– В Ставропольском университете есть факультет журналистики. Каждый год выпускаются тридцать-сорок профессиональных журналистов, добрая половина которых идет торговать носками, нижним бельем, телефонами и цветами. Рабочих мест нет, – пояснил Луковица.
Текст о «врагах народа» главный редактор взял и попросил написать очерк о потерянном поколении рожденных в 90-е годы.
В «Ставропольском этапе» работали нерасторопные и вальяжные сотрудники – такие же, как советская эпоха. Заместитель редактора Бизе, тощая и нервная женщина чуть за сорок, к которой меня отправил Луковица, не хотела разговаривать, отворачивалась, а затем сообщила, что прочитала мои январские статьи о наркомании, разосланные по редакциям.
– Нечего показывать свою работоспособность! Подумаешь, пишет она статьи огромные! – Губы-ниточки презрительно кривились на отекшем лице Бизе. – Ты в дурном свете выставляешь ставропольскую молодежь! А еще русских военных в Чечне! Даром тебе это не пройдет!
– Значит, не сработаемся? – спросила я.
– Об этом вообще забудь! – Бизе даже ногой топнула. – Ты спекулируешь на ранениях! Ранили – и молчи! Могли ведь и убить! Радуйся!
– Меня водили на расстрел в четырнадцать лет. Вам меня не запугать!
– Но я не позволю публиковать твои чеченские истории в ставропольской прессе! Ясно?!
Статью о своих грозненских соседях я оставила в редакции и ушла, понимая, что надо продолжать искать вакансию продавца.
Офис сети продуктовых супермаркетов «Мухомор», куда я поехала сразу после «Ставропольского этапа», в поиске работы не помог. Идти до него от конечной остановки следовало около получаса. Офис располагался за чертой города, о чем по телефону меня не предупредили. На место одного продавца претендовало более пятидесяти соискателей, и каждому велели заполнить анкету. Я отдала свой бланк юной сотруднице в мини-юбке. Девушка бегло прочитала его и, поджав губы, заявила:
– Фи! Журналист из Чечни! Торговала на рынке! Товар у нее был! Кто поверит?! Иди отсюда, чеченка!
Меня не только не взяли на работу, но даже не поверили ни единому слову.
Или не захотели верить.
Вернувшись в съемную комнату, я застала маму в слезах. Оказалось, приходили арендодатели. Попросив мамин паспорт, они убедились, что ранее мы проживали в Грозном, и потребовали освободить помещение. Деньги, уплаченные за месяц вперед, не вернули.
– Представляешь, – маму трясло, – сказали, что у нас три дня. Если не уберемся, они вызовут милицию. Мы же сняли у них на месяц. Что делать? Это звери, а не люди!
– Самый страшный город, который я только видела.
– Много ли ты видела? – съехидничала мама.
– Мне хватило.
Усталость помножилась на безысходность, и вместо того чтобы отдохнуть, следовало ускориться и рвануть по новому кругу, но в проклятом замкнутом лабиринте сколько ни беги, оказывается, что стоишь на месте или, еще хуже, волной отбрасывает назад.
– Утром, пока тебя не было, принесли газеты. Я взяла несколько для кошек на горшок. Посмотри, – мама сунула мне под нос дешевую бесплатную газету.
В одном объявлении было написано, что женщина-инвалид ищет помощников, которые смогут ухаживать за ней, содержать дом в чистоте, готовить, и за это смогут проживать у нее – бесплатно.
– Я буду ухаживать, а ты мне помогать, – оживилась мама.
Выбора не было. Иногда жизнь не просто бросает на дно, а бьет об него, подобно подводным течениям.
Просроченный паспорт не выходил из головы, и, собрав одежду и кошек, я позвонила Александре.
– Здравствуйте, – сказала я, – мы познакомились на выставке. Помните меня?
Александра, выслушав мою просьбу, засомневалась, что сын разрешит прописать в квартире чужого человека, но пообещала перезвонить через полчаса. Звонка мы не ждали, приняв ее фразу за вежливый отказ, а когда она позвонила, оказалось – о чудо! – сын разрешил, мы пустились в пляс прямо на мешках и коробках.
Чтобы Александра и Вадим не передумали, поскольку людям свойственно менять решения, мы договорились встретиться у паспортного стола на следующий день.
Даму в шиншилловых мехах мы заметили, едва она переступила порог.
– Рада вас видеть! – издали крикнула Александра.
Оказалось, что ее сын Вадим паркует джип за углом и тоже вскоре появится.
– Я принесла домовую книгу. Пропишем тебя, а после я отправлюсь на сеанс йоги.
– То есть вы совершенно бескорыстно собираетесь меня, незнакомого человека, прописать в своем доме? – на всякий случай уточнила я.
– Конечно, милая. Мир так жесток, что хочется его разнообразить добротой и сочувствием.
Но милиционеры, выслушав Александру, моментально отвергли этот вариант.
– Вы знаете, кого прописываете?! – строго спросил человек в фуражке. – Она может оказаться террористкой!
Он указал на меня.
– Кем?! – вытаращили глаза мы.
– Берите мать за руку и уводите отсюда! – приказал милиционер присоединившемуся к нам Вадиму. – Чеченская девчонка должна принести справку № 5, что не связана с бандитскими группировками. Эту справку дает ФСБ.
– Что?! – Мы не верили тому, что слышим.
– У нее нет штампа о выписке из Грозного! – Милиционер, разглядывая бумаги, говорил обо мне в третьем лице. – Она до сих пор прописана в разбомбленном доме.
– Пусть ее выпишут по месту жительства в Чечне, представят нам справку, а потом приходите, – поддакнул другой служитель закона.
Совершенно ошарашенные, мы стояли посреди паспортного стола.
Первой нашлась мама. Она сказала людям в погонах:
– Ах вы зажравшиеся подлые суки! Хари у вас лоснятся от взяток!
Александра в роскошной шубе беспомощно развела руками, а Вадим тихонько сообщил, что хотел бы нам помочь, но боится проблем для семьи.
– Христос жив! Он до сих пор живет в Гималаях и занимается йогой! – на прощание воскликнула Александра. – Может быть, однажды он заглянет в Россию и наведет порядок…
Прописка и паспорт уплывали от меня в Шамбалу.
– Христа на вас не хватает, отпрыски дьявола! – крикнула Александра работникам паспортного стола.
Милиционеры посмотрели на нее с недобрым прищуром.
– Уходим, пока нам не приписали неповиновение властям… – Вадим крепко взял мать под локоть.
Они ушли.
Как только за ними закрылась дверь, из кабинета начальника выпорхнула наша старая знакомая Любовь Андреевна и с улыбкой поинтересовалась:
– Чудаки! Вы хотели получить паспорт задаром? Пятьсот долларов!
– Нет у нас, – ответила ей мама. – Землю есть буду, если вру! Нет у нас таких денег!
– Ваши проблемы, – нараспев произнесла Любовь Андреевна. – Ищите лучше!
И нырнула обратно в кабинет начальника.
Мы вышли из паспортного стола с ощущением, что нас в очередной раз стукнули пыльным мешком по голове. Оставалось познакомиться с человеком, давшим объявление в газету. Судя по всему, дом находился на окраине, куда ходили только маршрутные такси. Мы заняли два пустых места в салоне, как вдруг водитель поинтересовался:
– От кого это воняет?
Пассажиры усмехнулись.
– В салоне воняет от черных обезьян в платочках, – подытожил водитель маршрутного такси. Внешне мужчина выглядел прилично, но его слова нельзя было принять за шутку. Он намекал прямо на нас, чтобы оскорбить. В платках были только мы.
– Выйдем отсюда! – сказала я маме. – Кругом фашисты!
– Сиди тихо, – одернула она меня. – Следующая маршрутка через час. Мы бездомные. Нам не до гордости. Никому мы не нужны. Русские нас гоняют, и чеченцам мы не родня. Забыла, что ли?
Пришлось всю дорогу смотреть в пол, чтобы не встречаться глазами с пассажирами. На грубость водителя никто не ответил, не вступился.
Мы вышли на окраине, и я увидела дом в два этажа с крышей из бордовой металлочерепицы. Забор вокруг представлял собой мелкую сетку примерно в метр высотой. Отворенная настежь калитка была придавлена большими камнями. Проходя мимо окна на первом этаже, я услышала, как кто-то громко ругается матом. Из дверей выскочила девушка-почтальон с сумкой писем. Оглянувшись, она крикнула:
– Сама паскуда! Сама старая грымза!
Так мы познакомились с инвалидом первой группы Ниной Павловной.
Женщина лет шестидесяти, крепкая, въедливая, она смотрела на нас свысока, как на рабов. Нина Павловна не ходила самостоятельно, но это не мешало ей держать окружающих в ежовых рукавицах. Ее боялись социальный работник, почтальон и участковый.
Едва мы вошли, я сразу почувствовала злобный характер: домовладелица не предложила нам присесть после дороги, а когда мать поздоровалась, приказала:
– Быстро пошла и закрыла форточку! Дует!
Я зажмурилась, понимая, что мама может на это ответить, а когда открыла глаза, оказалось, что она уже хлопочет у окна.
– А ты что встала? – обратилась Нина Павловна ко мне. – Вымой руки и подавай обед! Кастрюля с борщом в холодильнике. Соленые огурцы мелко нарезать. Хлеб черный. Рюмку водки!
Как выяснилось буквально через полчаса, Нина Павловна всю жизнь проработала надзирателем в женской колонии, а на старости лет ее избили неизвестные. И она стала инвалидом.
Пока я, подпоясавшись фартуком, прислуживала за столом, хозяйка дома перечисляла, что входит в наши обязанности: стирка, уборка, походы в химчистку, массаж, купание и обслуживание при трапезе.
– За это я позволю вам жить на чердаке, – сказала Нина Павловна. – Там две небольшие комнаты без электричества… как кладовки. Мебели нет, спать придется на полу.
Мое недоумение нарастало с каждой секундой, но мама решила, что предлагаемый судьбой вариант куда лучше ночлега под открытым небом.
– Вода в доме только холодная, чтобы умыться, нужно греть ведро на печке, – продолжала Нина Павловна.
Выяснилось, что на чердаке нет замка. Воры неоднократно наведывались в дом инвалида, пользуясь тем, что она не в состоянии оказать сопротивление.
Помимо этого, Нина Павловна созналась, осушив рюмку, что состоит в религиозной секте.
– Если вам действительно негде жить, вы согласитесь на мои условия, – добавила она. – Может быть, я даже буду платить вам тысячу рублей в месяц, поскольку мне требуется две помощницы одновременно.