- Я понимаю. Спасибо, что уделили мне время.
Я вышла, чувствуя себя ниже, чем когда бы то ни было, в любое другое время эксперимента. На этот раз препятствие, которое Кеньятта поставил передо мной, было непреодолимым. Я ехала на поезде БАРТ домой в слезах. Что, черт возьми, я собиралась делать? Кеньятта хотел, чтобы я покинула его дом через двадцать четыре часа.
Я вернулась в дом Кеньятты через десять часов после того, как уехала тем утром. Кеньятта был там, ожидая меня, как и Анжела.
- Как прошло?
- Это невозможно! Никто меня такую не наймет. Я не могу устроиться на работу. Так как же мне арендовать квартиру?
Кеньятта наклонился вперед и погладил меня по волосам, затем положил руку мне на щеку.
- Тогда делай то, что делали до тебя десятки тысяч освобожденных рабов. Возвращайся на плантацию.
XIX.
На следующее утро я решила попробовать еще раз. На этот раз я понизила свои ожидания. Теперь я могла устроиться на работу официанткой и всегда могла продолжать искать более высокооплачиваемую работу, которая бы соответствовала моему образованию, пока я работала.
Я сидела за кухонным столом с Кеньяттой и Анжелой. Вчера вечером я снова спала в сарае, снова отправленная в рабские помещения, пока Анжела наслаждалась всеми домашними удобствами. После моих трудных поисков работы это второе оскорбление и мысль о том, что Кеньятта, возможно, трахал ее, было слишком тяжелым, чтобы это принять. Я была спокойна, когда ела яйца с беконом, кипя в безмолвной ярости. Кеньятта снова и снова пытался втянуть меня в разговор.
- Это твой последний день. Что ты решила сделать? Возвращаешься на плантацию или снова попытаешься найти работу?
Я не ответила, даже не подняла глаза от тарелки.
- Ты слышишь меня?
Я кивнула.
- Так что?
- Я не собираюсь возвращаться.
Я все еще не смотрела на него.
- Что ж, удачи тебе в поисках квартиры.
Я проигнорировала комментарий и продолжила есть. Я слышала, как Анжела прочистила горло, чтобы привлечь внимание Кеньятты. Краем глаза я увидела, как она качает головой, пытаясь дать сигнал Кеньятте отступить. Она ясно чувствовала, что я вот-вот потеряю контроль.
- Ну, мне пора на работу. До свидания, Kотенок.
Я ничего не ответила. Кеньятта протянул руку и схватил мою тарелку, оттаскивая ее от меня. Другой рукой он схватил меня за подбородок и приподнял мою голову, пытаясь заставить посмотреть на него. Я старалась не смотреть на него.
- Я сказал, до свидания! Посмотри на меня!
Я посмотрела на него со всей ненавистью, на которую была способна. Я злилась и хотела, чтобы он знал это, но он также знал, что я не ненавижу его. Моя любовь была намного сильнее любого гнева, который я испытывала к нему. Я встретилась с ним взглядом.
- Все почти закончилось, Kотенок. Держись. Ты слишком много пережила, чтобы позволить этому сломить тебя.
И он, конечно, был прав. Я слишком много пережила. Это не должно было быть так плохо после всего, что я пережила, но именно потому, что я так много страдала, эта последняя часть была такой трудной. Как эта женщина посмотрела на меня, когда сказала, что работы нет, и закрыла дверь у меня перед носом. Как эта женщина прямо сказала мне, что никогда не наймет женщину с татуировкой на лице. Кеньятта преуспел. Если это то, что чувствовали чернокожие, предубеждение, с которым они сталкивались, когда пытались найти работу, чтобы прокормить себя и свои семьи, неудивительно, что так много людей стали преступниками или томились на государственной помощи. Это было совершенно деморализующим.
- Ты все еще хочешь быть моей женой? - спросил Кеньятта.
Весь гнев во мне мгновенно поутих от этой перспективы.
- Да, конечно. Конечно, хочу, - сказала я.
Неожиданная слеза потекла из моих глаз, и Кеньятта наклонился и поцеловал ее. Он поцеловал оба века, поцеловал меня в лоб, а затем подарил один долгий, одухотворенный поцелуй в мои губы, от которого у меня подкосились колени.
- Удачи тебе сегодня, Kотенок. Я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю, Кеньятта, - ответила я.
Я чувствовала себя лучше, более решительной. Когда Кеньятта вышел за дверь, я уже готовилась к битве на рынке труда. Тогда Анжела заговорила и все испортила:
- Ты - дура, ты знаешь это, не так ли?
- Анжела, не надо.
Я подняла руку, чтобы заставить ее замолчать.
- Он играет с тобой. Ты знаешь, что ты не первая белая женщина, с которой он так поступил?
Я в шоке посмотрела на нее.
- Он не сказал тебе? Ты не первая, но ты продвинулась дальше других. Большинство сдалось в ящике. Он должен был быть по-настоящему креативным, чтобы продолжать бросать тебе вызов. Он никогда не ожидал, что ты зайдешь так далеко.
Я отрицательно покачала головой.
- Я не верю тебе.
Но то, что она говорила, имело смысл. Почему я должна была быть первой? Неужели я думала, что была первой белой женщиной, с которой он встречался? Неужели я думала, что была первой, кого он полюбил?
- Он когда-нибудь говорил тебе о первой белой женщине, в которую влюбился? Что он сделал с ее семьей?
Я отрицательно покачала головой. Я не думала, что хочу это услышать.
- Она сказала ему, что не может видеть его, потому что ее родители были с предубеждениями, поэтому Кеньятта взял нож, пришел к ней домой и убил их обоих. Он ранил мать девочки около двадцати раз, а ее отца - больше пятидесяти. Он перерезал горло мужчине так глубоко, что чуть не обезглавил его. Ему было всего четырнадцать, поэтому он был осужден как несовершеннолетний и объявлен безумным. Его поместили в психиатрическую больницу, пока он не стал взрослым. В свой двадцать первый день рождения он был освобожден, и его несовершеннолетняя запись была опечатана. Он убил двух человек и вышел оттуда с чистым личным делом.
Мои руки дрожали, когда я встала и начала мыть посуду после завтрака. Я не знала, что думать. Как Кеньятта мог кого-то убить? Это не имело смысла. Но настоящая проблема заключалась в том, что в этом было слишком много смысла. Это ответило на слишком много вопросов.
Я швырнула тарелки в раковину, разбив их вдребезги.
- Какого хрена ты говоришь мне это сейчас? Почему не сказала раньше?
Анжела встала и попыталась обнять меня. Я оттолкнула ее.
- Почему сейчас? Ответь мне!
- Потому что у тебя может получиться. Я никогда раньше не думалa, что ты это сделаешь, но ты можешь это сделать. И выйти за него замуж было бы самой большой ошибкой в твоей жизни. Кеньятта не любит тебя. Он не знает, каково это - любить кого-либо. Все, что у него внутри - это ненависть. Он хочет, чтобы все, каждый белый человек, чувствовали боль, которую он испытывал, когда ему было отказано в четырнадцать лет. Вот для чего он это делает, и он не остановится, когда все не закончится. Это не остановится, когда ты наденешь кольцо на палец. Тебе нужно подумать об этом, девочка.
И я это сделалa. Я думала об этом, когда шла к автобусной остановке. Я думала об этом, когда ехала на автобусе к поезду БАРТ. Я думала об этом, когда выезжала на БАРТe на Маркет-стрит, и даже когда шла на свое первое собеседование. Это было все, о чем я могла думать. Неужели все это было напрасно? Анжела просто сказала все это, потому что она хотела его отбить? Но это не имело смысла. Анжела была лесбиянкой. Это могло быть чушью. Она была определенно “би”, но только потому, что ей нравилась киска, не значит, что она не любила и член.
Собеседование было для работы официанткой в закусочной на Маркет-и-Черч-стрит. Я откинула голову назад, подняла подбородок и вошла внутрь. Закусочная была спроектирована так, чтобы выглядеть, как вагон-ресторан старого поезда. Находясь в Сан-Франциско, можно было предположить, что когда-то так и было. Она была черно-зеленая, с маленькими зелеными занавесками на окнах и золотыми кистями. Все места были заняты, и официантки выглядели усталыми, но компетентными, когда они спешили вверх и вниз по проходам, принимая и доставляя заказы на еду. Я могла легко представить себя среди них. На самом деле было бы облегчением иметь работу, на этот раз, которая заканчивалась, когда ты выходишь за дверь. Никаких тестов или работ для оценки или заданий для планирования. Нет стресса по поводу какого-то сложного плана урока или проблемы студента. Просто прими заказ и принеси еду. Никаких мыслей. Это было бы облегчением.
Я подошла к кассе и улыбнулась.
- Здравствуйте. Я здесь, чтобы подать заявку на должность официантки.
У женщины за стойкой были густые светлые кудри и ярко-красная помада. Она была одета в обтягивающий кашемировый свитер кремового цвета и черную юбку-пудель с рыжим котенком на ней, словно сошла со съемок «Счастливых дней». Но она была слишком молода, чтобы когда-либо видеть это шоу, разве что в повторных показах. На ее лице было какое-то странное сочетание улыбки и хмурого взгляда, которое должно было быть сексуальным, судя по тому, как она стояла с одной рукой на бедре, грудь заметно выпирала, закручивая волосы вокруг пальца и подмигивая клиентам, когда они заходили.
- Эмм, ладно. Ты когда-нибудь раньше работала официанткой? - спросила она, взглянув в мою сторону только для того, чтобы передать мне заявление, прежде чем снова улыбнуться и подмигнуть клиентам. Она даже флиртовала с гомосексуальными парами.
- Нет... хм... не совсем.
Она повернулась и посмотрела на меня, впервые по-настоящему посмотрела.
- Это навсегда? - спросила она, указывая на мое лицо пренебрежительным движением руки.
Я хотела схватить ее за волосы и ударить ее лицом о кассу. Вместо этого я удержала фальшивую улыбку на моем лице, как будто она была прикована ко мне.
- Нет. Это держится всего две-три недели.
Она оглядела меня с головы до ног, а затем повернулась, чтобы послать воздушный поцелуй старику, которого я приняла за завсегдатая. Он ответил тем же жестом, сияя от уха до уха.
- Возможно, через три недели мы все еще будем нанимать людей, - сказала она, даже не обернувшись, чтобы посмотреть на меня.