Я молча кивнула. Слезы хлынули из моих глаз.
- Теперь я отдал тебя Госпоже Делии и ожидаю, что ты будешь вести себя хорошо. Понятно?
Я снова кивнула, вытирая слезы и борясь с приступом истерического рыдания, грозящего вырваться на свободу. Госпожа Делия дернула меня за поводок, и я, споткнувшись, упалa на нее. Она потащила меня вниз по ступенькам к ожидающей ее “Эскаладе”, открыла задний люк и швырнула меня на заднее сиденье вместе с сумками из химчистки и покупками.
Я прижала колени к груди и заплакала, когда мы выехали с подъездной дорожки моего Господина. Идея провести следующие несколько дней (Недель? Месяцев? Я не знала.) вдали от Кеньятты меня ужасала. Он был моим всем последние несколько месяцев, а теперь просто исчез. Это было почти немыслимо.
Это был прекрасный день. Солнце было ярким, блестящим, небо - бледно-лазурным, с примесью тонких перистых облаков. Город проносился мимо нас в красочном размытом пятне эклектичных обитателей города, напряженных пассажиров, спешащих к метро или ожидающих автобуса, бегунов, потеющих в дизайнерских костюмах для тренировок, велосипедистов, плетущихся по пробкам в центре города или мчащихся по набережной, покупателей, таскающих сумки, набитые дизайнерскими лейблами, туристов с широко раскрытыми глазами, развлекающихся и фотографирующих все достопримечательности, которые местные жители считают само собой разумеющимся, уличных артистов, развлекающих толпы с неистовым энтузиазмом, хиппи, хипстеров, гомосексуалистов от ярких до консервативных, чернокожих, мексиканцев и филиппинских бандитов, и десятков бездомных на каждом углу. Люди любого размера, формы и цвета заполняли каждый доступный уголок города. Я чувствовала себя такой оторванной от всех них. Их жизни были мирами, далекими от моего.
Мы пробирались по узким улочкам, по пышной зелени “Golden Gate Park” и, наконец, поразительной красоты самого моста “Golden Gate Bridge”, выходящего на залив Сан-Франциско. Мост всегда наполнял меня благоговением и удивлением. Я вспомнила описание, которое я читала о нем в старшей школе: «Ожерелье превосходной красоты вокруг прекрасного горла Сан-Франциско». Это описание всегда казалось мне каким-то зловещим. Даже тогда это приносило образы удушения. Вместо драгоценного ожерелья я всегда представляла себе гарроту[38], перекрывающую поток крови и кислорода в город, изо всех сил пытающийся дышать. И теперь, даже когда я наблюдала спокойный поток парусных лодок, моторных лодок, рыбацких лодок, яхт, гидроциклов и серферов над темными водами, я чувствовала, как та же самая гаррота сжимается вокруг моего собственного горла.
Я изо всех сил пыталась дышать. Мои собственные бурные эмоции бурлили в отличие от спокойной воды внизу. Свежий чистый воздух душил мои легкие, когда я наблюдала за туристами, которые стояли на мосту и позировали для фотографий, бегунами и байкерами, мчащимися к мысу Марин, влюбленными, идущими рука об руку, улыбающимися, целующимися, смеющимися, нежащимися на солнце. Я чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо могла вспомнить. Даже когда я часами сидела в ящике, я всегда знала, что Кеньятта скоро будет дома, чтобы спасти, покормить, трахнуть меня. Сейчас я ехала неизвестно куда, чтобы делать неизвестно что. Впервые за несколько недель я подумала о том, чтобы закончить “игру”. Я подумала, не зашло ли это слишком далеко? Я не знала, хватит ли у меня сил продолжать, не видя Кеньятту каждый день.
Через час после того, как я покинула дом Кеньятты, меня отвезли к дому Госпожи Делии в долине Напа. Я никогда не видела ничего подобного этому огромному поместью площадью в двадцать два акра[39]. Это было как попасть в голливудский фильм. Виноградник Каберне Совиньон на одиннадцать акров[40] раскинулся позади пяти тысяч квадратных футов[41], построенного на заказ, двухэтажного дома с шестью спальнями и гаражом на пять машин, гостевым домом, площадью 1200 квадратных футов[42] и двухэтажным сараем, площадью 4500 квадратных футов[43] в задней части. Пышный розовый сад заполнял внутренний двор. Это было действительно великолепно.
Там была конюшня и загон с тремя лошадьми и двумя обнаженными по пояс мужчинами в обтягивающих синих джинсах. Один был белым, а другой - филиппинцем. Они оба были атлетически сложены, не такие мускулистые, как Кеньятта, меньше ростом, стройнее, но приятные...очень симпатичные.
Я не мог оторвать взгляда от двух конюхов, когда Госпожа Делия открыла люк "Эскалады" и выпустила меня. Они оба носили толстые кожаные ошейники на шеях и запястьях, давая понять, что они - "нижние", собственность Госпожи Делии. Интересно, сколько у нее еще рабов?
- Пошли. Констанс покажет твою комнату. Там будет новая одежда для тебя.
Она подвела меня к входной двери, и высокая, стройная, светлокожая негритянка открыла дверь, одетая так же, как и два парня во дворе. Она была топлесс, в длинной, струящейся белой кружевной юбке и таком же черном кожаном воротнике. Груди у нее были среднего размера, как два больших яблока, чуть больше горсти, но с большими темными сосками. У нее были широкие бедра и небольшой животик, который почему-то делал ее еще сексуальнее. Просто еще один изгиб ее гибкого, чувственного тела. Ее волосы были собраны в две большие афро-косички по обе стороны головы. Ее улыбка была широкой и искренней, с безупречным рядом сверкающих белых зубов, обрамленных мягкими, пухлыми губами. Она поклонилась Госпоже Делии, которая улыбнулась и поцеловала ее в губы. Затем женщина повернулась ко мне и улыбнулась.
- Привет. Я - Констанс. Следуй за мной.
Она не стала дожидаться, пока я представлюсь, а повернулась и пошла прочь, обнажив тугую и мускулистую, но все еще удивительно сладострастную попку, которая покачивалась высоко на ее спине, заставляя меня стыдиться. Наверное, она уже знала, кто я такая и почему я здесь. Я посмотрела на Госпожу Делию, которая кивнула и жестом пригласила меня следовать за Констанс. Меня провели в маленькую, скудную комнату с двумя двухъярусными кроватями, двумя комодами и одним шкафом. Там была смежная ванная комната, но мало что еще мешало уединению.
- Сколько человек здесь живет? - спросила я.
Констанc пожала плечами.
- Зависит от выходных. Я единственная, кто остается здесь постоянно. Все остальные - туристы.
«Турист» был термином БДСМ для тех, кто был менее хардкорным, кто играл время от времени, но не вел этот образ жизни двадцать-четыре-часа-семь-дней-в-неделю. Большинство людей, которых я знала, включая меня до начала игры, соответствовало бы этому определению. Я всегда ставила под сомнение мудрость и часто здравомыслие людей, у которых не было четкой грани между реальностью и ролевыми играми БДСМ-фантазий, но теперь я была одной из них.
- В некоторые выходные у нас бывает аншлаг. Мужские комнаты вмещают около пяти человек, и они могут вместить пять или шесть здесь, если мы удвоимся. Есть те, кто приходит только на день. Время от времени у нас появляется кто-то, кто остается на целую неделю или две, а иногда и месяц или больше. Это, как правило, действительно богатые люди, европейцы на отдыхе, японские бизнесмены и случайные скучающие миллионеры, которые хотят немного пошалить. У нас здесь также много пар.
- Значит, это не просто виноградник? Она как бы превратила это в маленький рабский бизнес? Убежище для покорных?
Констанc кивнула.
- И доминантов. Если они платят достаточно. Но не волнуйся. Все, что здесь происходит, безопасно, разумно и по обоюдному согласию. Даже если клиент платит, это не гарантирует ему или ей, что можно играть с кем угодно. “Нижние” все еще выбирают, с кем они хотят пойти. Иногда люди приходят сюда, и все, что им нужно сделать, это посмотреть, но они продолжают возвращаться.
Я попыталась представить, что кто-то платит сотни? Тысячи? Чтобы воплотить в жизнь свою мечту о доминировании над добровольным рабом, только чтобы быть отвергнутым каждым подчиненным в этом доме. Я была бы в ярости. Но я никогда не любила зрелищные виды спорта. Мне всегда нужно было быть в действии. Это было лучшее в покорности. Истинная сила, в конечном счете, находилась в руках “нижних”, как бы сверху, как говорится. Доминант не мог делать ничего, чего не хотел или не позволял раб. И, как правило, хороший доминант делал все, что хотел pаб, исполнял все желания. Если они были совместимы, их фантазии и желания совпадали. Когда они не совпадали, всегда было стоп-слово, чтобы прервать игру. Я задавалась вопросом, получу ли я стоп-слово, кроме того, которое дал мне Кеньятта.
Я сняла свои простые тряпки, и Констанc передала мне мою новую «униформу»: пару черных латексных чулок, стринги из красной кожи, черный, кожаный корсет, с открытой чашкой под грудью, который поднимал мою грудь до ключиц. Она дала мне один из толстых черных воротничков, которые, казалось, носили все, кого я видела, и длинную прозрачную белую юбку, похожую на ту, что носила Констанc. Интересно, была ли она так же одета под своей юбкой?
Констанc встала, чтобы помочь мне надеть мою новую одежду, применяя огромное количество талька, чтобы латекс не прилипал к моей коже. После того, как я сжалась, заправилась и растянулась, я должна была признать, что чувствовала себя более сексуально, чем в течение последниx нескольких месяцев. Моя грудь была приподнята, задница вытянута, и талия сжалась. Все, что мне теперь нужно было, это кто-то, чтобы восхищаться всем этим. И снова мой разум переместился к Кеньятте, гадая, думает ли он обо мне и что бы он подумал обо мне в моем новом наряде. Я почувствовал острую боль в глубине души, боль в сердце. Я так по нему скучала, что было больно думать о нем, и поэтому я решила выкинуть Кеньятту из головы, пока я была гостем в доме Госпожи Делии.