— Я уверен, что Лашо будет скандалить, — сказал Невиль.
— А что происходит? — спросил Донадьё.
— Мы сейчас просто-напросто наскочили на камень, и пробит один из балластов с водой. Вот почему мы и накренились. Но это неважно. Может быть, только придется ограничить подачу пресной воды для умывальников. Однако же Лашо поднялся наверх и потребовал объяснений. Он заявляет, что аварии происходят во время каждого рейса, и собирается взбаламутить всех пассажиров.
Донадьё, стоя в полумраке, смотрел на главного механика, который курил короткую трубку.
— Да ведь один из валов у нас уже поврежден? — спросил он.
— Совсем немного!
Дело в том, что при выходе из Дакара они уже почувствовали первый толчок.
— А почему насосы работают по несколько часов в день?
Механик пожал плечами, немного смутившись.
— Вал все-таки слегка сдвинулся. Судно набивает немного воды.
Это не внушало тревоги ни тому, ни другому. Невиль смотрел в сторону кормы, где, облокотившись на перила, стояли врач и его жена…
Это была повседневная жизнь, обычные происшествия.
— Вы нашли себе партнеров для бриджа? — спросил доктор у помощника капитана.
— Нет еще. У нас на борту два молоденьких лейтенанта и капитан, они хотят танцевать.
Эти трое сидели на террасе бара, перед ними на столике стояли рюмки с перно. Донадьё их еще не заметил. Ведь все так похожи друг на друга во время каждого рейса!.. Они ехали в отпуск, прослужив три года в Экваториальной Африке. У капитана на белом кителе красовались все его ордена. Он говорил с бордоским акцентом. Обоим лейтенантам не было и по двадцати пяти лет, и они, осматриваясь вокруг, искали глазами, нет ли поблизости женщин.
Донадьё не торопился: не пройдет и трех дней, как он познакомится со всеми.
Прошел стюард, ударяя в гонг.
— Кто сидит за столом у капитана корабля?
— Ну ясно, Лашо.
— А вы с кем?
— С офицерами и с мадам Бассо.
— Жена сумасшедшего врача?
Невиль, немного смутившись, утвердительно кивнул головой.
— А ее муж?
— Он будет есть у себя в каюте.
— Значит, за столом я буду один?
— В настоящий момент да. Мы примем пассажиров в Пуэнт-Нуаре, в Порт-Жантиле, а главное — в Либревиле.
Так было всегда, на всех линиях: капитан парохода возглавлял стол, где сидели важные пассажиры; помощник по пассажирской части выбирал хорошеньких женщин, а доктор в первые дни сидел за столом с главным механиком. А потом, когда на пароходе появлялись новые пассажиры, если это были не особенно важные лица, их сажали к доктору.
Мимо прошел молодой человек, который прежде с озабоченным видом сидел в баре; он искал дорогу в каюты.
— Кто это? — осведомился Донадьё.
— Мелкий служащий из Бразза. У него билет второго класса, но так как у него болен ребенок, мы с капитаном решили устроить их в каюте первого класса.
— Он едет с женой?
— Да. Она все время в каюте с малышом, каюта седьмая, самая просторная. Их фамилия, кажется, Гюре.
Донадьё и Невиль молча докуривали сигареты в ожидании второго удара гонга. Прошел врач под руку с женой, которая мило улыбнулась помощнику капитана. Она с трудом тащила за собой мужа. В тот момент, когда супруги входили в коридор, Бассо было заупрямился, но жена тихо сказала ему что-то и он покорно продолжал путь.
— На стоянках ожидаются новые пассажиры?
— В Дакаре все будет заполнено.
Они разошлись, чтобы освежиться перед тем как пойти в ресторан. Когда Донадьё вошел туда, капитан теплохода уже сидел один за своим столом. Он всегда приходил первым. У него была черная борода, и он был больше похож на преподавателя из Латинского квартала, чем на моряка.
В другом углу, тоже один, за столиком сидел Гюре; ему уже подали бульон, который он пил, устремив взгляд в одну точку.
Появился Лашо. Отдуваясь, хромая, он подошел к столику и сел возле капитана, широко развернул свою салфетку, снова запыхтел и позвал метрдотеля.
Воздух в ресторане был тяжелый, вентиляторы беспрерывно утомительно жужжали. Так как корабль выходил из устья реки, начала ощущаться легкая бортовая качка.
— Рис и овощи, — заказал главный механик, сидевший напротив доктора.
По вечерам он не ел ничего другого и с брезгливой гримасой следил, как разносили традиционные блюда.
Вошли три офицера. Сначала они колебались, какой столик выбрать, потом последовали за метрдотелем, разговаривая громче других посетителей ресторана.
— Есть на корабле хороший повар? — спросил капитан с орденами.
— Великолепный.
— Посмотрим. Дайте-ка мне меню!
Наконец появился и помощник капитана по пассажирской части, который сопровождал мадам Бассо, одетую в черное шелковое платье. Это было не настоящее вечернее платье, но и не такое, какие носят днем. Вероятно, она сшила его сама в Браззавиле, по картинке из модного журнала.
Донадьё ел молча, и, хотя он не старался рассматривать пассажиров, рассеянных по залу, который мог вместить в десять раз большее число сотрапезников, он тем не менее предвидел ритм будущего путешествия.
Через каждые три-четыре дня на стоянках будут появляться новые пассажиры, но первоначальная группа, горсточка присутствующих здесь людей, останется основным ядром.
Уже определились группы: стол, занятый шумной молодежью, стол офицеров и мадам Бассо. Был также торжественный стол капитана с ворчливым Лашо, который наверное до самого Бордо будет вести себя невыносимо. Был Гюре, который, конечно, так и останется в одиночестве, и была его жена, не выходившая из каюты, где она ухаживала за умирающим ребенком. Был врач — сумасшедший, на время завтрака, обеда и ужина сидевший под присмотром Матиаса.
Негров на судне словно и не существовало. Но с завтрашнего дня начнут принимать желтых, которые каждую ночь будут играть в кости и к которым на третий или четвертый день вызовут Донадьё, так как обнаружится какая-нибудь заразная болезнь.
Слышалось только жужжание вентиляторов, стук вилок, низкий голос Лашо и смех мадам Бассо. Это была упитанная брюнетка, из тех женщин, у которых платье кажется надетым на голое тело.
— Как только мы придем в Бордо, нужно будет поставить корабль в сухой док, — послышался равнодушный голос главного механика. — Вы уже были в отпуске в этом году?
— Да.
— Не знаю, что они будут делать. Вот уже два судна вышли из строя.
— Меня, конечно, назначат на Сайгонскую линию. Да это и лучше.
— Я ходил туда только один раз. Пожалуй, там не так жарко.
— Там вообще иначе, — просто сказал Донадьё. — Вы курили?
— Нет. Не хотелось.
— Вот как?..
Все знали, что доктор, впрочем умеренно, курит каждый день по две или три трубки. Может быть, опиум и был причиной его флегмы. Он ни во что не вмешивался, всегда был спокойным и безмятежным, но держался слегка натянуто. Это приписывали тому, что он принадлежал к старинной протестантской семье. Например, другие офицеры носили форменные пиджаки с отворотами, так, что видна была рубашка и черный шелковый галстук. Он же всегда был в кителе с высоким воротом, и это придавало ему некоторое сходство с протестантским священником.
Юный Гюре был одет плохо. Он смущенно отвечал метрдотелю, который говорил с ним чуть-чуть снисходительно.
Капитан и лейтенанты колониальной пехоты съели все пять или шесть блюд, обозначенных в меню, и уже с середины трапезы их голоса стали звучать громче из-за выпитого вина.
Лашо, сидевший возле капитана корабля, был похож на большую жабу; он шумно зевал, обвязав салфетку вокруг шеи. Впрочем, он делал это нарочно. Когда Лашо приехал в Африку, он был всего лишь молодым рабочим из Иври, у него не было даже второй пары носков на смену. Теперь он — один из самых богатых колонизаторов в Экваториальной Африке.
И все-таки он всегда жил на реке и на речках в старых лодках, где ему прислуживали только негры. В течение долгих месяцев он объезжал таким образом все принадлежащие ему конторы и проверял их работу, то оставаясь на борту своей барки, то переправляясь в контору на пирогах с помощью туземцев.
О нем рассказывали много всякой всячины. Говорили, что в начале своей карьеры он убивал негров десятками, а может быть и сотнями, и что даже теперь он, не колеблясь, стрелял в тех, кто в чем-нибудь перед ним провинился. Его белые служащие оплачивались хуже всех в колонии и в связи с этим он постоянно вел с дюжину судебных процессов.
Ему было шестьдесят пять лет, и Донадьё, глядя на него и угадывая его физические недуги, удивлялся тому, как он мог выдерживать такое существование.
— Ну и донимает же он капитана! — сказал главный механик.
Ясное дело! Капитан Клод, мелочный, пунктуальный, строго выполнявший все правила, терпеть не мог баламутов вроде Лашо. Но тем не менее ему пришлось пригласить Лашо к своему столу. Капитан говорил мало, ел мало, ни на кого не смотрел. Как только трапеза окончилась, он встал, молча поклонился и ушел — на капитанский мостик или к себе в каюту.
Донадьё задержался в ресторане с главным механиком. Когда он поднялся на палубу, корабль уже вышел в открытое море. Волны с шелковистым шелестом обволакивали его корпус. Низко нависшее небо затянуло не облаками, а сплошной дымкой.
На корме слышалась музыка.
В этот час Донадьё всегда гулял по палубе, крупными шагами, то по освещенной ее части, то по затемненной. Через каждые три минуты он проходил мимо бара.
Когда он поравнялся с баром в первый раз, с проигрывателя лилось танго, но никто не танцевал. На террасе помощник капитана, три офицера и мадам Бассо только что заказали шампанское. В углу, один за столиком, сидел человек, лица которого доктор не различил.
Проходя мимо бара во второй раз, Донадьё заметил, что шампанское уже было налито в бокалы. Оказалось, что одинокий силуэт принадлежал Гюре; он пил кофе, на который имел право согласно своему билету.
Когда доктор шел мимо бара в третий раз, помощник капитана танцевал с мадам Бассо, а лейтенанты говорили что-то, подбадривая их…