Многие уверены, что разнообразные предписания бесчисленных плотских воздержаний, которые предлагает Церковь, просто невозможно выполнить, что они не для современного человека. Это действительно так?
Ну как невозможно? Две тысячи лет православные люди стараются их выполнять, и уверяю вас, и сейчас есть такие, которым это удается. Ведь, по сути, все эти предписания сводятся к одной известной еще с ветхозаветных времен естественной человеческой Мудрости — ничего слишком. То есть Церковь призывает нас ничего не делать против естества, и мера здесь простая. Скажем, для православного человека, после того как он целый день работал либо физически, либо интеллектуально, не будет грехом откушать тарелку вкусных наваристых мясных щей, приготовленных любящей женой, а коли сильно проголодался, то и добавки попросить. Но если кто-то на званом обеде или вечернем приеме, будучи совершенно сытым, начнет перекатывать очередное зернышко икры по небу, дабы получить новое гурманское удовольствие, или, подобно героям петрониевского «Сатирикона», предавать рыбе вкус птицы, а птице вкус рыбы для того, чтобы еще больше пощекотать свои гастрономические чувства, то именно это и называется чревоугодием.
Я думаю, не стоит об этом распространяться прямым текстом, но то же самое по аналогии применимо и к плотским телесным отношениям.
Но надо ли стараться соблюдать пост в супружеских отношениях, если один из супругов не готов к воздержанию?
Этот вопрос находится в контексте более широкой, я бы даже сказал, более существенной проблемы брака, в котором один из супругов воцерковлен, а другой нет. В отличие от прежних времен, когда все супруги были венчаны, так как вплоть до конца XIX века общество в целом было христианским, мы в этом смысле сейчас стали ближе к временам апостола Павла, который говорил, что неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим (1 Кор. 7, 14) и что необходимо воздерживаться друг от друга по взаимному согласию, чтобы это воздержаний в супружеских отношениях не приводило к большему расколу и разделению в семье. Тут ни в коем случае нельзя настаивать, тем более ставить ультиматумы. Но верующему супругу нужно постепенно воспитывать своего спутника или спутницу жизни, чтобы они вместе и сознательно пришли к такому воздержанию. При этом понятно, что все это невозможно без серьезного и ответственного воцерковления всей жизни семьи.
Не считается ли даже венчанный брак чем-то второстепенным по отношению к монашескому подвигу?
Безусловно, основополагающим в Церкви является аскетический идеал — идеал воздержания, который есть мера во всем. Ничто чрезмерное не должно смущать путь христианина. Брак же — это церковное таинство, одно из семи главнейших священнодействий Церкви, в котором действует благодать Святого Духа. И на семью Церковь смотрит как на малую Церковь. То есть всецело на семью, не только на духовный, но и на телесный союз любящих людей, отнюдь не рассматривая брак как какую-то скверну или паллиатив от блудных отношений. Другое дело, что к устроению семьи православный человек должен подходить с другими критериями, чем сейчас это делает, увы, большинство молодых людей. Проще говоря, не только как к плотскому влечению и влюбленности — с подспудной мыслью, что если ничего серьезного не получится, то можно будет и еще раз попробовать, — а как к ответственнейшему и единственному шагу в своей жизни.
Какова мера требований по отношению к своему ребенку, вошедшему в пору отрочества, который с ранних лет привык, скажем, перед причастием не вычитывать каноны и приходить не к началу службы, а только под конец исповеди, избирательно поститься? Нужно ли утяжелять нагрузку, или он уже сам должен устанавливать для себя меру говения, иначе может вообще перестать ходить в храм?
Ну прежде всего надо бы сокрушиться о том, что ребенок, достигший отрочества, все еще имеет навык приходить в храм во время службы, не знает, что такое пост у православных родителей и какова его действительная мера, и настолько не любит молиться, что читать последование ко Причащению для него некоторое мучительство, к которому его нужно приобщать. Значит, нечто в самом нашем подходе к воспитанию детей было с червоточиной, с изъяном. Но уж коли мы к таким результатам пришли, нужно думать, как из ямки-то этой выкарабкиваться. И, видимо, главное, о чем нужно думать, — чтобы посещение службы и причастие стали для ребенка не тем, к чему мы его понуждаем, а тем, что он должен заслужить. Надо постараться так перестроить наше внутрисемейное отношение к богослужению, чтобы не мы тянули своего отрока причащаться, а он бы сам по прошествии определенного пути, подготавливающего его к принятию Святых Христовых Таин, получал право прийти на литургию и приобщиться. И, быть может, лучше, чтобы воскресным утром мы бы не тормошили своего развлекавшегося в субботу вечером ребенка: «Вставай, на литургию опаздываем!», а он бы, проснувшись без нас, увидел, что дом-то пуст. И оказался и без родителей, и без церкви, и без праздника Божиего. Пусть он до этого лишь на полчаса приходил на службу, к самому причастию, но все равно не может не почувствовать некоторое несоответствие воскресного лежания в постели тому, что должен в это время делать каждый православный христианин. Когда же сами вернетесь из церкви, не упрекните своего отрока словами. Быть может, ваша внутренняя скорбь по поводу его отсутствия на литургии даже действенней отзовется в нем, чем десять родительских понукании «а ну поиди», «а ну подготовься», «а ну прочитай молитвы». И еще, конечно, маме и папе спросить бы себя: а ребенок-то видит, как они молятся, как они постятся, как им хочется идти в храм на богослужение, или он прекрасно знает, что его родители и сами пост нарушают при первом благоподвернувшемся случае, что и для них каждодневное вычитывание утреннего и вечернего правила — это не некий труднодостижимый идеал, а действительная жизненная потребность? Ведь дети всегда понимают, что мы объясняем им из прочитанных книг и что действительно есть в нашей собственной жизни. И если здесь нет личного примера, кроме примера понукания, то трудно ожидать и успехов от такого воспитания.
Что означает, с православной точки зрения, наказание детей?
Смысл наказания очень хорошо объясняется самой этимологией этого славянского слова. Наказание — это научение. По-славянски «наказати» значит дать наказ, дать урок, научить. Соответственно, наказание никогда не должно быть мерой возмездия. Это лекарство, иной раз горькое, но которое дается с определенной целью научения, как избавиться от того или иного греховного навыка. И только в таком случае наказание небезрезультатно.
Что делать, если твоя вера входит в противоречие с мировоззрением собственных детей, ведь это твоя вина, что они не пришли в Церковь?
Вина — да. И от этой вины никуда не деться. И никак ее не избыть, не загородиться. Да и нельзя от нее загораживаться. Но иной раз может оказаться и так, что дети, почему-либо — прямо ли из-за нас или по какой-то другой причине — оказавшиеся на сегодняшний день людьми иного с нами мировоззрения, апеллируют к нашей любви и просят нас сделать нечто несовместимое с нравственным законом, данным в Евангелии, нечто неприемлемое для совести православного христианина. И вот тогда, как бы это ни было больно, идти навстречу даже самым родным и близким людям, потакая их грехам, нельзя. Идти на компромисс со злом нельзя. Попросту говоря, чтобы уж не быть совсем абстрактным, если сын просит ключ от квартиры, где, мы знаем, он будет вести себя блудно, мать не должна давать ему этот ключ.
Как себя вести, если твой ребенок смотрит по телевизору фильмы про вампиров, порнографию?
То пусть он хотя бы знает, что матери это горько и тяжело. Думается, сломать лампу в телевизоре — не лучший путь, но и делать вид, будто широта нашего мировоззрения такова, что все это нормально, тоже не следует.
До какого возраста православному человеку нужно слушаться родителей?
Возраст этот указан в заповеди: Почитай отца твоего и мать… да будет тебе благо, и будешь долголетен па земле (Еф. 6, 2-3). Чем дольше будешь слушаться, тем долголетнее станешь. Прямая зависимость.
А «чти» и «слушайся» — разве это одно и то же?
Это разные вещи, но не настолько, чтобы можно было вовсе из понятия почитания родителей убрать послушание им, то есть необходимость учитывать их мнения, отношение к жизни. Какое же это почитание, если в нем вовсе послушания нет? Конечно же, эта заповедь не имеет абсолютного характера, если она входит в противоречие с другой заповедью — о любви к единому и истинному Богу, о почитании Его и послушании Ему, что является главным для христианина. Если случается так, как, скажем, в жизни преподобного Феодосия Печерского, когда родители становятся непреодолимым барьером в устремленности человека к более серьезной христианской жизни, к духовному подвигу, может быть, даже монашескому призванию, то тогда, конечно, послушание их воле не вменяется ему в обязанность. Но, по сути дела, это единственный случай, когда мы можем таким образом себя повести.
Но если, к примеру, мать настраивает свою дочь разойтись с мужем, то есть заповедь о необходимости почитания родителей не входит ли здесь в прямое противоречие с заповедью о любви к Богу. И в таком случае надо слушаться родительской воли?
Ну нет, конечно, в этом случае нет. Что Бог сочетал, того человек да не разлучает (Мф. 19, 6) — это ведь тоже закон Божий. Безусловно, родители могут быть и нашим крестом. И в таких ситуациях почитание родителей должно выражаться в несении этого креста. Я знаю православную семью, где мать жены долгие годы была в умопомрачении, она каждый вечер кричала, что ее убивают, мучают, так что поначалу соседи даже милицию вызывали. И муж с женой такое терпели полтора десятка лет. Они не сдали ее ни в сумасшедший дом, ни в дом престарелых, а сами несли этот крест. Видимо, в подобных случаях, когда действительно ничего нельзя сделать, когда никак нельзя разрешить ситуацию, наш крест по отношению к родителям должен быть в том, чтобы каждый день стараться хоть в чем-то не доводить совместное существование до взрыва.