А как следует относиться к святым, признаваемым. таковыми в других религиях?
Думается, что прежде всего мы должны разобраться с термином святости. Ведь для православных святой — это не просто достойный, героический человек. Таковыми могут быть самые разные люди, даже не принадлежащие ни к одной из разнообразных религиозных конфессий. Много примеров верности, героизма, любви к Отечеству, самопожертвования дает нам античная цивилизация. Не случайно все эти добрые нравственные опыты были адаптированы и восприняты христианским миром. И византийская школа, а впоследствии и западная, а потом и наша российская, начиная с XVIII века, не чурались тех высоких этических образцов, которые даны миру языческой античностью. Но мы не назовем ни Перикла, ни Одиссея, ни Октавиана Августа святыми. Потому что святость — это причастность человека миру горнему, это его воцерковление, его вхождение в бытие Бога вне тех преград, которые существуют в отделении от Церкви, а с полной открытостью, данной нам через крещение и последующие церковные таинства.
Святой — это не тот, кто был лучше по нравственным качествам, чем тот, кто пребывал вне ограды Церкви. Это тот, кто обрел этот бесконечно тяжелый, бесконечно счастливый и возвышенный путь жизни во Христе. И для нас есть только одна святость — Христова, и за ее проявление мы называем человека святым как причастника этого света. Поэтому никого, кто в собственном смысле слова не пребывает в церковной ограде, нельзя именовать святым.
Многие считают, что Православная Церковь узурпировала спасение, так как со всей категоричностью утверждает, что только православные спасутся, а другие, даже искренне верующие, нет.
Может ли клетка тела жить отдельно от организма? Может ли ветка дерева, отломившаяся от него, плодоносить и существовать сколько-нибудь долго? Конечно, если в баночку поставить, листья могут и распуститься, но долго жить она все равно не будет. Нельзя забывать, что Церковь — это не человеческий институт и не товарищество, дающее исключительное право на спасение. Это Тело Христово, то есть сообщество людей, соединенных в Церкви невидимым, мистическим единством во Христе. Евангелие свидетельствует, что верующий спасен будет, а неверующий — осужден, что те, кто будут участвовать в евхаристии, причащаться Тела и Крови Сына Божия, будут наследниками Царства Небесного. Те, кто утверждают, что вне Православия нет спасения, лишь свидетельствуют о том, во что верили изначально всегда и везде православные христиане — члены древней неразделенной Церкви.
Теперь встает вопрос о границах Церкви. Историческое бытие церковного христианства подводит нас к признанию важной двуединой истины: с одной стороны, Церковь признает источником спасения только себя и зовет всех в свою ограду; с другой стороны, она не смотрит на окружающий христианский мир как на нечто, одинаково погруженное во тьму. Об этом на протяжении более чем полутора тысячелетий церковной практики свидетельствует наличие трех чинов приема в Церковь инославных людей: 1) через крещение — для признаваемых ложно носящими имя христиан (например, для «Свидетелей Иеговы», «Церкви Христа» и др.); 2) через миропомазание — для тех, у кого сохранились основы древней церковной веры, но многое утрачено, в пер вую очередь священство, идущее от апостолов (лютеране, кальвинисты и другие традиционные протестанты); 3) через покаяние — для тех, у кого большинство церковных таинств признаются действительно совершившимися (католики и представители древних восточных церквей). Так что нельзя говорить о католиках, армяно-григорианах, коптах, даже о традиционных протестантах как о людях, полностью чуждых Церкви и, значит, пути к спасению. Однако их свидетельство о себе как об истинной Церкви Христовой не может быть нами принято.
А если человек родился в неправославной стране, не получил православного воспитания и некрещеным умер — что же, для него нет спасения?
С нашей стороны было бы немыслимой дерзостью брать на себя роль того единого Судии, в руке Которого находятся души всех людей. Поэтому нам стоит помнить о другом: что если кто из нас, православных, уйдет вдруг «на страну далече» и начнет искать какой-то новой духовности или в эре Водолея, или в очередном сектантстве, то уж точно уйдет от пути к спасению. В прошлом веке святитель Феофан Затворник на вопрос одной дамы, спасутся ли католики, отвечал: «Не знаю, спасутся ли католики, знаю только, что я без Православия не спасусь». И в нашем сердце должно быть не осуждение других, но искреннее желание, говоря словами одного древнего церковного учителя, «возвращения братьев, разлука с которыми терзает нас». И если нет этого желания, но есть некое самодовольство, что, мол, только мы спасемся, а миллионы людей в этом мире, лежащем во зле, погибнут, — это уже верный признак сектантской психологии.
Как Вы оцениваете методы воспитания детей в США?
Опыт их педагогики мне кажется тупиковым и совершенно неприменимым к нашей ситуации. Они используют, в том числе в воскресных школах, ложные антропологические посылки о самораскрытии способностей ребенка, о том, что главное — дать возможность развиваться всему, что в нем заложено; его не надо ограничивать, наказывать, ставить перед ним барьеры. Считается, что человеческая природа сама по себе не испорчена и хороша и что взрослые могут только помешать ребенку, породить в нем комплексы. Но мы знаем, что после грехопадения в природу людей, в том числе и младенцев, казалось бы, невинных вошел грех и что так называемое самораскрытие, поощряемое в американских школах, приводит ребенка к раскрытию этого греха в себе самом и к его взращиванию. В традиции же отечественной педагогики, основанной на традицях Священного Писания и Священного Предания, все сводится к необходимости воспитания, связанного с ограничением и с наказанием. Без этого невозможно вырастить полноценного и здорового христианина или христианки.
Что можно сказать о путях развития Православия в Америке?
Трудами наших святых подвижников благочестия Германа Аляскинского и Иннокентия Московского Православие было утверждено на Аляске, на Алеутских островах, в Калифорнии, в ряде других областей США, и до 1917 года пути развития Православия в Америке казались довольно понятными и естественными, а умножение числа верующих было довольно стабильным. Но и тут, как и во многом другом, делу Православия помешали большевики. До Октябрьской революции для всех православных в Америке - русских, греков, сербов, румын и других этнических групп - избирался один православный епископ. Им был ставший впоследствии Патриархом святитель Тихон. Но после 1917 года возникла та ситуация, которая сегодня достигла своего апогея: есть юрисдикция нашей Московской Патриархии, есть Зарубежная Русская Церковь, есть Сербская, Румынская, Болгарская, есть Американская Автокефальная Православная Церковь и прочее. Возникает вопрос: это единая Церковь или это сообщество людей, относящихся друг к другу по законам человеческой неприязни, политических и национальных предубеждений? В этом смысле свидетельство об истине очень затруднено. И если говорить о путях развития Православия в США, то, на мой взгляд, будущее только за американским национальным Православием. Но здесь возникает колоссальная проблема. Когда наш народ сейчас возвращается к Церкви, мы опираемся на тысячелетнюю традицию нашей культуры, у нас есть, к чему вернуться. Традиция же американской культуры девятнадцатого, особенно двадцатого веков бесконечно секулярна, поэтому для того, чтобы свидетельствовать о Православии в Америке, почти ничего нельзя использовать из того языка словесности, музыки и других видов культуры, которые существуют в этой стране. Они или вне- или антицерковны по своей сути. Людям некуда вернуться, им нужно создавать что-то новое, а это очень и очень сложно.
И здесь нужно уповать не столько на человеческие усилия, сколько на благодать Божию. Конечно, сейчас трудно предположить, что произойдет массовое обращение американцев в Православие: слишком иная традиция даже христианской жизни, которая за эти двести лет в США утвердилась. Но все равно все определяется святостью образа жизни. Будут подвижники благочестия, которых, по евангельскому слову, невозможно сокрыть, словно светильник, стоящий наверху горы (как почивший архиепископ Иоанн Максимович Сан-Францисский и Шанхайский, который принадлежал к Зарубежной Церкви, но которого мы все, безусловно, почитаем как великого подвижника XX века), значит, будут и такие, кто, посмотрев на образ жизни этого человека и на сияние его глаз, забудут про все свои «форды», «мерседесы», дома в предместье Нью-Йорка и пойдут, как жены-мироносицы, в Церковь Божию, чтобы служить Богу.
Сегодня Православие воспринимается большинством американцев как интересная, для кого-то глубокая, для кого-то даже подлинная с точки зрения древней церковности, но, в общем-то, не своя, а восточная и довольно экстравагантная форма религиозности. Не идя на компромиссы с духом века сего, создать язык западного Православия, который мог бы без утраты сути евангельского благовестил привести людей в церковную ограду, — вот самая главная задача. И всем нам надо молиться, чтобы нашлись такие делатели, которые смогут ее осуществить.
Чем отличается общественная роль Папы Римского от общественного служения Патриарха Православной Церкви?
Общественная роль римских первосвященников по крайней мере последних полутора столетий, начиная с 1870 года, с образования независимой итальянской государственности, когда папы перестали быть правителями территории, занимавшей до этого всю середину Аппенинского полуострова, характеризуется тем, что они претендуют на некий универсализм, на то, чтобы отражать интересы всех католиков и во всех странах, где исповедуется католицизм. Исторически Православие шло иным путем. Будучи универсалистской религией по сути, тем не менее оно принципиальным образом существует как сообщество поместных, то есть преимущественно национально-государственных, Православных Церквей, каждая из которых духовно реализуется в истории своего народа, своей культуры, своего государства — Румынии, Греции, Грузии, России, Белоруссии, Кипра и других православных стран. Хотя, конечно, на определенных этапах исторического бытия в это сообщество входили и иные народы, включались иные территории, а иной раз и небесконфликтно, рождались новые Поместные Церкви. Таким образом, глава каждой Поместной Церкви, в том числе и Патриарх Московский и всея Руси, есть хранитель и выразитель этой историкорелигиозной, историко-культурной традиции Православия. Он является, с одной стороны, символом ее единства и неразрывности, а с другой, вместе со всеми предстоятелями Православных Церквей, — символом такого единства, какое было у апостолов, собранных вокруг Христа. И ныне предстоятели Поместных Церквей собраны вокруг невидимого Главы нашей Церкви. Поэтому таким значимым и дорогим для всех православных людей явилось совместное служение всех православных патриархов на Рождество 2000 года в граде Вифлееме в пещере Рождества Христова. Вот он, образ единства Православия, олицетворенный не единой персоной главного епископа, а семьей собранных вокруг Христа народов и их иерархов.