«А он думает: придется ее убить. Выбора нет, она слишком много обо мне знает».
— А ваш отец? — спросил Маркус. — Тоже экспортом занимается?
— Можно и так сказать. Он экспортировал свои сбережения… в Нигерию.
— Это как?
— Слышали о четыре-девятнадцать? — спросила она.
— Кто ж не слышал. Ужасная наша беда.
Лора поглядела на Уинстона — она больше не улыбалась:
— Ты не понимаешь, как тебе повезло, Уинстон. У тебя есть родители, оба живы-здоровы. — И его отцу: — Папа умер из-за четыре-девятнадцать. Его убили нигерийцы.
— Быть не может.
— Еще как может. Так и было. И поэтому я приехала. Я не занимаюсь экспортом. Я работаю… — Она хотела сказать «в полиции», но в голову пришло кое-что получше. Лора вытащила визитку инспектора Рибаду, протянула Маркусу. — В КЭФП. В аэропорту с ними встречалась. У моего отца украли все сбережения, лишили дома, лишили жизни. Мама живет у моего брата в подвале. И виновный должен об этом узнать. Должен узнать, что натворил, и все исправить. Я приехала в Нигерию его искать. И Уинстон мне очень-очень помог.
— Как вы его найдете?
— Я отследила электронную почту, денежные переводы.
— Ну, — сказал отец Уинстона, — желаю вам найти этого негодяя.
— Я уже нашла. Еще до приезда. В многомиллионном Лагосе я отыскала убийцу моего отца. И хочу ему кое-что показать. Знаете что? — Она обернулась к Уинстону, посмотрела ему в глаза. В глазах его — паника, страх, задавленная ярость. Так смотрит человек, когда его сталкивают с насыпи, когда он падает в темноте. — Уинстон, — сказала она, — будь добр, дай мне сумку.
А там, между глянцевых страниц бортового журнала — полицейский снимок с места происшествия. Разбитое отцовское лицо, размазанное, рот полон крови, кожа изодрана, рука болтается на честном слове.
Мать Уинстона ахнула, но отвернуться не смогла. И ее муж тоже. Со всеми так.
— Уинстон, — сказала Лора мягче. — Мне кажется, тебе тоже нужно посмотреть. Ты поймешь, зачем я приехала.
Он раскрыл рот; в горле пересохло.
— Нам пора.
— Да, — сказала Лора. — Пожалуй.
— Мы очень вам соболезнуем. — У его матери в глазах стояли слезы.
— Желаю вам найти этого ян даба, — сказал ее муж. — Надеюсь, его надолго упекут за решетку.
— Наверняка. — Лора сунула фотографию в журнал, положила в карман визитку инспектора Рибаду. — Мне бы не хотелось прощаться на такой грустной ноте. Вы были так ко мне добры. Можно, я пришлю вам что-нибудь из Канады, когда вернусь? Какой-нибудь подарок. Кленовый сироп или печенье.
— Нет-нет, — ответили они. — Ничего не надо. Ваш приезд — уже подарок.
— Ну хотя бы открытку. — Она достала ручку. — Может, как-нибудь приедете в Канаду, навестите меня.
— Мы бы с радостью. У Уинстона с визой беда. Летом должен был уехать в Лондон, но почему-то его не выпустили. Бюрократы, одно слово.
Лора улыбнулась:
— Если приедет, я смогу за него поручиться. — Она протянула ручку Мариам. — Дайте мне ваш адрес. И телефон. И Уинстона тоже.
— Ну конечно. Мы на улице Кифи, а Уинстон возле Аволово. Давайте я напишу.
Уинстон наблюдал эту сцену как будто издали — мать записывает свой адрес, его адрес, протягивает ойибо, а та забивает адреса в телефон, нажимает «Отправить».
— Ну вот, — сказала Лора. — Я все переслала себе, а копию на работу. Письмо ушло. Если кто захочет меня найти, все знают, что я была здесь. Удивительное дело, такая куча информации, раз — и уже на жестком диске на другом конце света. Ой, да у меня же фотоаппарат в телефоне. — Она щелкнула его родителей, обернулась, посоветовала сказать «сы-ыр» и запечатлела звереющего Уинстона. Фотографии тоже отослала. — В память о поездке, — пояснила она. — Ну вот. У меня есть ваши фотографии, имена, адреса — вернусь домой, а они у меня в почте. Поразительно, до чего дошла техника.
Она глянула на Уинстона, улыбнулась.
«Эй, сонный, теперь попробуй тронь меня. Посмотрим, что у тебя выйдет».
Мистер и миссис Балогун подтвердили, что техника нынче удивительная, волшебная, даже, можно сказать, чудотворная. Предложили Лоре вина и шоколада. И она снова глотнула, еще пожевала.
— Какая обворожительная девушка, — заметила мать Уинстона.
102
Вошла через заднюю дверь, вышла через парадную.
Родители Уинстона стояли на крыльце и махали, а Уинстон с Лорой шагали по улице к седану под фонарем.
Едва родители скрылись за поворотом, Уинстон напустился на Лору:
— Что все это значит? — В глазах больше страха, чем злости.
По Лориному опыту, люди, интересуясь значением чего бы то ни было, обычно всё понимают и сами.
— Что значит? Напомнить? — Она выхватила из сумки фотографию мертвого отца, сунула ему в лицо, и он попятился. — Верни мне отца, и мы квиты.
Уинстон ринулся вперед, ускоряя шаг, оставляя ее позади.
— Чокнутая баба. Мне нечего вам сказать! Добирайтесь в гостиницу как хотите.
— Завтра с утра КЭФП постучится к твоим родителям! — крикнула она ему в спину. — Тараном.
Он развернулся на каблуках, возвратился, ткнул в нее пальцем:
— Даже не смейте!
— Ты вор и убийца.
— Окоротите язык, а то отрежу. Я не вор и не убийца. — И почти в голос заорал: — Я предприниматель! А вам не место в нашей стране. Езжайте домой, мэм. Наши дела окончены.
— Окончены? Да мы еще не начинали.
Он зашагал прочь, Лора ринулась за ним.
— Верни мне отца, ворюга!
Он снова развернулся, от ярости кипя:
— Вы этого хотите? Репараций? От Африки? Справедливости? От Африки? Нигерия вам не песочница, мэм. Африка — это вам не какая-то там… метафора. Уезжайте, исчезните, мэм. Езжайте домой, пока с вами не случилось страшного.
— Верни мне отца, верни мне его дом, верни мне его свитер.
— Ваш отец умер от смертельной дозы жадности, мэм. От этого не лечат.
Она шагнула ближе, ни дюйма не уступая, сама удивляясь звериному своему гневу.
— Мой отец, — заорала она, — не метафора! Отдай мне отца!
— Да вы рехнулись. — Он развернулся, зашагал дальше.
— У твоих родителей гигантский плазменный телевизор.
Он остановился.
— И что?
— У меня вот нет гигантского плазменного телевизора.
— Ну да, а поскольку мои родители африканцы, им не полагается такой роскоши?
— Не поскольку они африканцы. А поскольку ты жулье.
— А ваше жулье? Оно как — обходится без телевизоров?
— Отдай мне отца! — Она орала, она уже рыдала. Ярость жаром текла по щекам. Оштукатуренное бунгало, скромные сбережения, грустная учетная ведомость отцовской жизни — все пропало. — Ты его забрал, ты украл — верни!
Они подошли к седану. Уинстон открыл дверцу.
— Залезайте, — скомандовал он, а шоферу сказал что-то на йоруба — что-то про Иронси-Эгобию.
И Лора кинулась бежать.
Бежала во влажной ночи. Бежала и плакала. Не от страха, не от злости — от неподъемной утраты. На отцовских похоронах не плакала, но рыдала сейчас, убегая от Уинстона к освещенному перекрестку.
— Погодите! — кричал он. Его тормозили парадные туфли и развевающийся агбада. — Стойте, тогда не будет ничего плохого.
У кафе в ожидании пассажиров урчали моторами окада. Услышали лихорадочные шаги, увидели ойибо — бежит, рыдает, сумка подпрыгивает — и сердитого мужчину в халате.
Она подбежала, задыхаясь.
— Мне надо… мне вернуться в отель.
Уинстон остановился — на него воззрились нелюбезные лица. Заглатывая воздух, он произнес:
— Мисс Пурпур, прошу вас. Пойдемте. Мы все обсудим.
Но шоферы окада сощурились, набычились, заслонили женщину от Уинстона.
— Миста брат-тухан, мотай в куда подале и агбада свой не забудь, — посоветовали они. — С дамочкой всё будь спок.
— Мне только минутку с ней поговорить.
— Наговорились уже, миста агбада. Мотай в куда подале.
Один мототаксист повернулся к Лоре и заговорил с таким акцентом, что она еле разобрала:
— Вы не палачите. Свезу вас по домой будьте-нате.
Что он и сделал.
103
У нее в номере зазвонил телефон.
Она прилетела на крыльях окада — тот лавировал в потоке машин, а она, зажмурившись, цеплялась за его плечи, животом прижимая сумку к его спине. Отдала ему все найры, какие были, — то ли обокрала его, то ли возмутительно переплатила. Скорее второе, но это неважно — зато она здесь. В безопасности.
Отель «Амбассадор» при аэропорте. Обширный вестибюль — панели грецкого ореха, причудливые лампы. Консьерж за стойкой сказал:
— Мы за вас тревожились, мэм. — Голос мягкий, пенный. — Боялись, с вами что-то случилось. Вы не появились, а самолет приземлился уж сколько часов назад.
Отель «Амбассадор» при аэропорте, за эстакадой — «Шератон».
— Я… задержалась.
— А багаж, мэм?
— Только это, — сказала она, прижимая к себе сумку.
Отель жил автономно и закрывался герметично, внутри вихрился кондиционированный воздух, где-то блямкало фортепиано. Бизнес-центр, конференц-зал, в магазинах аспирин, есть бассейн, отделение банка с обменом валюты и денежными переводами, даже теннисные корты. Под крышей, разумеется, чтобы не беспокоила жара.
Звяканье лифтов. Длинные коридоры. Нумерованные двери, медленный отсчет. Скольжение карточки, щелчок открытого замка. Так уютно, так утешительно.
Она шагнула в темноту. Первые секунды запинки в гостиничном номере — бестолковые поиски выключателей и реостатов; пробираясь по номеру ощупью, она недоумевала, отчего всегда так сложно устроено освещение в гостиницах.
Звонил телефон.
Она нащупала прикроватную лампу, уставилась на аппарат. Только инспектор Рибаду и таможенники знают, где она остановилась. Может, проговорилась родителям Уинстона? В голове плыло, она не помнила.
А телефон все звонил.
Мототаксист. Она сказала ему, куда ехать. Наверное, Уинстон расслышал.
Когда Лора наконец взяла трубку…
— Вам конец! Понятно вам, мэм? Конец! Сами себе некролог сочинили.