В одном эксперименте у студентов сначала выяснили, какие лекции им больше всего нравятся. После этого им стали платить за посещение тех лекций, которые они считали наиболее интересными. Студенты продолжали посещать лекции. Казалось бы, оплата посещения не должна никак сказаться ни на посещаемости лекций, ни на отношении студентов к занятиям. Однако, когда через шесть месяцев студентов снова спросили о том, нравятся ли им лекции, которые они посещают (и которые еще полгода назад казались им наиболее интересными), большинство ответило, что лекции им не нравятся… Получается, что студенты, которые до этого с удовольствием посещали лекции, перестали считать их интересными после того, как они стали получать плату за посещение. Интересное занятие стало обязанностью, способом заработка. И мотивация студентов снизилась. Кроме того, студенты стали обесценивать занятия, которые ранее им нравились.
Буду честен: я допускаю вознаграждение за учебу. Допустим, по итогам года возможны какие-то серьезные поощрения, типа классного отпуска в Диснейленде. Но это другая история, больше похожая на завершение большого проекта. Не ежедневная дрессировка за кусочки сахара.
Конечно, каждый сам решит, платить ли ребенку деньги за то, что он моет дома полы, а я свою позицию объяснил. Можно мотивировать детей чем-то в краткосрочной перспективе, чтобы они научились чему-то, но главное — не пересечь красную черту, когда дети готовы будут что-то делать только за вашу внутреннюю валюту и обратного пути уже не останется.
Я очень благодарен своим детям, что они сами не дали мне эту красную черту пересечь, и мы помогаем друг другу по-прежнему бескорыстно, и спать ложимся в 21:30, и играем с Матвеем, и готовим друг другу угощения, и читаем книжки, и даже иногда моем посуду не за звездочки.
Въедливый читатель спросит меня: «А что с PlayStation?» Да ничего особенного. Стоит, пылится, иногда один из детей подходит и спрашивает, можно ли ему поиграть в нее. Если это происходит не чаще, чем раз в неделю, я машу рукой и говорю: «Иди играй». Просто так. Но только в выходной и не больше часа. Это все условности, которые мы оставили, потому что таковы у нас в семье правила. Делу, как говорится, время, а потехе час. Никак не наоборот.
30. Все-таки наказания нужны
…И вот свершилось: я не удержался на педагогическом канате. В одно зимнее утро я предложил Задорову пойти нарубить дров для кухни. Услышал обычный задорно-веселый ответ:
— Иди сам наруби, много вас тут!
Это впервые ко мне обратились на «ты». В состоянии гнева и обиды, доведенный до отчаяния и остервенения всеми предшествующими месяцами, я размахнулся и ударил Задорова по щеке. Ударил сильно, он не удержался на ногах и повалился на печку. Я ударил второй раз, схватил его за шиворот, приподнял и ударил третий раз. Я вдруг увидел, что он страшно испугался. Бледный, с трясущимися руками, он поспешил надеть фуражку, потом снял ее и снова надел. Я, вероятно, еще бил бы его, но он тихо и со стоном прошептал:
— Простите, Антон Семенович…
Мой гнев был настолько дик и неумерен, что я чувствовал: скажи кто-нибудь слово против меня — я брошусь на всех, буду стремиться к убийству, к уничтожению этой своры бандитов. У меня в руках очутилась железная кочерга. Все пять воспитанников молча стояли у своих кроватей, Бурун что-то спешил поправить в костюме. Я обернулся к ним и постучал кочергой по спинке кровати:
— Или всем немедленно отправляться в лес, на работу, или убираться из колонии к чертовой матери!
И вышел из спальни.
Пройдя к сараю, в котором находились наши инструменты, я взял топор и хмуро посматривал, как воспитанники разбирали топоры и пилы. У меня мелькнула мысль, что лучше в этот день не рубить лес — не давать воспитанникам топоров в руки, но было уже поздно: они получили все, что им полагалось, все равно. Я был готов на все, я решил, что даром свою жизнь не отдам. У меня в кармане был еще и револьвер. Мы пошли в лес. Калина Иванович догнал меня и в страшном волнении зашептал:
— Что такое? Скажите на милость, чего это они такие добрые?
Я рассеянно глянул в голубые очи Пана и сказал:
— Скверно, брат, дело… Первый раз в жизни ударил человека…
Ненаказанный сын — бесчестие отцу.
Тысяча девятьсот восемьдесят шестой год. Небольшой городок в СССР. Маленький мальчик, который учится в первом классе, на перемене видит, что у его учительницы на столе лежит груда монет. Их так много, и они такие интересные. Он берет одну из них, желтенькую, на которой написано «3 копейки», и начинает с ней играть, а потом решает забрать себе.
Уже дома, после уроков, он достает ее и начинает крутить на ребре вокруг своей оси, наблюдая, как она красиво замедляет вращение. Характерный звон привлекает родителей, и они спрашивают у мальчика, где же он эту желтенькую монетку взял. Мальчик говорит, что на столе у учительницы: их там было очень много, она даже не заметила, что он забрал одну. Мама и папа меняются в лице и начинают говорить, что это воровство и оно наказуемо, что воров сажают в тюрьмы и это правильно — ведь вор должен сидеть в тюрьме. Они говорят, что очень расстроены, что им очень жаль, что, если учительница его не простит, они должны будут расстаться на некоторое время со своим сыном, ведь его заберут в колонию для несовершеннолетних. Они вместе звонят учительнице и договариваются о встрече возле школы как можно скорее, на всякий случай собирают котомку сыну, куда кладут чистые трусы, носки, зубную пасту и мамины пирожки. Ребенку страшно, но он очень рассчитывает, что учительница его простит. Он будет умолять ее простить его, ведь он никуда не хочет уезжать и не специально совершил это преступление. Они идут вместе к школе, ребенок плачет, а родители с испуганными белыми лицами ведут его за руки.
Учительница их встречает с растерянным лицом. Мальчик протягивает монетку, просит прощения, говорит, что больше никогда так не будет делать. Она его обнимает, говорит, что, конечно, прощает, а потом отводит родителей в сторону и начинает крутить пальцем возле виска. Но мальчик этого уже не видит: он счастлив, что его никто не заберет в тюрьму. После того случая желание присвоить что-то чужое навсегда исчезнет из его жизни. А в 42 года он будет считать честь одной из главных ценностей своей жизни.
Это была шоковая терапия. И многие из вас уже наверняка догадались, что эта история про меня и моих родителей. Моя мама, между прочим, заслуженный учитель России, и она не чуралась прибегнуть к такому непедагогическому методу воспитания. Правда, таких наказаний было всего два в моей жизни, но они очень хорошо откорректировали меня и направили на истинный путь.
Если вы помните книгу «Педагогическая поэма», цитата из которой вынесена в начало этой главы, то знаете, что один из величайших педагогов человечества Антон Семенович Макаренко однажды тоже не выдержал и надавал пощечин своему колонисту Задорову, который впоследствии стал самым активным колонистом и вырос крепким рабочим человеком.
Я ПРОТИВ ТОГО, ЧТОБЫ БИТЬ ДЕТЕЙ! ПРОТИВ! У меня был один случай, когда я Никиту шлепнул несколько раз по заднице за неуважительное общение с бабушкой. После этого меня так выворачивало наизнанку, я так себя корил, настолько был подавлен и унижен своим поступком, что пообещал детям никогда их не бить. После этого я ни разу в жизни не ударил ни одного из детей. Хотя, честно говоря, хочется их порой отлупить, но я держусь.
Но могу сказать точно, что во всех трех описанных случаях РАЗОВЫЕ ситуации стали поворотными моментами в жизни.
1. Я даже допустить не могу, что заберу себе что-то, не принадлежащее мне. Эта моя черта настолько ярко выражена, что, даже формулируя свои татуировки или приводя цитаты из других авторов, я всегда с благодарностью упоминаю первоисточники и никогда не выдаю чужую мысль за свою. Кстати, я считаю, что вор должен сидеть в тюрьме. Этому посвящена отдельная глава в моей книге «Сложные подчиненные».
2. Макаренко писал, разбирая эту ситуацию: «…в области дисциплины случай с Задоровым был поворотным пунктом. Нужно правду сказать, я не мучился угрызениями совести. Да, я избил воспитанника. Я пережил всю педагогическую несуразность, всю юридическую законность этого случая, но в то же время я видел, что чистота моих педагогических рук — дело второстепенное в сравнении со стоящей передо мной задачей». И если бы тогда он не провел границу, как можно с ним общаться, а как нельзя, не получилось бы у него создать образцовую советскую коммуну с малолетними уголовниками, которая приносила в казну чистыми пять миллионов рублей в год. А это колоссальные деньги по тем временам.
3. Никита не чает души в моей маме (своей бабушке), и мне кажется, что у них самые близкие, дружеские и крепкие отношения, какие можно представить между взрослым и ребенком.
И все мы категорически против физического насилия, агрессии в воспитании, оскорблений детей, всегда будем стоять горой за своих близких и не готовы их дать в обиду кому-либо.
Еще раз в защиту Макаренко для тех людей, которые только вскользь знакомы с его произведениями, я процитирую его замечательную «Книгу для родителей»[27].
…Если вы бьете вашего ребенка, для него это во всяком случае трагедия: или трагедия боли и обиды, или трагедия привычного безразличия и жестокого детского терпения.
Но трагедия эта — для ребенка. А вы сами — взрослый, сильный человек, личность и гражданин, существо с мозгами и мускулами, вы, наносящий удары по нежному, слабому растущему телу ребенка, что вы такое? Прежде всего вы невыносимо комичны, и, если бы не жаль было вашего ребенка, можно до слез хохотать, наблюдая ваше педагогическое варварство. В самом лучшем случае, в самом лучшем, вы похожи на обезьяну, воспитывающую своих детенышей…