«Скушай хоть крошечку», – упрашивали они.
Но это было бесполезно. Двадцать один день голода, упражнений и минус семнадцать килограммов – вот что пронеслось перед их глазами.
Нужно ли говорить, что мать отказалась идти в больницу на осмотр. Через полгода, когда врачи, недоумевая, почему пациент все еще жив, потребовали повторить анализы, рак – исчез. Пропал без следа, как будто бы его никогда и не было.
«Куда вы его дели?!» – возмущался главврач больницы.
Мама в ответ пожимала плечами и о йоге умалчивала, чтобы ее не сочли сумасшедшей.
Николя выкурил несколько сигарет подряд и сказал:
– Потрясающая история!
– Мы молились за выздоровление Фроси у иконы Девы Марии, – сообщил Захар.
– Вы ходите в церковь?
– Довольно часто по воскресеньям.
Для меня это была новость.
– Я думала, геи не ходят в такие места.
– Разве Бог не даровал нам равные возможности? – удивился Николя.
– Так и есть, но все-таки…
– Мы побывали в трех церквях за один день и всюду молились. – Николя говорил совершенно серьезно.
– Ты поддержишь нас? – спросил Захар. – У нас для тебя презент!
Николя вышел в коридор и вернулся с пакетом.
– Что это?
– Посмотри.
Я развернула упаковку и ахнула: это был коврик для намаза.
– Ты знаешь суры из Корана. Будешь молиться за Фросю, чтобы она вернулась к нам?
– Буду, – пообещала я.
– А на твой двадцать первый день рождения мы отправимся в парикмахерскую! Тебе когда-нибудь делали маникюр? – спросил Николя.
– Нет… В детстве я как-то накрасила ногти маминым лаком. За это меня хорошенько избили.
– Надо сделать укладку! Прическу! Мы все оплатим. Ты понимаешь, что окажешься в настоящей парикмахерской?
– Но… мне, вероятно, придется снять платок?
– Конечно! – вскричали Захар и Николя. – Давно пора его снять, маленькая ханжа. Иначе ты так и останешься старой девой. Зачем ты надеваешь платок, как бабка? Другое дело – коврик для молитвы. Помолился и убрал его подальше.
– Все девушки в Чечне носят платки… – попробовала возразить я.
– Вспомни, как ты его надела.
– Меня мать наказала: отлупила и побрила мне голову, когда я уронила на пол коптилку – банку с керосином и фитилем, тогда я и надела платок. Мне было десять лет.
– И ты никак не откажешься от символа унижения? Да ты мазохистка!
– И фетишистка!
– Это еще кто?
– Неважно! Все плохое когда-нибудь заканчивается. Послезавтра посидим в кафе и пойдем в парикмахерскую!
Спускаясь в старый парк, я смотрела на вековые дубы и высокие тополя, видевшие писателей и поэтов прошлого, побывавших на Кавказе.
Деревья закрывали собой и без того тусклый предзакатный свет. Из глубин леса полз густой туман. Тишина рождала стихи и страх. Будто призраки прошлого, которых здесь не меньше, чем самих деревьев, касались меня и шептали свои истории. Ноги непроизвольно шли быстрее, выводя к открытому пространству.
Дойдя до сквера, я присела на кованую скамью в ретро-стиле. Зажженные фонари создали чарующую атмосферу, и, закрыв глаза, я думала о человеке, отношения с которым являются табу в нашей стране.
На мой двадцать первый день рождения мы шли по проспекту Карла Маркса мимо фонтана «Чаша», мимо городской администрации и домиков, где жители до сих пор бегали в туалет на улицу. Многие люди в этом районе ютились в крошечных комнатушках с решетками на окнах.
Я замешкалась на пороге парикмахерской, а Николя распахнул стеклянные двери и, забежав внутрь, перецеловал всех парикмахеров. Это оказались его давние знакомые.
– Все темы, – сообщил Захар.
На сленге так обозначались представители ЛГБТ.
– Здравствуйте! Что желаете? – спросила меня улыбчивая женщина лет сорока и представилась: – Алевтина. Позвольте вашу куртку.
Меня усадили в мягкое кресло и повторили вопрос. Я взглянула на Николя.
– Сначала снимите с нее косынку, – посоветовал Захар, расположившись на диване. – Поскольку она ничего не знает о прическах, командовать будем мы.
– Вот и славно. – Алевтина с удовольствием стащила с меня головной убор.
Я вздрогнула и зажмурилась. Николя подошел и, погладив меня по волосам, сказал:
– Нужно придать форму, а вот здесь сделать вкрапление блонда…
– Это обязательно? – заволновалась я.
– Еще сделайте короче к щекам, а сзади оставьте удлиненные пряди… – Николя делал распоряжения со всей серьезностью.
Я сидела, как кролик перед удавом, и боялась пошевелиться. Это заметили и дали мне чай с булочкой. От такого радушия я начала согреваться. Николя листал журналы и периодически подбегал с советами:
– Наискось стригите, сейчас это модно!
Парикмахер Алевтина работала под его чутким руководством, а мастер маникюра взялась за ногти. Поначалу я отказывалась, подумав, что соверши маникюрша одно неосторожное движение и – прощай палец!
Пока мне сушили волосы феном, маникюрша протирала ногти, готовила их к обработке, а у меня от страха зуб на зуб не попадал.
– Не бойся, – сказал Захар. – Мы рядом и не дадим тебя в обиду!
Он пил кофе, аромат которого распространился на весь зал.
Маникюрша подпилила мои ноготки пилочкой, согрела в специальном растворе, пахнущем болотными травами, а затем вытащила щипчики.
Я отвернулась, потому что не могла смотреть, как убирают кутикулу. Но ничего страшного не произошло. Ногти покрыли нежнейшим розовым лаком.
Где-то играло невидимое радио, и Милен Фармер пела о жизни, в которой всегда есть место страданию.
Меня повернули к зеркалу, и я увидела там девушку, мало напоминающую мою прошлую реинкарнацию.
Отражение показало женский образ с короткой изящной стрижкой, отчего вид у меня сделался чувственный и романтичный.
Захар и Николя любовались, стоя позади кресла.
– Я желаю тебе выбраться на такие частоты, где источник радости бесконечен. С днем рождения! – прошептал мне на ухо Николя.
– Аминь, – сказала я.
– Аминь, – повторили друзья.
Мы поблагодарили парикмахера Алевтину и маникюршу.
На улице было слякотно. В мартовских лужах отражались лица неулыбающихся людей, а нам было хорошо вместе. Это было счастливое время.
Утром в фотостудию забежал Геннадий и невозмутимо обронил:
– Вычту пятьсот рублей из зарплаты.
– За что?!
– Я главный! Делаю, что хочу.
Пока я подбирала приличные слова, чтобы выразить недовольство, раздался телефонный звонок.
– Слушаю, – крикнул Геннадий в трубку.
Через минуту начальник побледнел и обратился ко мне:
– Ты будешь здесь?
– Мне работать надо, – на всякий случай сказала я.
– Да, да. – Он повесил трубку стационарного телефона на рычажок. – В аварию попали…
– Кто?
– Друзья…
– Когда придут остальные? – спросила я, не обнаружив ни фотографа, ни хозяйку, ни кого-либо еще.
– Часа через три. Я отпустил их на утро.
Геннадий сел и закачался на стуле.
– Вы закроете фотостудию?
– Нет! – Он вскочил и подбежал ко мне: – Я в больницу. Ты остаешься за всех. Вот ключи от сейфа. Там лежит полтора миллиона рублей, должен приехать человек, забрать.
– Что-о-о-о?!
Но начальник, как сумасшедший, натыкаясь на стены, побрел прочь.
Я осталась в фотостудии одна с ключами от сейфа.
Вероятно, наученный горьким опытом, Геннадий решил испытать нового сотрудника и дал мне ключи от совершенно пустого сейфа, подумала я.
По утрам клиентов мало. Это время я посвящала уборке.
Справедливость мучила меня. Почему я должна выполнять работу за пятерых? Мою зарплату отнимают, презрительно смеются в глаза, утверждая, что нет закона, защищающего работника.
Как мне и матери выжить без дома, лекарств и еды?
Болезни после войны давали о себе знать.
Кто посмел так издеваться над нами?
Протирая пыль под фотоаппаратами и рамками на стеклянных стеллажах, я заплакала.
В офисе по-прежнему не было ни души. И я вошла в комнату, где стоял сейф.
Ключи сразу подошли к дверце, и, открыв ее, я увидела пачки денег.
Это были чужие деньги.
Сейф я закрыла и начала подсчитывать фотографии, но голоса Николя и Захара шептали: «Возьми хотя бы рамки для фотографий! Из твоей зарплаты все равно украдут пятьсот рублей!»
Не устояв, я взяла две рамки и положила их в свою сумку.
Первые клиенты появились к десяти утра и забрали пакеты с фотографиями утренника.
Еще два часа прошли в тяжелых раздумьях о сейфе и двух рамках. Межгалактический демон Капитан как-то сказал, что из грешных душ плетут паруса, оттого души не принадлежат себе, пока не искупят вину.
В итоге я вытащила из сумки ворованное и громко сказала сама себе:
– Пусть все поступают так, а я не буду. Никогда не возьму чужое!
И вернула рамки для фотографий на место.
Через полчаса прибежал Геннадий, а за ним подтянулись остальные. Пришедшим за деньгами директор фотостудии отдал полтора миллиона рублей.
Все было в порядке.
Те, кто чувствуют себя бедными, потому что им нечего надеть или нечего есть, и, оправдывая себя этим, крадут, заслуживают сожаления.
Я гадала, какую мне начислят зарплату. У Николя украли часть зарплаты и выгнали, заявив, что он опаздывал. Решив отомстить, он успешно очистил кассу и прихватил несколько рамок для фотографий.
Днем в фотостудии появилась габаритная женщина в деловом костюме – агент по рекламе Агата Васильевна. Она вручила мне пачку исписанных листов и велела набрать их в программе Word.
Не выходя в уборную и не отбегая попить воды, хотя очень хотелось, я работала.
– Ты тупая курица! – закричала она, когда я набирала десятый лист. – У тебя вот тут абзац не поместился.
– Поместился! – возразила я и объяснила: – Эта программа позволяет задавать определенные параметры.
– Сука! Иди на хуй! – услышала я в ответ.
Здесь моя буддийская практика дала сбой. Наверное, не хватило заряда утренней медитации.