и жёсткий зелёный лук, покрытый белым налётом. А ещё у неё в корзинке лежали большие жёлтые огурцы, бутылка кваса и нарезанный чёрный хлеб. Вкусно!
За полем начиналось знаменитое Горелое болото, куда бабушка ходила за клюквой и брусникой. Сейчас кусты, обозначавшие его границу, были еле видны в тумане, но я туда не собирался. Мой путь шёл вдоль высокого откоса, потом откос уходил вниз, к речке, вытекающей из водохранилища, и дальше к небольшим рощам посреди лугов с высокой травой. Там я однажды увидел стаю ворон, сидевших на ветках. Ворон собралось много, наверное, около тысячи. Они непрерывно кричали, потом почти одновременно поднялись в воздух, и вокруг стало темно. Стая закрыла небо, наступили настоящие сумерки. Я тогда очень испугался и решил, что без оружия сюда приходить нельзя. Сегодня я был вооружён и ничего не боялся.
Туман начал сгущаться. Я шёл вдоль речки и смотрел, как в ней поднимается вода. Это означало, что недавно открыли плотину, и потоки серой воды, пахнувшей мокрыми брёвнами, которые плавали в заливе около лесозавода, ринулись в узкое песчаное русло. Примерно через час вода станет спокойной и прозрачной, а сейчас она несла на своей поверхности всякий мусор. От росы у меня промокли ноги, ружьё болталось за спиной на тонкой верёвке и натирало плечо. Я взял его в руки, достал гвоздь, натянул резинку и закрепил конец гвоздя в прищепке. Теперь стоит лишь нажать на неё, как гвоздь со свистом улетит вперёд.
Я поднялся на высокий обрыв над рекой, поднял ружьё, положил палец на прищепку и стал водить «ствол» из стороны в сторону в поисках врагов. Врагов не было, я стоял на обрыве один. Туман заглушал все звуки: я не слышал ни утиного кряканья, ни карканья ворон, ни журчания речки в прибрежных камнях.