Всматриваясь в ее лицо, я почувствовала, что являюсь всего лишь мыслью и витаю в воздухе, перемещаюсь в пространстве, а эта женщина – я. Аллах, как можно быть с обнаженными плечами и без платка? Что я вижу?!
Я сделала глубокий вдох и поняла, что стою в свете софитов перед огромным залом.
– Что я здесь делаю? – тихонько спросила я.
Помощница, крутящаяся неподалеку, всплеснула руками:
– Как же! Сам король вручает вам Нобелевскую премию!
В этот момент я отчетливо поняла, что мои чеченские дневники изданы. Изданы! И сейчас я должна произнести речь. Открыв рот и удивляясь самой себе (английский я практически не знаю), я произнесла на чистом английском:
– Благодарю вас, дамы и господа! Эта книга была самой важной для меня, для всех, кто пережил страшные войны на моей родине. Для русских, чеченцев, ингушей и представителей всех других национальностей! Это наша общая трагедия! И мне удалось рассказать об этом!
Николя позвонил мне за сутки двадцать шесть раз – я начала вести подсчеты.
Он сказал:
– Я хочу слышать твой голос!
Николя боялся этого мира и притягивал к себе его темную сторону. Я пыталась помочь ему справиться с приступами паники, советовала задерживать дыхание и представлять, что он находится на дне океана, под толщей воды, где его никто не потревожит. Но главным утешением для Николя оставались сигареты. Он курил их в невероятном количестве.
Я начала замечать перемены в себе. Нарастало чувство раздражения и неприятия окружающих. Их реакции были слишком замедлены. Поскольку на войне опасность поджидала каждую секунду, я привыкла мыслить по-другому. Быстро. Стремительно.
В магазине игрушек меня раздражало радио с непристойными песенками, больше пригодными для панели, чем для образованных людей.
Неумение окружающих осознать ценность и быстротечность жизни повергало в уныние.
Несколько раз я теряла сознание. Нет работы – нет еды, мы погибнем. «Как солдату, мне нужно держаться до последнего», – решила я.
Порой мне стало чудиться, что я слышу взрыв. Тот, который произошел годами ранее. Тогда я оглохла на трое суток. Волна из прошлого будто накрывала все вокруг. И с трудом различались голоса и мелодии пошлых песенок. Безумно хотелось тишины… Тишина! Это была недоступная радость. Радио гремело целый день, и приходилось перекрикивать его, общаясь с покупателями. Остальные продавцы любили шум, тонули в нем, чтобы забыть о своих проблемах, а мне было необходимо спокойствие. От громкой музыки холодели руки, начинала кружиться голова, немели губы. Я не понимала, почему это происходит со мной…
Я вздрагивала, будто рядом разрывалась бомба. Однажды, вздрогнув от разрывов снарядов, слышных только мне, я, упаковывая игрушки, сильно порезала руку.
В полдень наш магазин посещала Марина. Эта женщина жила тем, что готовила обеды на дому, а затем ходила по торговым точкам и предлагала тарелку еды за двадцать рублей. Таская на себе тяжелые бидоны и посуду, Марина сгорбилась и выглядела не по годам старой.
Моя мать напросилась к ней в помощницы, и Марина разрешила ей чистить картошку и делать салаты за порцию еды раз в день.
Из «Пружинки» маму прогнали при проверке документов, поскольку она не была официально оформлена.
Я спросила Влада и Соню, когда со мной рассчитаются за отработанный месяц.
– Не торопись, – ответили они. – Жди!
Мизерной зарплаты не хватало, чтобы досыта питаться, и мама опять начала твердить о самоубийстве.
А мне хотелось сделать всем друзьям и знакомым небольшие сувениры-подарочки, и еще я ждала, что меня оформят по договору, как обещали.
В течение дня мама несколько раз звонила в отдел игрушек и плакала, что не выдержит больше оскорблений и преследований. Я просила ее: оставь тему чеченской войны в разговорах с соседями. В Ставрополе мало знают правды о войне. Мама меня не слушала.
– Не могу так жить! – ревела она.
Выслушав ее, я попыталась сломать ненавистное радио, но меня ударило током. Это было похоже на укус пчелы. В детстве меня жалили пчелы, когда я бегала на поле с цветами и там кружилась.
В кружении я чувствовала сверхъестественную мощь.
После рабочего дня я отправилась в Медакадемию, где мама по вечерам убирала. Тоже, разумеется, без оформления. По дороге мне встретились Захар и Николя. Они были расстроены и голодны. Я сунула в карман Николя мелкие деньги. Он хотел вернуть, но я оттолкнула его. Тогда Захар и Николя погнались за мной, но я оказалась ловчее: вбежала в Медакадемию и закрыла засов.
Помогла маме вымыть зал и коридоры, так как она мучилась от сердечного приступа.
Вечером друзья позвонили по телефону, благодарили, а я рассказала им, как Фаина меня спасла. Шел девятый день моей работы. Соня с покупательницей стояли по одну сторону витрины, а я и напарница – по другую. Мы показывали женщине очень дорогой набор игрушек «Железная дорога» (его стоимость равнялась моей месячной зарплате). В наборе были вертолеты, машинки и поезд. Я достала одну из пластмассовых машинок, а она хрустнула и разломилась пополам в моих руках.
Соня повернулась ко мне:
– Эй ты, чеченка! Осторожней! Не поломай мой товар!
Я побледнела:
– Кажется, уже…
Фаина, стоявшая рядом, все видела. Пихнув меня ногой, чтобы я закрыла рот, она громко спросила:
– Уважаемая Соня, подскажите, где здесь продаются пирожные?
Хозяйка своим ушам не поверила:
– Что за дерзость?! Пирожных ей захотелось?! Ну-ка работать!
Воспользовавшись ситуацией, я сунула сломанную машинку обратно в коробку.
– Хороший человек – большая редкость в наши дни, – сказал Николя, выслушав меня. А затем предложил: – Приходи к нам в гости. У тебя ведь завтра выходной? Захар испечет пирог, а я обещаю не ругаться матом.
– Ловлю на слове, – сказала я.
Назавтра было воскресенье. Мытье полов по чужим подъездам сократилось – не все жители имели возможность платить за уборку, поэтому я отработала только три часа.
Мама по воскресеньям отдыхала. У нее на днях украли кошелек, в котором находилась сумма, равная цене трех килограммов картофеля. Мы перетрясли все вещи, проверили по сантиметру ковер, обыскали углы. Кошелька не было. Решили, что кому-то он оказался нужней, чем нам.
Но мама все равно злилась.
– Это нечестно! Несправедливо! – без конца восклицала она.
Я отправилась в ванную комнату. Мне хотелось красиво уложить волосы и накрасить глаза. Вдруг Николя признается мне в любви? По поводу его чувств у меня не было ни малейшего сомнения.
Из ванной я выпорхнула через полчаса и обнаружила мамин кошелек на самом видном месте.
– Ты кошелек нашла? – заорала я.
Мама забормотала:
– А?! Чего?!
Ключ от комнаты был только у нас.
Мы открыли кошелек и пересчитали купюры. Денег там стало в два раза больше, чем было.
Объяснить это чудо мы не смогли никаким образом.
Адрес Захара и Николя, написанный на клочке бумаги, я положила в карман. Николя предупредил, что в данный момент они проживают в квартире старшего родственника, расположенной на улице Лермонтова.
Шагая по декабрьскому хрупкому ледяному мостику две тысячи пятого года, плавно уводящему меня в две тысячи шестой, я понятия не имела, чем обернется эта встреча. Многое я повидала в Ставрополе, но до определенного момента события казались понятными, входили в систему координат. Изучая неведомый для меня русский мир, я фиксировала происходящее с неимоверной тщательностью.
Когда я вошла в подъезд и поднялась на нужный этаж, то удивилась: дверь квартиры оказалась мощной, бронированной, словно здесь жили не бедные родственники, а настоящие богачи. И я подумала, что перепутала подъезд. Но номер квартиры был правильный.
Дверь открыла Фрося, про которую Николя заранее предупредил: «Любит выпить. Снимает одну из комнат в квартире по разрешению старших в моей семье».
Фрося посмотрела на меня сквозь непроницаемые черные очки и сморщила нос.
– Если Николя не проснется, выгоню тебя на улицу! – с порога заявила она.
На молодой женщине были надеты застиранные бордовые шорты и короткий спортивный топик, облик довершало гнездо спутанных светлых волос.
Пока я разувалась, Фрося отправилась на кухоньку и, усевшись на дряхлую деревянную табуретку, положила ноги в носках разного цвета на единственный свободный стул.
Происходящее начинало мне не нравиться. Я подошла, выдернула из-под Фросиных ног стул, села и сказала:
– Спасибо!
– Пожалуйста! – ответила Фрося таким голосом, словно собралась меня отравить, и затянулась сигареткой.
На шум вышел Захар. Он попросил меня подождать.
В их комнате после сна шла уборка.
Фросина комнатка оказалась через стену.
Молча выкурив три сигареты подряд, Фрося сняла очки, смерила меня презрительным взглядом серых глаз, хмыкнула и ушла к себе.
В комнате братьев я увидела маленький деревянный столик, горы DVD-дисков, просторную софу у окна и разноцветную ковровую дорожку на полу.
Поскольку стульев в комнате не было, а кресла были завалены одеждой, я по-восточному опустилась на пол. На чужое спальное место садиться было неприлично.
Из клетки, стоящей на столике, выбежал белый крысенок и начал смешно шевелись усами.
– Его зовут Локи, – сказал Захар. – Я подарил его Николя.
– Локи мне снился задолго до своего рождения, – зачем-то пояснил Николя, расхаживая по комнате в футболке и плавках.
– Надень-ка штаны! – посоветовала я ему.
Николя послушно выполнил мою просьбу, а затем принес табуретку и стул.
Мы поговорили об отсутствии работающих законов в стране, после чего я уселась к компьютеру. Компьютер Николя был пращуром современных ноутбуков.
– Новый пришлось продать, когда не было денег.
– Понятно.
Мог бы и не объяснять.
Захара Николя отправил на кухню печь пирог, и мы наконец остались наедине.
– Ты быстро печатаешь? – спросила я Николя. – Помоги напечатать статью о хорошем ч