– Не могу жить без таблеток. Судороги сводят руки и ноги. Мне прописали их от панических атак, но рецепт закончился.
– Мы достанем тебе любые таблетки.
Я вывела его в подъезд. Там было гораздо теплей, и, присев на ступеньки, мы попытались согреться.
– Со смертью нельзя играть, – сказала я. – Она помнит всех, кто ее позвал.
– Я знаю, – ответил Николя.
– Несостоявшиеся самоубийцы часто попадают под машины. Никогда не играй в эти игры.
– Я несколько раз пытался уйти и не смог. Мой отец выстрелил в себя и не умер. Потом ему поставили диагноз – рак крови. Он сгорел на наших глазах. Умирая, он завещал нам жить.
– И ты изволил меня пугать, что бросишься с крыши?
– Я сказал так и Захару. Пусть знает, что мне не нужна жизнь без него.
– Он знает. – Опасную тему я решила обходить стороной. – Нам пора возвращаться, иначе меня мать изобьет. Представляю, что она думает. Не могу ей позвонить, закончились деньги.
– У меня тоже ноль на счету.
– Пора выбираться отсюда!
Мы спустились по ступенькам, которые так жалобно скрипели под ногами, что казалось, это плачут щенки, замурованные в камни.
На улице проносились машины, окатывая незадачливых пешеходов из глубоких луж.
Николя пообещал помириться с Захаром, и я отправилась домой.
Несмотря на то, что Николя был старше меня на несколько лет, ему требовалась защита и помощь. Он был слишком ранимым и деликатным для нашего мира. Рядом с ним я в двадцать один год чувствовала себя мудрой и старой.
Жизнь на войне сделала меня взрослой, способной принимать непростые решения. Если бы меня спросили, какое самое важное качество в человеке, я назвала бы доброту. Доброта – это все, что нам нужно. Ее так трудно найти и так легко потерять. Храните доброту как зеницу ока. Те, кто творил добро, первыми увидят Христа.
Захар, несмотря на симпатию, был от меня дальше, чем Николя. Он олицетворял собой человека ищущего, сомневающегося и предполагающего.
Если бы общество, которое до сих пор мыслит, как в каменном веке, принимало людей с их чувствами и желаниями, в мире было бы меньше зла.
Общество, в своем большинстве, осуждает однополые браки. В некоторых странах осуждают не только словами. Пулями. Веревками. Камнями.
Общество не принимает семью, не основанную на заветах из священных книг.
Чувство, что нужно защитить Николя и Захара, не покидало меня.
Помимо своей воли, я стала человеком, попавшим в любовный треугольник, и мне следовало немедленно оттуда исчезнуть, чтобы сохранить их пару.
Пусть они будут счастливы.
Любовь преодолеет все.
Я смогу.
Я смогу.
Я смогу.
Часть пятаяГлубокий юг
Местные жители прозвали село Бутылино, хотя на самом деле у него другое название. Бутылино вытянулось вдоль трассы, по которой ежедневно проезжали автоцистерны с маслами и нефтью, распространяя специфический запах. В селе было три улицы, и оно действительно походило на стеклянную тару для водки.
Ближе к холмам жили зажиточные селяне, их дома были украшены облицовочным кирпичом, во дворах стояли личные автомобили. На средней улице находились саманные хаты тех, кто выживал огородами и разведением домашнего скота, а внизу, у самого озера, ютились бедняки. Именно здесь были расположены двухэтажные сталинские бараки, перекошенные от времени.
На крошечной сельской площади стоял памятник Ленину. Вокруг каменного истукана чудом сохранился асфальт, а если свернуть немного в сторону – непролазная грязь.
В селе функционировали четыре продуктовых магазина и два пивных ларька. На здании администрации постоянно висел замок: администрация работала раз в неделю. Единственный автобус, на котором можно было добраться до Ставрополя, часто ломался. Местные старожилы хорошо помнили, как зимой шли пешком через лес, а за ними бежала стая волков.
По субботам в доме, где мы поселились, были драки.
– Папа таскал маму за волосы, а потом она улетела в шкаф, – сообщил мальчик Гриша из соседнего подъезда.
По воскресеньям их православная семья посещала церковь. Глава семьи шел впереди, слегка покачиваясь после тяжелого пьянства будней, за ним семенили детишки: старшая девочка и мальчик-дошкольник, замыкала шествие жена с перевязанной головой.
– Русскую женщину полеты в шкаф делают только сильней! – сказал батюшка, когда узнал о случившемся.
Мы с матерью оказались в этом удивительном месте весной 2006 года после долгих скитаний на Ставропольской земле. Переезжали от Виктора и Дианы, наняв машину с фургоном, куда поместились наши мешки, сумки, железные кровати, купленные в комиссионном магазине, новый холодильник и кошки.
Когда фургон был заполнен, начались проблемы.
– Рядом со мной может ехать только один человек, – заявил водитель.
Нас было четверо: я, мама и два грузчика.
– Договор был, что вы отвезете нас и грузчиков в село, – попытались мы урезонить водителя.
Тот остался непреклонен.
Маму посадили на переднее сиденье. Больше мест не было. Меня и грузчиков закрыли в душном кузове. В полной темноте, задыхаясь от пыли и боясь, что на разбитой грунтовой дороге холодильник или кровать подпрыгнут и убьют нас, мы тронулись в путь.
Пока ехали по Ставрополю – было терпимо, но едва машина выехала за его пределы, стало по-настоящему жутко.
Когда ведешь беседу, умирать не так страшно.
– Полина, – представилась я.
– Глеб.
– Максим.
Машину неожиданно развернуло. Холодильник, сделав кувырок, полетел в нашу сторону. Глеб принял удар на себя. В меня въехала тумбочка, так, что я завизжала, а на Максима со шкафа свалился пакет, в котором лежали кастрюльки.
Мы стучали в кабину водителя, но машина понеслась с еще большей скоростью. Нас закрутило, как в блендере. В кузове все ходило ходуном, и на какой-то особо коварной кочке грузовичок подскочил, отчего вывалилось несколько деревянных досок, служащих полом фургона. Как только это произошло, к нам снизу пробился свет. Мы старались изо всех сил не провалиться под колеса на полном ходу.
Дорога заняла час.
– Представляете! – возмущенно сообщил водитель, когда машина все-таки остановилась. – Какие гниды! Хотели остановить и получить мзду на пиво. Но хрен им, подлым ментам!
Я и грузчики вылезли из кузова, словно заново родившись.
– Полицаи прячутся в кустах и выискивают добычу. Они за нами погнались, и пришлось через кукурузное поле удирать, – подтвердила мама.
– Не догнали, олухи! – подытожил водитель. – Недаром я двадцать лет баранку кручу!
Близко подъехать к подъезду нашего барака не удалось: разлилась канализация из переполненных помойных ям. Машина встала за пятьдесят метров от дома. Оттуда мы начали перетаскивать мебель и посуду.
Солнце ушло за горизонт, а фонари в Бутылино не работали. Я пару раз грохнулась вместе с мешками, но, посчитав, что несколько дополнительных синяков и ссадин к уже имеющимся шестнадцати шрамам на ногах – сущая ерунда, старалась не обращать на боль внимания.
У подъезда мне встретился задумчивый человек лет сорока, весь в наколках.
Он был похож на цыгана.
– Привет! Я бы вам помог, но чего-то сегодня устал, – произнес он, после чего исчез так же внезапно, как и появился.
Расплатившись с водителем, Глебом и Максимом, я покормила мать и отыскала тетрадку, чтобы запечатлеть день переезда.
Привет, Дневник!
Я взяла еще один кредит под 36 % в год и выкупила часть коммунальной квартиры. В квартире есть пожилая совладелица. У нее своя комнатка и своя кухонька. Большая прихожая объединяет нас.
Теперь, возможно, у матери появится пенсия, поскольку здесь можно прописаться. Двухэтажный дом, где живут многочисленные соседи, едва держится, но денег хватило только на эту покупку. Мне нужно срочно уехать и найти работу, чтобы не попасть в долговую тюрьму.
Захар и Николя ничего не знают. Я пропала из их жизни, чтобы не разрушать отношения.
Надеюсь, так будет лучше для всех.
В комнатке рядом с нами проживала бабушка София. Заглянув к ней, я закашлялась: обволакивающая пространство паутина и копоть на стенах производили впечатление заброшенной пещеры.
София била костылем по своей кровати и постанывала. Она была частично парализована. Бабушка проделала дырочки в полу и выливала свои нечистоты в общий подвал. Выходить под кусты ей было не под силу. Смрад пропитал пол и потолок.
Мама, пожалев соседку по коммуналке, купила ей продукты, а затем мы написали заявление в администрацию, чтобы иногда приходил социальный работник и делал влажную уборку.
У палисадника ежедневно суетилась пожилая Алиса из квартиры напротив. Местная детвора ее недолюбливала. Мальчишки и девчонки звонкими голосами кричали:
– Бабка Алиса убивает котов и щенков!
На втором этаже в нашем подъезде проживал обаятельный мужчина, которого все называли Цыганом. У него было двое детей. Словоохотливая Алиса сообщила, что свою спутницу жизни он убил.
– Уголовник! Вор! – перечисляла она, подвязывая наклонившееся от ветра грушевое дерево. – Четыре ходки в тюрьму. Все его братья, дядьки и отец сидели. Потомственный криминальный клан.
– Надо звать его Ворон, потому что «вор – он», – сказала я, принимаясь за уборку в подъезде.
– Верно! – Бабке Алисе моя идея понравилась.
Уборкой общих помещений жители занимались сами: дворников не было.
Я начала подметать ступеньки.
– Его жена была красавицей, – продолжила бабка Алиса. – Другой уголовник вышел с зоны раньше и забрал ее себе. Жили плохо: искали еду на помойке, ловили бродячих собак на суп. Дети Ворона были маленькими. Когда Ворон вышел, то зарубил неосмотрительного соперника топором. А после и с женой расправился.
Мы опустились на самое дно: война не самое плохое, что может случиться с человеком при наличии такой «цивилизации». В Бутылино уборная располагалась в листьях лопуха, а что такое центральное отопление, жители не слышали, обогреваясь зимой буржуйками, газопечными каминами или электрообогревателями.