Положение казалось безумным. Я вошла в официальное здание, а человек, работающий здесь, начал удерживать меня как заложницу. Понимала, что вытаскивать сотовый телефон и звонить бесполезно: сторож выбьет его из рук. Здоровый крепкий мужик с гладковыбритым лицом не был похож на сумасшедшего, но что-то невероятно жестокое, маниакальное искажало его черты. Стоя перед запертой дверью, я пыталась сосредоточиться на своих ощущениях: страх сменился равнодушием, затем пришла идея, как выбраться из сложного положения. И чем быстрей произойдет эта реакция, тем лучше.
Я возвращалась из школы. Мне было шесть лет, и я училась в первом классе. За мной погнался какой-то неадекватный тип, а я, забежав в свой подъезд, поняла, что не могу привести незнакомого дядю к себе домой: вдруг он нападет на мать? Я влетела на второй этаж и постучала в дверь многодетной чеченской семьи.
– Давай пописаем вместе, – предложил маньяк, остановившись на площадке между вторым и первым этажом.
Я закричала:
– Мама! – прекрасно зная, что моя мать находится этажом ниже и меня не услышит.
Соседи, открыв дверь и увидев меня, не поняли, что происходит, но я, показав на мужчину, объяснила:
– Он идет за мной от школы! Он предлагал пописать вместе!
Незнакомец испугался. Глава чеченской семьи бросился за ним, схватив лопату, припасенную для огорода и стоящую в коридоре, – первое, что попалось под руку. На шум выскочила моя мать и, моментально сообразив, в чем дело, побежала вдогонку со шваброй.
Грозненскому маньяку удалось скрыться во фруктовых садах. Больше его в нашем районе никто не видел, а мать, вернувшись, меня отругала:
– Почему ты не постучала в нашу дверь?
– Ты одна дома, – сказала я. – Ты женщина, и я решила, что не могу подвергать тебя риску.
Сторож заслонил собой дверь и прохрипел:
– Не открою! Ты останешься здесь!
– Меня ждут, – спокойно ответила я и стала стучать в стеклянную прорезь.
Мужчина попытался оттащить меня от двери, но я уперлась ногой в промокшем насквозь сапоге и начала бить по железу с новой силой. Мимо по трассе проезжали машины, но кто мог заметить девушку, запертую внутри здания?
Я понимала, что счет идет на минуты, пока сторож не раскусит мою игру, а затем начнется борьба не на жизнь, а на смерть.
Однако высшие силы решили иначе. В идущих по тротуару мужчинах я узнала Захара и Николя.
– Эй! Эй! – закричала я, не переставая стучать в дверь. – Ребята, идите сюда!
Узкая вставка стекла трещала между железными литыми пластинами, но разбить ее оказалось невозможно.
– Они тебя не знают и равнодушно пройдут мимо, – буднично сказал сторож. – Никто не придет на помощь.
– Отойдите от меня! Прочь! – взвизгнула я.
В этот момент с другой стороны двери тоже застучали, и в стеклянную прорезь стали видны чьи-то глаза. Сторож струхнул и отпрянул со словами:
– Кто это?!
В стекло смотрели уже две пары глаз, и у одного из смотрящих они были красными, вероятно, от злости.
– Отоприте сейчас же! Иначе сдам в милицию! – пригрозила я.
Угроза глупая для этих мест: людям из Чечни в милиции делать нечего и обращаться туда нельзя, можно еще больше неприятностей огрести. За паспортом мы уже сходили…
Но сторож закивал, промямлил что-то вроде извинения и, вытащив связку ключей, принялся отпирать замки. Свежий воздух показался мне самым чудесным, что произошло в этот день.
– Мы тебя давно ждем. Почему не выходишь? – Красные глаза оказались у Захара. Николя улыбался.
– Дверь заклинило, еле открыл, – пробубнил сторож, а я так была рада оказаться на свободе, что даже не оглянулась, когда железные врата с лязгом захлопнулись за спиной.
– Что случилось? – спросил Захар. – Мы случайно заметили, что кто-то дергает засов, и подошли…
– Этот подлец меня запер, когда я принесла брошюры.
Бумажные буклеты полетели в урну для мусора.
– Сторож ничего тебе не сделал? – Николя заглянул мне в лицо. Он был одет в кожаный плащ и шелковую черную рубашку.
– Не успел. Слава богу, вы шли мимо. Как думаете, в милицию бесполезно обращаться?
– Абсолютно! – ответили парни и посоветовали: – Купи себе перцовый баллончик. Время неспокойное, таких сволочей, как этот, полно.
Поскольку я все время была в напряжении, на улице у меня подкосились ноги и закружилась голова. Я села на скамейку.
– Что-то мне нехорошо.
– Ты это брось, – сказал Николя. – Всякое в жизни бывает. Не изнасиловал, и ладно. Забудь!
– Постараюсь.
– Вы с матерью нашли работу?
– Нет. Обошли десятки мест, где якобы кто-то требуется.
– Ненавистный город! – Захар потер глаза тыльной стороной ладони, и я заметила у него серебряный перстень на мизинце. – Мы работу найти не можем уже полгода, хотя местные. Только заработки от случая к случаю. Сейчас мансарду утепляли в частном секторе…
– Он работал, а я морально поддерживал, – засмеялся Николя.
– Как это «мансарду утепляли»? – спросила я.
– Ничего сложного в процессе утепления нет. Главное – помнить, что стекловата – вещь коварная. Без защитных очков стеклянные иголки сыплются в глаза как песок. Можно и ослепнуть ненароком, – объяснил Захар.
– Никогда не занималась чердаками, хотя умею менять рамы, снимать и вставлять двери, делать ремонт. Война научила…
– Вы где живете?
– Пока в бывшей конюшне, как пойдет дальше, не знаю. А тут еще новая напасть – с паспортом.
Я рассказала вкратце о том, как мы побывали у начальника паспортного стола и какое предложение нам сделала Любовь Андреевна.
– Бедные, – покачал головой Николя. – У нас тоже работы нет. И жилья своего нет. Мы с родителями не живем. Снимаем комнату.
– Ты не понимаешь, – перебил брата Захар. – Если у нее не будет паспорта, их будут штрафовать, не найдется денег, могут прямо в милиции сотворить что угодно. Надругаться, подбросить наркотики. У людей из Чечни нет прав. Не будет документов – и все, капут.
– Что делать? Куда идти? Кто поможет? Нет никаких организаций, нет приюта, никому в этом городе не нужны беженцы, – всплеснула руками я.
– Все верно, – согласился Николя.
Я заметила, что у него точно такой же перстень, как у брата.
– Подожди здесь. Нам нужно поговорить. – Захар поманил Николя за собой.
Совещались они недолго, а вернувшись, объявили:
– Вот утепляли крышу и заработали триста долларов. Возьми двести. Это подарок.
– Не могу, – отказалась я. – К тому же все равно нужно пятьсот.
– Что ты можешь продать?
– Сережки. Это единственное, что есть. Все остальные ценные вещи уже обменяли на продукты.
– Уши зарастут.
– Да. Но больше ничего нет. Я узнавала, за них дадут около сотни.
– А телефон?
– Думала над этим, он будет стоить десять процентов от настоящей стоимости, а позвонить я уже никуда не смогу.
– Бери! – Николя протянул мне деньги.
– Это неудобно.
– Давай так. Мы даем их не тебе, а твоей матери. Она сама решит, что с ними делать. Это жест доброй воли. Она ведь нас спасла, – настаивал Николя.
– Тебя спасла, – пошутил Захар.
Начавшаяся перепалка заставила меня улыбнуться. Новые знакомые вызвались проводить меня домой. Я шла в мокрых сапогах, но в душе у меня зарождалась надежда, что этот страшный город подарит настоящих друзей, а может быть, даже любимого человека.
– Ты замерзнешь, – сказала я Николя. – Надень шапку или кепку.
– Смерть не обмануть, – подмигнул он. – А красота вечна. Ты замечаешь, какой сочный воздух? Скоро из земли прорастут зеленые травы!
– Травы? – Я решила, что Николя шутит.
Эльфийская хрупкость дополняла его образ. Словно река в каньоне, манила и завораживала тонкая лента, извиваясь в длинных темно-каштановых волосах. Лента овивала тяжелые пряди, соединяя их в небольшие отрезки и вместе с тем разделяя общий поток ниспадающего шелка, отчего создавалось ощущение, что передо мной не современный человек, замученный повседневным бытом и способами выживания, а пришедший из шумерских сказаний юный дух ветра.
Николя посмотрел на меня с улыбкой, и я поняла, что добрый смех искрится в глубине его зеленых глаз.
– Ты не замечаешь прекрасного, – Николя затянулся сигаретой. – Война уничтожила красоту восприятия. Но это со временем пройдет…
Легкие снежинки падали на его прическу в виде хвоста с перетяжками, отчего Николя выглядел загадочным, как музыкант или актер на далеком Западе.
Не выдержав, я похвасталась, что недавно мы купили утюг. В утюг можно заливать воду, и он пыхтит, только гладить им нечего.
– Мы не собирались его покупать, но продавщица уговорила. Наверное, она соблюдала свою выгоду…
– Вы потеряли веру в людей, – ответил Николя.
Захар молчал всю дорогу, терпеливо слушая мои рассказы о войне и дневниках. Около дворика, вокруг которого ютились халупы, к нам подошел бездомный старик, которому иногда я подавала мелочь. Несмотря на то, что бездомный не имел возможности помыться и вдоволь поесть, он всегда отличался жизнерадостностью. Заметив нас, он загорланил беззубым ртом песню о том, что весна – молодая девица в шелковых нарядах.
– Когда люди подают ему милостыню, он покупает хлеб и делится с птицами, – сказала я.
– Значит, мы не зря шли пешком и сэкономили на билетах. – Захар протянул нищему десять рублей.
У меня тоже нашлись монетки.
Мы подали старику со словами: «Примите от безработных!», а он в ответ прокричал:
– Я вас люблю!
Хозяйка жилища крутилась у разбитого сарая. Судя по всему, она наведалась за оплатой.
– До встречи! – Захар и Николя попрощались, несмотря на мое приглашение остаться на чай.
Сунув руку в карман за носовым платком, я вытащила двести долларов. Сумасшедшие! Надо при случае вернуть. Я отчетливо понимала, что ребята из благородства пожертвовали питанием на месяц, чтобы помочь малознакомым людям.
Мать, приметив хозяйку, вышла навстречу и сразу завела разговор о мышах, муравьях, жуках и огромных земляных червях, облюбовавших наше пристанище. И это за 4500 рублей в месяц!