На поселок с телевышки транслировалось два канала, и оба с жутчайшими помехами, поэтому местные жители привыкли бить телевизор руками и обувью, пытаясь поймать сигнал.
Несколько раз Николя оглянулся, ему показалось, что приближается автомобиль, но на дороге никого не было. Около кладбища всегда атмосфера мистики, успокоил он сам себя, прибавляя шаг. И в этот момент позади него зажглись фары, словно глаза эриний, машина резко увеличила скорость, раздался хлопок, и Николя приземлился в сугроб.
Мелькнула догадка, что на него вышли люди, которым изрядно насолил старший брат, и смерть из детских видений лукаво усмехнулась из-под черного капюшона.
Стараясь понять, что происходит, Николя обратился к тому, что было прожито, переживая это заново, фрагмент за фрагментом. Так всегда бывает, когда нервная система пытается восстановиться и человек видит мозаику прошлого. Ула часто говорила, что воспоминания заперты в Башне памяти. Эта Башня простирается до самого неба. Каждый кирпичик – наш поступок. Чтобы вспомнить тот или иной год, следует проникнуть сквозь перекрытия, спуститься с высоты, упасть на днище и просочиться сквозь камни, подобно бестелесному духу.
Шестнадцатый этаж Башни памяти. Декабрьская ночь с пятницы на субботу. Николя возвращался домой с дискотеки. Трое молодых мужчин, от которых веяло сладким ароматом дымка, швырнули его за заднее сиденье белой «Нивы».
Городские мажоры из Ставрополя, черт знает как оказавшиеся в поселке, хотели развлечься и даже не представляли себе, что тщедушный подросток, похищенный ими, – брат местного криминального главаря.
На подъезде к заброшенному дому, стоящему на отшибе, фары выхватили из темноты калитку зеленого цвета и часть железного заборчика. Николя мутило – то ли от удара, то ли от страха, ноги дрожали, вслушиваясь в речь незнакомцев, к своему ужасу, он понял, что перестал различать слова, слившиеся в единый гул, словно жужжание сотен пчел.
Николя начало казаться, что все это не более чем игра, которая происходит с кем-то другим, а вовсе не с ним, при этом его сознание было спокойно и являлось как бы наблюдателем, вне зависимости от того, погибнет физическое тело или нет.
Похитители притащили Николя в комнату. Если бы милиция попросила описать их внешность, Николя бы не смог. Согласно теории, вычитанной в какой-то библиотечной книжке, он верил, что в некоторые моменты в людей вселяются демоны. Именно поэтому люди совершают неблагопристойные поступки, не останавливая друг друга и не задумываясь о последствиях. Каждому будет дано по вере его, говорили древние, и это, несомненно, истина.
Похитители бросили подростка на софу. Николя уткнулся лицом в пыльную матерчатую обивку и перестал сопротивляться, хотя по дороге и предпринимал робкие попытки, не увенчавшиеся успехом. Один из мужчин притянул его к себе за запястья, отчего лицо Николя оказалось перед молнией на джинсах незнакомца.
Именно тогда Николя понял: его не убьют, а используют как женщину.
Поражаясь самому себе, он отметил, что происходящее его не пугает, а, наоборот, вызывает непреодолимое желание.
В кукольном представлении мира подобное обращение между представителями мужского пола унижает, отбрасывает на нижнюю ступень иерархической лестницы. Но в низу живота появилось приятное тепло, в груди завибрировала энергия такой силы, что Николя едва не задохнулся от блаженства при грубых прикосновениях похитителей, срывающих с него одежду.
Голоса начали пробиваться сквозь гул, и, лежа в заброшенном доме на ветхой софе, Николя расслышал, как двое позади него совещались. Их шепот смешивался с его собственным прерывистым дыханием, и случилось то, что предрек древнеримский лирик Гай Валерий Катулл в своих стихотворных строках: «Раскорячат, и без помехи хрен воткнется в тебя».
Николя казалось, что все его естество находится в обжигающем пламени, вытянутые вперед руки дрожали от нарастающего возбуждения, тело вопреки его воле извивалось, а боль смешалась с волнами безудержной эйфории.
Один из похитителей приподнял голову Николя и завладел его жадным, открытым ртом. Николя почувствовал, как бедра и спину залило семенной жидкостью, напомнившей воск, стекающий с горящей свечи.
Мысли – это мусор, имитирующий деятельность сознания. Когда есть жизнь, они улетучиваются, и остается лишь диапазон звуковых волн, рождающийся в глубине шаманского бубна.
Ощущение времени теряет значимость точно так же. Время останавливается вместе с потоком шелухи. Сколько часов Николя находился в заброшенном доме, он не знал и не думал об этом, только чувствовал, что двое позади него сменяли друг друга несколько раз, а потом наступила тьма, в которой мириады частиц соревнуются в световых гонках.
Разбудил холод. Ветер трепал волосы, Николя сразу подумал, что потерял шапку, связанную Улой, и открыл глаза. Небо над поселком набухло, цеплялось за крыши, предрекая снежную бурю.
Оглядевшись по сторонам, Николя понял, что находится недалеко от дома у ветхой церквушки. Его перчатки и шапка потерялись.
Тот факт, что он жив, да еще находится на пороге божьего храма, Николя несказанно обрадовал. И несмотря на ночное происшествие, оценку которому он решил пока не давать, так как признаться кому-то в подобном сродни бубонной чуме, чувствовал Николя себя неплохо.
Опираясь на церковную ограду, он сделал первые шаги, и оказалось, что идти нужно неспешно, глубоко вдыхая морозный воздух, отчего сердцебиение восстанавливалось, а ноги, хоть и подрагивали, но упрямо несли вперед.
В родном дворике царила тишина, нарушаемая только скрипом из сарая: там корова Маня выхаживала новорожденного бычка. В окнах не горел свет, только крошечная лампочка светила в уборной на втором этаже на случай, если беременная Лиана пойдет туда с Тимуром.
Николя мечтал прокрасться по лестнице как можно незаметней в ванную комнату, а оттуда в свою кровать и уснуть.
Испачканные вещи были скомканы в узел и брошены в стиральную машину. Он переоделся и помылся. Надев тапочки и халат, Николя взглянул на часы, идущие своим ходом в коридорной нише, и обнаружил, что еще нет пяти утра.
Начитавшись книг о шпионах, Николя соорудил защиту межкомнатной двери, которой, по семейной традиции, замок не полагался, так как от родных запираться нечего – если надо, все равно выбьют. Уходя из дома, Николя всегда вставлял в щель дверной коробки зубочистку или крошечный обрывок бумаги, а возвращаясь, проверял, все ли на месте или в его отсутствие в комнате кто-то побывал. Фильмы порнографического содержания на DVD-дисках способствовали развитию осторожности.
Но сколько Николя ни проверял, то ли хитрец, приходящий в его отсутствие, сам был из знатоков, то ли DVD подобного содержания никому были не интересны, но зубочистка и бумажка по-прежнему занимали свое охранное положение.
Прокравшись на цыпочках по коридору второго этажа, Николя открыл дверь в свою комнату и с надеждой посмотрел на пол: однако зубочистка не упала. Сердце екнуло. Неужели его искали?
– Давай заходи! – раздался шепот, от которого Николя вздрогнул и перевел взгляд на узкую койку у окна. Там сидел старший брат.
Объяснений было не избежать.
Рядом с кроватью на столике, стилизованном под черепаший панцирь, стояла хрустальная пепельница, и, судя по окуркам, Король-Эльдар ждал его пару часов.
– Я был в гостях… – Николя сказал первое, что пришло в голову.
Король схватил его за шкирку и приподнял в воздухе.
– Тихо и быстро. Где был? – Шепот брата вызвал звон в ушах, и Николя начал подозревать, что это приступ панической атаки, которых не случалось несколько лет.
– Я не могу дышать… – только и сказал он в свое оправдание.
Король-Эльдар тряхнул его, как мешок с картошкой, и бросил в кресло.
– Тс-с-с-с! – прошипел брат. – Бабуля спит. Из-за того, что ты, гаденыш, не пришел вовремя, ей пришлось пить таблетки. Соображаешь? Я с Чеченом и Гусем всех на уши поднял. Не было тебя нигде.
Николя вжал голову в плечи. Короля-Эльдара никогда не интересовали его проблемы. Почему сейчас все изменилось? Какое ему дело до Николя, которого он, старший брат, не раз называл «доходягой» и «калекой».
– Это честь нашего рода – держать всех под контролем! – словно отвечая на его мысли, сказал Король-Эльдар.
Брат достал сигарету и закурил. Ула всегда запрещала курить в доме, но ничего не могла поделать с Королем и со своим сыном, отцом Николя. Только после травмы отец начал вести себя иначе: на перекур выходил в сад. Курить он не мог, поэтому зажигал сигарету, словно индийскую ароматическую палочку, чтобы ощутить запах табака…
– Ты ничего не хочешь мне объяснить? – Старший брат прервал мысли Николя.
– Нет.
– То есть все в порядке?
– Да.
Король-Эльдар посмотрел в окно. И Николя начал успокаиваться, что сейчас брат уйдет, а он сможет отдохнуть. Но тот встал, прошелся по комнате, а затем резко наклонился к лицу Николя.
– Ты думаешь, я ничего не знаю?
– Что?! – вырвалось у Николя. – Что тебе от меня нужно?
– Мне сказали, что в поселке была левая машина и тебя забрали. Или это не так?
У Николя зуб на зуб не попадал, ему начинало казаться, что этот вынос мозга куда хуже любого насилия. Хотелось прекратить это сию же минуту.
– Ладно! Ладно! – ответил он. – Я расскажу.
Конечно, Николя рассказал только часть правды, о том, что его избили, привезли в дом на окраине, изнасиловали и выбросили в сугроб у церковной ограды. О своих чувствах к похитителям, которых стыдился до глубины души, Николя промолчал.
Король-Эльдар вышел, закрыл дверь и, судя по шороху, положил на место зубочистку. Николя поплелся в убаюкивающие сновидения. В них можно было предаваться фантазиям, в которых его снова кто-то похитил.
На следующий день домашние делали вид, будто ничего не произошло, а Ула даже не спросила внука, откуда у него синяк на щеке и почему опухли губы.
Николя быстро выпил чай и встал из-за стола, сославшись на простуду.