Что же касается общецерковного бюджета, то он расходуется преимущественно на миссионерские цели. Более девяноста процентов всех денег идет на содержание церковных учебных заведений - центральных семинарий и академий, ибо миссия Церкви — это не издание брошюр и плакатов, не какие-то разовые акции, а закладывание фундамента ее бытия в будущем. И понятно, что главное в этом фундаменте - это подготовка достойных, квалифицированных, могущих дать адекватный ответ о нашем уповании применительно к запросам нынешнего века священнослужителей. И все это вполне осознается священноначалием на местах. Не случайно именно церковно-учебное дело - от высших учебных заведений до детских садов и гимназий — в минувшее десятилетие получило, может быть, самое большое внимание и Патриарха, и Синода, и, соответственно, самое большое развитие. Другие же церковные средства, которые идут на поддержание и функционирование церковных отделов, к сожалению, не позволяют работающим там существовать на одну эту зарплату. Так что, скажем, преподаватели духовных учебных заведений для того, чтобы обеспечивать существование своей семьи, вынуждены, как правило, сочетать это церковное послушание с приходским служением, а если они миряне, то с какими-то иными видами деятельности.
Многих смущает, что наряду с красотой и благолепием возводящихся и реставрируемых храмов в Церкви нередко можно встретить невнимательное, неблагорасположенное и даже грубое отношение некоторых священников к прихожанам, и это сильное искушение, особенно для новообращенных. Чем все это объясняется?
Я думаю, что в этом вопросе сопряжены совершенно разные стороны церковной жизни. Здесь сказалась какая-то наша внутренняя нечестность или лукавство, когда мы одно, как бы несомненно отрицательное, соединяем с другим, вовсе не несомненно отрицательным, в некое единое целое, и тогда бывает по пословице: вместе с водою можно выплеснуть и ребенка. Совершенно недопустимы в церкви грубость, некорректность, превознесение одного человека над другим, тем более священнослужителя над мирянами или впервые приходящими в церковь. О недопустимости этого на московских епархиальных собраниях клирики нашего города каждый год слышат от своего епархиального архиерея Святейшего Патриарха Алексия. Поэтому любой, не прислушивающийся к его словам, в прямом смысле слова нарушает волю епископа. И мы знаем, что в тех случаях, когда это происходит, заслуженное наказание и каноническое прещение настигают тех, кто допустил подобное в практике того или иного прихода. Вплоть до запрещения священнослужения или снятия настоятельского послушания. Так что нельзя сказать, что Церковь не замечает этого изъяна в церковной жизни и не борется с ним. Впрочем, борьба эта непроста. Каждый по себе знает, как сложно, особенно в состоянии предельного утомления, вымотанности, загруженности сверх всякой меры, сохранить постоянную доброжелательность, открытость, внимательность, деликатность к окружающим нас людям и на работе, и в семье. Наверное, миряне тоже должны помнить о том, что и священнику бывает нелегко, и иной раз, когда из его уст вырвется раздраженное или резкое слово, нужно суметь покрыть это любовью.
Что же касается благоукрашения церкви, то нужно помнить, что православные храмы от века строились в той дивной красоте неба на земле, в какой мы их сегодня созерцаем, и отнюдь не только в эпохи внешнего благополучия, усиления княжеств или торжества империй, но и тогда, когда было бесконечно трудно жить. Храм Святой Троицы будущей Троице-Сергиевой Лавры был построен, когда монгольское иго еще тяготело над Святой Русью. Белокаменные храмы северо-восточной Руси начали воздвигаться после самых трагических десятилетий истории, когда людям в прямом смысле, а не в переносном, как сейчас, часто совсем нечего было есть. София Константинопольская требовала от своего государства, от каждого человека огромных жертв для того, чтобы стать тем символом величия Православия, каковым она даже и в нынешнем поруганном состоянии пребывает. Так что и теперь любовь верующего народа к храму, желание зачастую при всей скудости собственного дома видеть дом Божий украшенным, благолепным — это та же любовь, которую мы видим у женщины, принесшей миро, чтобы отереть своими власами ноги Спасителя, та же любовь, которую проявили жены-мироносицы, пришедшие рано утром ко гробу Господа в день воскресения. И ту же похвалу заслуживает самая малая жертва, как та лепта вдовицы, о которой говорил Спаситель. Но ведь для верующего человека это естественно — все лучшее, все самое дорогое, все то, с чем, может быть, даже трудно расстаться, отдавать Богу. И в этом нет и не может быть ничего смутительного.
Многие искушаются еще и тем, что нынешние священники, после службы сбросив рясу, как театральный костюм, благоухая дорогими духами, садятся в фирменные машины, тогда как Христос ничего не имел и ходил пешком. Правомерно ли такого рода поведение?
Относительно дорогих духов, ничего не скажу — не знаю, а фирменных машин у священников видел не много. Но, мне кажется, если у преклонных лет батюшки, достигшего вместе со своим приходом такого материального благосостояния, что у него появляется возможность перед литургией не трястись в переполненном автобусе или метро, а доехать до храма на автомобиле, то что же тут плохого? И сам факт наличия машины свидетельствует о том, что не только священник думает о своих прихожанах, но и они о нем. Совершая требы по домам, он может добраться к большему количеству людей, сохранив при этом больше сил для общения с ними, нежели если бы он приезжал на общественном транспорте. И всему этому можно лишь порадоваться. Что же касается вопроса, ходить ли всему духовенству по городу в рясах, то посоветую задавшему его купить плащ такой длины, чтобы полы достигали тротуара, поносить его хотя бы пару недель весной или осенью и посмотреть, что будет.
Почему, если больше половины дней в году - постные, так много полных священников?
Если складывается впечатление, что это от легкости монашеской жизни, то я советую придерживающимся такого воззрения съездить недельки на две в любой из православных монастырей и примерить на себе, легок ли монашеский хлеб. В общем, ответ тут довольно простой. Дело в том, что сам режим питания священнослужителей достаточно специфичен.
Безусловное соблюдение постных уставов на протяжении большей части года предписывает воздержание от мясо-молочной пищи, а также воздержание от всякого потребления пищи в день священнослужения часто до середины дня, а то и позднее. В наших же реальных условиях главными компонентами постной пищи чаще всего оказываются хлеб, картошка и макароны, которые, как знает прекрасная половина нашего студенчества, отнюдь не способствуют особой стройности талии.
Кто-то из символистов начала века говорил, что христианство похоже на религию смерти. Почему православные священники всегда в черном?
Ну, во-первых, вне храма священники часто носят мирскую одежду, да и ряса может быть разных цветов, бывает, что и фиолетового, по лету белого, иной раз и малинового. Так что всяко бывает. А вот монашество в черном обязательно. Черный цвет одеяния монаха - это символ его отречения, мертвенности для мира сего. Священник же хоть и не монах, но для большей части мирских вещей, даже и вполне невинных, тоже некоторым образом умер по факту своего служения, если он, конечно, хоть сколько-нибудь соответствует своему призванию. Поэтому и одежда его по преимуществу черная.
Существует ли православная мода?
Я думаю, что мода как особый тип одежды, обязательный для православных, в том числе и молодых людей, вряд ли возможна. Скорее при подходе к стилю (я бы употребил именно это слово) одежды для православного человека должно существовать своего рода ограничение, которое определяется правилами более общего характера. Христианин должен вести себя так, чтобы не соблазнять другого человека. Соблазнить — это не значит надеть юбку, лишь слегка прикрывающую пупок, или майку такой степени просвечиваемости, что можно было и не надевать вовсе. Соблазнить можно и подчеркнутой стилизацией под благочестие, когда юбка напоминает веник для подметания улиц, а покрой одежды говорит о том, что носящий ее человек не заметил, что нынче уже не конец шестнадцатого столетия, но вовсе даже конец двадцатого. Соблазнить означает обратить на себя чужое внимание, которое зачем же православному человеку к себе привлекать?
Можно ли носить талисманы?
Носящий талисман погрешает против одной из основ веры — веры в то, что человек свободен от любой детерминированности закономерностями тварного мира. Человек свободен как образ и подобие Божие. А если мы носим талисман, значит верим, что нечто высшее сопрягает нас с солнцем, луной, звездами и благодаря тому или иному символическому знаку мы можем неким магическим способом посодействовать исполнению своих желаний. При этом мы забываем, что помочь нам могут только молитвы и близость к Богу.
Режим и образ жизни современного человека, особенно молодого, не слишком располагает к соблюдению поста. Может ли это служить оправданием его нарушения?
Попробуем представить образ жизни человека, которому поститься легко. Очевидно, это неработающая супруга нового русского, которая только и занимается приготовлением постной трапезы, покупая себе финики, артишоки, белые грибы и маринованные рыжики. Подумаем, много ли таковых среди православных христиан? Тем не менее устав о посте предлагается всякому верующему.
Как следует относиться к вегетарианству?
Как к вещи отнюдь не необходимой для православного верующего. Тем более если вегетарианство связано с какой-то псевдорелигиозностью по типу «не буду есть курицу, поскольку она живое существо». Во всем этом есть некоторая нетрезвенность, от которой лучше бы нам отстраняться. Нам лучше бы помнить о дисциплине поста и соблюдать его наиболее приближенным к уставу образом. И уверяю вас, каждый, кто Великим постом попостится как следует, не захочет после этого никакого специального вегетарианства.