80
Вдали — Бонни-айленд, мерцание в дымчатой мути. За Бонни-айлендом — океан.
Она увидела море впервые в жизни, но восторг не посетил ее: она знала, что означает море. Нигерия закончилась — дальше бежать некуда. Это конец всех дорог, больше никуда не пойдешь.
Ветер окреп, волны пошли завитками. На горизонте — тонкая линия барашков. Вдалеке — глыба открытого океана. В серой воде плывут нефтяные платформы, башни огня, пылающий газ. Она вновь вспомнила деревья, что горели в саванне.
Ннамди указал на скопище огоньков и цилиндрические резервуары на острове — завод, где сжижали природный газ.
— Что не сгорит, отправляется туда. Я раньше жил на Бонни. — Много жизней назад. — Там когда-то был рабовладельческий порт, — сказал он. — Точка невозврата. Рабов привозили на Бонни, а оттуда их забирали корабли. Там есть колодец — мужчины, женщины, дети пили там напоследок и навеки покидали Африку. И даже сейчас говорят, что вода в колодце на вкус как слезы. Кое-кто считает, это просто море просачивается. Соленая вода мешается с пресной. Но я что-то не уверен.
Проступали детали. Бонни-айленд все ближе.
— Разумеется, — ухмыльнулся Ннамди, — продавали-то в основном мы, иджо. Если б я повстречался с Игбо Джо в далеком прошлом, может, накинул бы на него сеть и продал ойибо. Иджо годами ловили и продавали игбо, толпами. Игбо на нас до сих пор злятся. Они тогда ямс разводили. Легкая добыча. — Он засмеялся, но подтекст был ясен: иджо никогда не покорялись, никогда не были рабами. Не жертвы — охотники. Не рыба — рыболовы. Не наковальня — молот.
В глазах ее мелькнул страх, и Ннамди попытался ее утешить:
— Да я шучу. Со мной ничего не бойся. — Он глянул на Бонни-айленд. — И деревня тебе понравится. Мы любим гостей.
В небе кружили военные вертолеты, низко-низко летели вдоль горизонта.
— Ищут бункеровщиков, — сказал Ннамди. — Высадятся на любое судно, если там контрабандная нефть, даже на танкер, и не уйдут, пока им не дадут на лапу. А вот нас никто не ищет. — Он указал на лес: — Моя деревня там. В дальней Дельте. Семьсот человек, из них восемьсот — моя родня.
Он что-то сказал рулевому, и лодка повернула и помчалась к берегу. Амина ахнула, решив, что сейчас они врежутся в стену мангров, но в последнюю секунду заметила просвет. И ручей.
— Срежем тут, — пояснил Ннамди.
Едва они свернули с центрального канала на территорию иджо, молодой огони в развевающейся белой рубахе напрягся и набычился. Огони и иджо заключили нестойкий альянс в трущобах Геенны, но здесь, в паутине ручьев, поди пойми, кто кому друг или враг. Если этот иджо и его пленница — хауса, судя по всему, — на него накинутся, куда ему бежать, что делать? Может, ему засада светит? Турок обещал, что все будет хорошо, но в болотах обещания зыбки, как и альянсы.
Они держали путь в раскисшее сердце Дельты. Лиманы. Соленые заводи. Пленка нефти на воде — радужная, красивая. Как стрекозиные крылья, подумала Амина.
С берегов наседали мангры — словно брели по воде, выворачивая корни из грязи. Ветви тянулись к лодке, колотили по брезенту, рулевой то и дело пригибался.
— Увидишь, что ветка шевелится, — сказал Ннамди Амине, — сама шевелись побыстрее.
Взлетели аисты, взмахнули крыльями — на воде остались четкие круги. Над головой — внезапный визг, и Амина шарахнулась.
— Обезьяна, ничего страшного, — сказал Ннамди. Плечи у девушки тряслись — худышка совсем, как птичка. — Здесь обезьяны с длинными хвостами и с белым горлом. Хлопот с ними не оберешься. Бывает одна обезьяна — рыжая, руки худые, шерсть длинная. Очень редкая. Приезжали профессора из Лагосского университета, хотели поймать — ничего не вышло. Даже награду объявили. За обезьяну! Я всю жизнь в Дельте прожил, а этой обезьяны не видал. Но может, сегодня день подходящий. Ты, дитя, гляди в оба. Заметишь такую тварь — будем ловить. Продадим в зоопарк, купим большой дом и разбогатеем.
Она улыбнулась — слабенько, он еле заметил.
— Умеешь ловить обезьян?
Она покачала головой.
— Тут нужна ловкость. Кладешь щепотку соли ей на нос — она глазами косит, а тебя не видит. Щепоть соли между глаз — и обезьяна у тебя в кармане. — Ннамди изобразил косоглазого, пошатался туда-сюда. Амина зажала рот ладонью и отвернулась, сдерживая хохот.
Он протянул ей флягу с водой из Портако.
— Я вот думаю — может, тебе улыбаться почаще? — сказал он. — Тебе идет.
Раскат грома — и они свернули в другой канал. В воде меж мангровых корней плавали тысячи дохлых рыб, покрытых сырцом. Лес сгорел. Деревья почернели, лозы обуглились. Диверсия? Утечка газа, случайное воспламенение? Бункеровка не удалась?
— Не знаю, — сказал Ннамди, когда рулевой спросил. Если хватит топлива, загорится что угодно, даже река. Кому и знать, как не Ннамди.
Сумерки в Дельте. Рулевой поддал газу; ему хотелось попасть в деревню дотемна. Переночует в лодке, утром вернется. Так он рассчитывал.
Но тут Ннамди оглянулся.
— Что-то надвигается, — сказал он.
Позади в канал вошла — влетела — другая лодка. Быстроходная моторка, народу полно, в руках винтовки.
Рулевой снова газанул, и «Химар» заскакал по волнам, временами почти взлетая, несмотря на тяжкий груз.
— Убежим? — спросил Ннамди.
Рулевой оглянулся на моторку, уже перереза́вшую их кильватер.
— У нас два подвесных мотора! — крикнул он. — Сорок лошадей. И груза полно. А у них семьдесят пять лошадей. А то и больше. Куда уж там бежать.
И он резко развернулся, направил лодку в приток.
— Может, спрячемся. В кошки-мышки поиграем. Подождем до ночи, попробуем слинять.
— Нет, — сказал Ннамди. Если бежать, преследователи только разозлятся. — Вырубай мотор, разворачивайся. Посмотрим, чего им надо.
— Мы знаем, чего им надо! Крови им надо!
— Вырубай мотор, — сказал Ннамди. — Выхода нет.
Рулевой выключил мотор, развернул лодку носом к судьбе.
— Молодцы, что не драпаете! — крикнул человек с носа моторки. — Мы б вас так прям и подстрелили, а из черепов ваших похлебку бы жрали.
Подтянутые парни, в основном без рубашек, обливаются по́том. Один в шелловском комбинезоне, расстегнутом до пупа и заляпанном как будто ржавчиной. У троих-четверых свежие шрамы на груди, надрезы — через них под кожу вводятся защитные зелья. На стволах винтовок белые тряпки. Воины Эгбесу, неуязвимые для пуль. Вакцинированные от смерти.
— Ноао! — сказал Ннамди.
— Ноао, — отвечали они.
Моторка подплыла ближе.
— Мы с ОАДН! — крикнул их предводитель. — А вы тут чё?
— Домой возвращаемся, вот и все.
Гримасы у них — что у козлиных голов на мясном рынке.
Глаза остекленелые, веки красные — гашиш и джин, может, чуток героина для верности. Один протолкался на нос, оглушительно захохотал:
— Я тя знаю! — И ткнул пальцем в Ннамди.
Старый друг, парень с Бонни-айленда, которого Ннамди научил взламывать манифольд. Похоже, парня повысили — трубопровод он больше не сосет. На локте «АК-47», поперек груди кожаный патронташ. За спиной накренился ракетный гранатомет. Все в нефтяной пленке — люди, автоматы, моторка. Таким вооружением торговали на улицах Геенны. Арсенал усовершенствовался — с винтовками прежних дней не сравнить.
Повстанцы выключили мотор, и Ннамди услышал, как у них под брезентом хнычет какая-то напуганная мелочь.
— Чё? — переспросил парень с Бонни-айленда, увидев, какое у Ннамди лицо. — Да ничё такого.
Он откинул брезент — под брезентом была женщина: вспотевшие волосы облепили лоб, в глазах ужас. Ойибо в хаки. Даже руки ей не связали. Куда сбежишь в этих болотах?
— Все нефтяники — все заперлись. Везде охрана с пушками. Ну, смотались к французам на соседний ручей. Гуманитарная помощь — это они так грили, когда помирали. Все одно нефтяники. С ней мужики были — всех положили в перестрелке. А ее мы под кроватью нашли. Ничё так се выкуп слупим.
Амина глядела на это бледное существо, на перепуганную батаури,[45] съежившуюся у ног похитителей, и в этих потухших глазах видела себя.
Парень с Бонни засмеялся:
— А ты, я гляжу, тоже се девку поймал. Я б поменялся, но наша, небось, подороже выйдет.
Ннамди выдавил улыбку:
— Да уж, да уж. Моя-то стоит недорого. Кормить дороже.
Бледная женщина поглядела на Амину.
— De l’eau, — прошептала она. — S’il vous plaît. De l’eau.[46]
Амина протянула ей флягу — парням в моторке было наплевать, — и женщина, шумно сглатывая, стала пить водопроводную воду из Портако. Затем у нее отобрали флягу и кинули Амине.
Мужчины говорили много и громко смеялись, а женщина не отводила от Амины глаз.
— Aidez-moi,[47] — шепнула она.
— Je ne peux pas,[48] — прошептала Амина.
— De femme à femme.[49] Aidez-moi. — Она еле сдерживала рыдания. — De femme à femme.
— Je ne peux pas…
Парни требовали у рулевого платы за проход по их территории.
— Коку, давай коку. — Ннамди сначала решил, что они хотят наркоты, но нет — они смотрели на добро под брезентом. Пить хотели. — Коку давай.
— Фанты? — спросил Ннамди, отбрасывая брезент. Один воин Эгбесу шагнул на борт. — Погоди, — сказал Ннамди. — Снизу похолоднее. — Он сдвинул ящик, выволок другой, снизу, и этим простым жестом нечаянно спас жизнь и себе, и девушке, и рулевому.
— Хороший ты человек, — сказали они, прижимая к вискам холодные бутылки.
А потом они завели мотор, и две лодки разошлись, точно два отражения. Расставаясь, Амина и батаури гляделись друг в друга.
«Химар» скользил по темным водам Дельты. Ннамди молчал. Наконец, не оборачиваясь к Амине, произнес:
— Я ничего не мог поделать. Я не мог ее спасти.
— Я понимаю.