– Здравствуйте! – ответила я.
Он пригласил меня за свой столик.
Официант подбежал почти сразу.
– Мне кофе, – сказала я.
– Мохито. Я угощаю, – встрял Егор.
– Хорошо, – согласилась я. – Мохито. Только без алкоголя. И больше льда.
– Есть такое. – Официант исчез.
– Можно перейти на «ты»? – спросил меня Егор.
– Пожалуйста.
В Ставрополе лето жаркое, воздух сухой, дышать трудно. Малыши с удовольствием плещутся в фонтанах, их примеру следуют и взрослые.
– Недолго тебе осталось, – чудаковато сказал мой собеседник.
– Поэтому мохито угощаете?
– Не в этом смысле! – Мужчина рассмеялся, вытирая со лба пот носовым платком.
Он был одет в белую рубашку и белые брюки из хлопка, но все равно задыхался. Мой сарафан и блузка были бирюзовыми – прохладный цвет моря.
Принесли напиток и блинный пирог с семгой.
– Я заказал, – подмигнул Егор, попросив счет.
– Неожиданно. Спасибо.
– Вижу карту, – Егор зажмурился, – вижу! На карте васильковой пряжей вьется путь. Ты уедешь отсюда, когда позовет Снежная королева.
– Не смешите!
– Я работал на магическое подразделение КГБ не просто так!
– У моего знакомого беда. Он адвокат, его одурачили, забрали квартиру и машину. Теперь он просит милостыню у храма.
Егор широко открыл глаза и добросовестно всмотрелся в пространство над моей головой.
– Ему не помочь. Он бестолковый. А в твоем роду были египетские жрецы. Могущественные силы приходят по твоей просьбе. Если оступишься, то упадешь в пропасть, если возвысишься, то взойдешь на вершину горы.
– Как достичь золотой середины? – Я уплетала вкусный пирог и радовалась, что встретила странного ставропольчанина.
– Тебе впору самой заведовать магическим подразделением. Так что ответы ты знаешь сама. Я точно вижу, что ты покинешь наш город.
– Дай бог! – У меня появилась надежда.
– Мне пора! – Егор вытащил карманные часы на цепочке, глянул на циферблат, подскочил и был таков.
Выйдя из кафе, я отправилась в университетскую библиотеку, которая располагалась в одном из многочисленных корпусов и была неприметной с виду. До позднего вечера еще оставалось несколько часов, а явиться к падчерице Пилата раньше положенного времени было нельзя.
По дороге мне встретилась сокурсница Лиза, работающая в милиции. Вне помещения взбалмошная брюнетка непрерывно курила. Увидев меня, Лиза бросилась рассказывать, что у нее на работе нарушаются законы.
– Меня уже два года не отпускают в отпуск! И жаловаться некому! Порядка нет!
Оказалось, сестра Лизы через интернет переписывалась с парнем, живущим на Мальте. Парень выслал ей деньги на билет. Сестра Лизы обманула родителей, сказала, что едет к подруге в Москву, и на свой страх и риск улетела на Мальту.
Ее могли продать в публичный дом или распотрошить на органы. Но парень встретил ее в аэропорту, официально женился, и теперь у девушки свой особняк и мальтийское гражданство. Лиза с родителями недавно ездила к ним в гости. Все вернулись оттуда с ценными подарками.
Теперь Лиза верила, что ей повезет не меньше, чем сестре, и усиленно искала жениха на Мальте.
– Брошу все тут нахрен! – пообещала она. – И забуду, как по-русски говорить!
Учеба представляла собой последовательную цепочку: лекции – экзамены – библиотека. Падчерица прокурора оказалась замкнутой и пунктуальной. Грузная медлительная женщина, она рано утром запирала за мной дверь, а поздно вечером открывала и кивком разрешала мне войти.
Девчонки на факультете стремились поделиться любовными приключениями. Варвара одновременно встречалась с женатым мужчиной и парнишкой-ровесником. Забеременела. Парнишка тотчас ее бросил, а женатый мужчина избил, когда она пришла к нему с требованием оставить семью. Варвара несмотря ни на что решила рожать малыша и подавать на алименты. Между лекциями она распевала в университетских коридорах гимн России и гладила большой живот.
Инга, чей муж в белой горячке выпрыгнул с девятого этажа посреди зимы и прозорливо приземлился в сугроб, приняла ислам. Муж ее поддержал. В мусульманство русские люди обратили своих шестерых детей. Инга на парах истово крестилась и нараспев говорила: «Слава Аллаху!» От студентов она отвернулась, предпочитая дружить с праведниками.
– Нас похоронят по традициям ислама в Дагестане, – твердила Инга. – Мы нашли свой истинный путь!
Моя жизнь пестрила чужими историями, хотя мне не хватало продолжения только одной – истории Николя.
Ночью я писала дневник.
Я получила письмо от женщины из Москвы. Она сообщила, что узнала обо мне от своей знакомой, работающей в фонде Солженицына.
Женщина рассказала, что занимается правозащитной деятельностью. В трехстах километрах от Москвы у нее есть времянка, где нужно рубить дрова и носить из колодца воду. Условия для проживания таковы: нянчить пятерых детей, которые в Москве мешают и которых мать сошлет вместе с нянькой в глухомань.
Даже не нашлась, что ответить на столь лестное предложение.
Московская дама позвонила мне в три часа ночи. На мой вопрос о публикации чеченских дневников ответила невнятно, но настойчиво рекомендовала отправиться на подмосковный хутор. «Тебе ведь нужна работа?»
Я спросила, почему такой шум в три часа ночи? Неужели маленькие дети не спят?
Женщина подтвердила, что да, не спят, не слушаются, и вообще она не знает, что с ними делать, а ей нужно ходить на митинги!
Вернувшись в село Бутылино, я узнала новости: нашу ближайшую соседку Софию увезли дальние родственники, так как ее поведение стало абсолютно неадекватным. А у женщины с верхней улицы сосед, военный, побывавший в Чечне, умертвил восемь кошек. Он разбил им головы о камни. Женщина все видела, но побоялась заявлять в милицию. Друзья ее соседа, тоже военные, и развлекались тем, что стреляли в собак и кошек из пистолетов.
В Бутылино в каждой семье кто-то служил в армии.
Мамино состояние в связи со зверствами, творившимися вокруг, начало стремительно ухудшаться.
Приготовив завтрак и накормив маму, которая была то весела, то, наоборот, рыдала, я отдыхала на ступеньках соседнего двухэтажного барака. Меня окружали соседи: пенсионерка Зинаида, ее дочь Тома, маленький Димка и Антон. Все бурно обсуждали последнюю новость, услышанную по радио, – убили Шамиля Басаева. Того самого, что подписал приказ о расстреле русской семьи в нашем грозненском дворе.
Я вспомнила подругу своей матери Валю и ее дочку Аленку. Цена их жизни – обставленная квартира. Если бы не вступился старик Идрис, которого забили прикладами чеченские боевики, они бы погибли. А так потеряли все имущество, скитались, но остались живы.
– Хитрость и мужество Шамиля Басаева, без сомнения, войдут в школьные учебники, – была уверена Тома. – Некоторые русские заложницы из захваченного роддома впоследствии называли своих сыновей именем Шамиль, в честь отчаянного чеченца.
Соседей интересовали наши дела. Пришлось рассказать, что в фирме «Беста», где мы оформляли жилье, руководство состоит из махровых аферистов, которые взяли у нас деньги и неправильно заполнили документы.
29 июня я поехала в магистрат. После пяти часов стояния в очереди мне выдали документы. Обнаружив ошибки в бумагах, я бросилась к начальнице:
– Как так вышло?
– Извините, – ответила она. – Недоглядела. Теперь документ изменению не подлежит!
Она наотрез отказалась мне помочь.
Я мечтала попасть в туалет, так как пробыла в магистрате достаточно долго. Но он оказался заперт.
– Туалет только для сотрудников. Остальные приземляются в ближайших к магистрату кустах, – объяснила секретарь.
Еле-еле мне удалось дозвониться в фирму «Беста». Никто не брал трубку. Прошло еще два часа. Затем явились беспардонные дельцы из «Бесты». Глава магистрата набросилась на них:
– Как вы посмели такое зло сделать людям? За их же деньги! Везите нотариуса и разграничивайте жилье! Как было в предпоследнем договоре!
Сотрудники «Бесты» пообещали:
– Хорошо. Мы сделаем.
Но как только мы вышли из магистрата, они сразу набросились на меня:
– Расплакалась, выдра! Хрен мы будем что-то переделывать!
Они сели в машину и укатили.
– Зато у вас есть прописка! – завистливо сказала Зинаида. – Мы – бомжи уже много лет. Ни работы, ни пособия на ребенка. Я пенсию получаю, поскольку прописана у подруги, в ее жилье. Половину пенсии за это отдаю каждый месяц!
Сельскую прописку мы получили. Любовь Андреевна выписала меня со своей жилплощади, лучезарно улыбаясь. А у мамы взяли отпечатки пальцев и потребовали справку из ФСБ, что она не чеченский террорист.
Слава богу, мама не оказалась «чеченским террористом», и ее прописали. За нас вступилась Любовь Андреевна.
– Что вы издеваетесь над человеком! Она не террорист, она инвалид! – закричала маклер, и маме поставили на бумажку нужную печать.
Семья Зинаиды, слушая мои рассказы, простодушно посмеивалась. От соседей пахло дешевым крепким самогоном. На руках у бабушки сидел Димка и вдыхал перегар, улыбаясь беззубым ртом.
– Никак не могу понять, – спросила я, – зачем Ворон сушит укроп на балконе?
Истерический смех соседей разбудил сторожевых псов, которые начали истошно лаять в такт.
Антон, услышав мой вопрос, покатился по траве и потерял леопардовые сланцы. Моя мама, выйдя из подъезда, изумленно, как и я, посмотрела на односельчан.
– Это же конопля! – отсмеявшись и чуть не выронив внука, объяснила пенсионерка Зинаида. – Ворон с детьми выращивают ее, собирают, вяжут пучки, сушат и продают на ярмарке. Это они ее на просушку повесили.
Я отказывалась верить своим ушам. Я видела детей Ворона – учеников младших классов. Смуглому кудрявому сыну Ворона было одиннадцать лет, а девочке со светлой косой и лучистыми голубыми глазами – она походила на погибшую мать – около девяти.
– Спроси их сама, – хохотала Тома.