– Читала «Отче Наш». Может, заговор, какой есть? Подскажи! У тебя мать – ведунья.
– Только суры из Корана могу предложить.
– Шутишь, что ли?
Диана положила трубку.
Какие заговоры для дверей в машине? Придумают же с утра! Вспомнились слова из советского фильма: «Опохмеляться надо!»
Котенок Васька, заметив, что я проснулась, начал скрестись, намекая, что ему нужно выйти по важному делу.
Я отворила дверь. Дождь Ваське не понравился, он повел усами, напыжился и попятился назад.
– Иди, иди. – Мне пришлось выйти наружу, подталкивая котенка к грядкам.
Я как была в пижаме и домашних тапочках, так и оказалась под дождем.
Дверь позади меня скрипнула, и я отчетливо услышала, как защелкнулся замок. Не может быть! Дернула дверную ручку – закрыто. Железная калитка на воротах тоже была заперта. Ключи остались в доме.
Я побежала стучать Диане в окно. На их половине проживала дальняя родственница, женщина преклонных лет. Виктор с супругой присматривали за ней. Именно она протянула мне через форточку топор, не в силах сделать что-то еще.
Но дверь в нашу комнату оказалась на редкость прочной. Поэтому я провела в пижаме под дождем два часа. Затем я догадалась распахнуть ворота, запертые на тяжелый засов, и выглянула на улицу. Вокруг на многие километры были частные дома.
Сосед из дома напротив выносил мусор. Я попросила о помощи.
Мужчина засмеялся:
– Когда-то я домушником был, грабил. В тюрьму за это сажали! А теперь вон оно как – навык-то оказался полезным.
Он сразу придумал, что можно подсадить внука в наше окно. Мальчишка лет пяти понял дедушку с полуслова и ловко забрался внутрь.
Как только я, рассыпаясь в благодарностях, открыла ключами замок, через секунду он снова защелкнулся. Пришлось бывшему домушнику принести проволоку и закрепить ее таким образом, чтобы наша дверь не закрывалась.
Я страшно замерзла и позавтракать не успела. Позвонила мама, велела съездить на рынок и закупить продуктов.
С полными сумками я приехала на автобусе, не забыв прихватить гостинцев внуку и дедушке.
Высота ворот вокруг дома Виктора и Дианы составляла три метра. Заточенные острые пики, словно зубы дракона, служили их украшением. Перелезть через такие ворота не представлялось возможным.
Но мои ключи не отпирали калитку. Под проливным дождем я пыталась минут тридцать открыть железную дверь, но сердцевина замка упорно не поддавалась, намертво застряв в одном положении. Меня охватила паника. Мать до позднего вечера на работе, Валя – в школе, а Виктор и Диана уехали на автомобиле, в котором намертво заблокировало двери.
Пришлось постучать к соседям с правой стороны. Вышла женщина, сказала, что от нее пройти нельзя, и закрыла калитку. Моего спасителя и его внука не оказалось дома. Прошло два часа, прежде чем из института приехала студентка, живущая от нас по левую сторону. Она разрешила перелезть в наш дворик через забор-сетку, который был всего полтора метра в высоту. Я лезла вместе с тяжелыми сумками, поэтому все ноги покрылись синяками.
К вечеру явились домовладельцы. Виктор одной здоровой рукой никак не мог совладать с калиткой. До полуночи никто не спал. Я держала зонт, Диана – свечку, а ее отец, приехавший к нам из другого района, срезал болгаркой замок.
– Мало мне, что ноги в осколках, – бурчала я, – еще и лезла через чужие огороды.
– В осколках? – удивился отец Дианы.
– Я из Грозного.
– А я без всякой войны в осколках, – словно шутя, сказала Диана.
Я, конечно, ей не поверила.
На следующее утро, рассеявшее внезапное злое колдовство, Валя пришла поиграть с котенком Васькой, а вместе с ней и мать заглянула в гости.
– Дочка – такая непоседа! – всплеснула руками Диана. – Муж, когда был в командировке, в Чечне, мы с ней вдвоем остались. Решили проведать деда. Вале только четыре года исполнилось. Как она скакала! Ни минуты покоя! На транспортной остановке многолюдно. Автобус раз в два часа, а иногда проедет мимо, и поминай как звали! Толпа пассажиров волнуется, все толкаются, а Валя балуется, прыгает. Скачет со скамейки и обратно. Прыг-скок! Ох и вывела она меня! Прошу успокоиться, а в нее словно бесы вселились. Не стерпела я. Схватила дочку, отшлепала и, чтобы она больше не прыгала, обхватила ее за спину.
Не знаю, что бы случилось, если бы не это непослушание. Как только я схватила ее, раздался взрыв! Бомба взорвалась в мусорном баке. Несколько человек насмерть, мы в осколках. Все в тумане, крики, вопли… Не помню, как нас в больницу привезли.
Диана ушла, а я задумалась. Не случайно мы попали к ним в квартиранты, нас, пусть и по разные стороны баррикад, связывала война. Ее муж Виктор, узнав о дневниках, попросил почитать тетрадки о Второй чеченской.
Правую руку он вытягивал вперед, и нам становилось неловко, когда дети на улице хохотали вслед бывшему наемнику. Ему приходилось нелегко. На руку накладывали гипс, чтобы он случайно не опустил ее вниз: тогда у него могло остановиться сердце.
В «Алой розе» Саша и Каролина обучались мыть полы. Их заставил Эверест. После того как, окончательно распоясавшись, он обозвал мою мать и получил по щеке, мы уволились.
Затем директору позвонили Захар и Николя и сообщили, что тоже больше не выйдут на работу.
– «Алая роза» – отличный магазин! Покупайте книги! – охрипшим голосом орал Костя и смотрел на нас грустным задумчивым взглядом.
– Живи, как хочешь ты, а не так, как ожидают от тебя другие. Не важно, оправдаешь ты их ожидания или нет, умирать ты будешь без них. И свои победы одержишь сам! Так учил Конфуций, – сказал Николя.
– Пожил бы он в наше время… – Костя тер окоченевшие от холода руки.
Ему так и не выдали зимнюю одежду.
– Конфуцию своего времени хватило, – вставила я. – Там тоже несладко было.
– Без разговоров! – Из-за стеллажа с книгами появился директор. – Эй ты! – обратился он к охраннику. – Разве тебе велено что-то говорить?! Чтобы других слов, кроме рекламы, я от тебя не слышал. Иначе получишь пинок под зад!
– Заходите! Покупайте! «Алая роза» – магазин книг! – завелся охранник.
Красный колпак на Костиной голове выглядел на редкость по-дурацки. Хотелось снять его и сказать: ты взрослый мужчина, воевал в Чечне, почему же ты позволяешь так себя унизить? Но я знала, что в этом городе нет работы и Костя терпит ради своей семьи.
Саша и Каролина пробовали возражать, что такую громадную площадь им и до вечера не вымыть.
– Здесь по закону требуются четыре уборщицы, – стонали они.
– Шевелитесь! Живо пахать, ленивые собаки! – отрывался на них Эверест.
Под этот аккомпанемент мы ушли.
Мела метель, предвестница декабря, а я и Николя выглядели на редкость счастливыми.
– Бери брата и приходи вечером в гости, – пригласила я.
Виктор принес мои тетрадки, а затем попросил разрешения присесть. Он носил потертую крутку, не снимая, словно выцветший зеленый камуфляж мог уберечь его от внезапной смерти.
– У меня пули близко к сердцу, – сказал Виктор.
– В Чечне поймал? – спросила мама.
Ее прямолинейность была оправдана: десять лет нас самих убивали чуть ли не каждый день. Разве такое можно забыть?
– Смерть стала моей неразлучной спутницей, – несколько возвышенно ответил хозяин дома.
– Бутерброд с абрикосовым вареньем будете? – спросила я.
– Со сгущенкой, – попросил Виктор. И пояснил: – Сладенькое люблю.
– Надо было раньше любить! – ласково пожурила его мама. – Сладкое полезно для мозга. Соображал бы – в Чечню не сунулся.
Коренастый плотный мужчина сглотнул, похлопал глазами, но спорить с моей мамой не стал. Вместо этого он заговорщицким шепотом предложил:
– Можно я расскажу вам свою историю?
Я сразу оживилась, взяла в руки дневник, а мама ответила вопросом на вопрос:
– Что, больше некому?
Лицо Виктора порозовело, и он признался:
– Некому! Свои могут убить, чужие – тоже. Неудобная правда никому не нужна. Когда требовал пенсию по инвалидности, вызвали куда следует и приказали заткнуться, а в медицинской карте врачи написали ерундистику. Но может быть, она, – Виктор благожелательно кивнул на меня, – однажды напишет обо всем.
Шариковая ручка бегала по страницам дневника, и я старалась записать дословно.
Шел 2000 год. С отрядами наемников Виктор ушел из родного Ставрополя на чеченскую войну. Он рассуждал так: «черных» надо бить, вокруг одни террористы, а его родной город – фильтр, пограничная зона на Северном Кавказе, созданная, чтобы защитить Россию от потомков диких абреков.
Виктор записался добровольцем и ушел на фронт, оставив молодую жену и маленькую дочку под защитой родных стен.
В нем жила искренняя вера, что совершает он праведное, богоугодное дело. Из дома доброволец захватил нательный крест, что дается православным при крещении, и ладанку со Святой землей с горы Голгофы, где распяли Христа.
Военные будни шли своим чередом. Обстрелы. Затишья. Раненых отправляли в госпиталь, убитых временно хоронили в чужой земле, а когда удавалось, передавали своим. Безобразные, разорванные на части мертвые тела отправлялись в гробах, чтобы кто-то на мирной земле опознал в них сына или мужа.
Находясь в горах с подразделением, в которое его определили, Виктор понял, что свои, русские, сотрудничают с чеченскими боевиками, продают за валюту оружие и обмундирование, лишают солдат нормальной еды, чтобы получить легкие деньги.
Получалось, что добровольцев гнали воевать за идеи, напичкав пропагандой из телевизионного ящика, а на деле оказывалось, что это очередная грязная война.
Виктору было не восемнадцать. Он быстро раскусил, что происходит, и решил вернуться в Ставрополь, не участвуя ни в каких преступлениях. О своем решении он объявил командиру, который вместо зимнего камуфляжа выдал всем летний, тонкий, да еще и зеленого цвета: такой снайпер видит за версту.
– Больно ты умный, – ответил на это командир. – Отправишься обратно первым спецрейсом.