Антон продолжал ползать по траве, корчась от смеха.
Июль – это сочные травы и высокое небо. Жаль, что в Бутылино отсутствовали рабочие места и люди не жили – выживали. Но когда-то все было иначе. Бабка Алиса вспоминала, какой урожай собирали в колхозе и как она трудилась дояркой.
– Зажиточное село было! А теперь чего? Не успеют помидоры покраснеть в огороде, их уже ворует голодный люд! Страсть до чего довели народ!
Трудно было с ней не согласиться.
По утрам я занималась тем, что чинила раскуроченный забор на нашем участке.
Бабка Алиса в ярком халате повсюду ходила за мной, будто у нее не было своих дочерей и внуков. Но на самом деле были. Две дочери, обе не замужем и сильно пьющие. И четыре внука, трое из которых сидели в тюрьме за грабежи и убийства. Младшенький, семнадцатилетний Макар, находился на свободе. Он не служил в армии, как трое старших, прошедших Чечню, но несколько раз привлекался за разбой.
– Мои внучки́ хорошие, – ласково ворковала бабка Алиса, – Макар в тринадцать лет бродячую собаку зарезал и сварил наваристый суп. Сказал: бабушка, на, это тебе!
От умиления пожилая женщина чуть не плакала.
– Собаку?!
В войну, которая длилась десять лет, никто в нашем дворе не ел бродячих собак. Даже корову, убитую снарядом, не стали трогать. Она ведь пала жертвой войны. Жители обходили тушу стороной.
– Собаку сначала поймал, – продолжала восхищаться баба Алиса, – сам зарезал! Шкуру снял, почистил. Супец получился что надо!
Заметив мое вытянувшееся лицо, она умолкла, а затем все же продолжила:
– У нас в селе собак едят. Ворон, например. Мою беременную собаку поймал и зарубил. В соседнем подъезде все едят. Не веришь, сама спроси.
Я продолжала молчать, оцепенев от ужаса. Сквозь рухнувшие от времени гаражи проросли фруктовые деревья. К одному из них цепью был прикован Барбос, рыжий пес бойцовской породы. Односельчане остерегались к нему подходить, а я носила Барбосу воду, остатки обеда и гладила живот. Пес мне улыбался, показывая острые клыки. Барбос – собака бабки Алисы.
– Вы и его собираетесь съесть?
– Барбоса? – Бабка Алиса поправила съехавший головной платок. – Не! Пусть живет! Ворон предлагал его убить неделю назад, но я не дала…
Настороженно соседка посматривала на деревянные рамы, выкрашенные в бордовый цвет. Ее спальня выходила на огороды.
– Вам не страшно? – спросила я, думая о загубленных душах.
Мой вопрос бабка Алиса поняла по-своему:
– А как же! Я в Бога верую! Здесь такое творится! Ты знаешь, да? И ведь святой водой окна мыла. Не помогает. Святой воды мне батюшка трехлитровую банку налил.
– Вам через окно что-то видится?
– Ад! – жутко завопила соседка и начала мелко креститься.
– ???
– Перед рассветом, между четырьмя и пятью утра, начинается стук. Тук-тук-тук! – Бабка Алиса подошла ко мне и зашептала, трясясь от ужаса. – Тук-тук-тук! Все началось более пятнадцати лет назад. И каждую ночь: тук-тук-тук! Когда восходит солнце, стук замолкает.
– Что за стук?
– Помилуй Господь! – ответила Алиса, продолжая чертить в воздухе крестные знамения. – Подумала однажды, вдруг птица балуется али кто другой? Отдернула штору. И увидела руку в тумане, которая мне крест кажет!
Надо сказать, что я, слушая соседку, поняла, что еще немного – и свалюсь в обморок.
– Грешница я! Десять абортов! Конюхи, плотники… Ото всех не родишь… Кому нужны голодные рты? – призналась бабка Алиса. – Натворила я дел, потому и приходят ко мне по ночам. Крестом православным пугают.
Поведав мне о своих горестях, соседка пошла в палисадник. А я искренне пожалела ее и решила помочь справиться с призраками.
Летние дни на юге яркие, блестящие, как рыбки в аквариуме. По утрам соседи таскали ведрами воду, качая ее на уличной колонке. Когда колонка сломалась, они шли к колодцам, находящимся за пару километров. Уборных в домах не было, но пышно цветущие кустарники манили к себе, и проблем с отхожим местом у жителей не возникало.
Наш железный домик-туалет в виде будочки стоял в огороде. Его купили прежние хозяева жилья, считавшиеся в округе людьми респектабельными. Детвора и взрослые то и дело просили у нас ключ:
– Мы по-маленькому!
– А нам по большому делу!
В результате открывать замок соседям надоело, и они его сломали, чтобы беспрепятственно пачкать нашу яму, на очистку которой раз в год требовались немалые средства. Но моя мать всех жалела и разрешала пользоваться туалетом.
Между двумя старыми двухэтажными постройками было нечто вроде полянки, где собирались дети и подростки. Увидев меня, они каждый день подбегали, надеясь, что я расскажу им какую-то историю из прочитанных книг. Взрослые вокруг не читали, поэтому дети не видели бумажных книг с самого рождения. Это выяснилось случайно, когда я решила рассказать им сказки Андерсена. К концу повествования вокруг меня сидели на траве около тридцати детей и в тишине, нарушаемой лишь щебетанием птиц, ловили каждое слово.
Бедные! Они ничего не знали про «Огниво» и «Диких лебедей». И никогда не слышали о бесстрашной морской госпоже, полюбившей слабохарактерного принца.
В Ставрополе я обошла несколько мест, заполняя анкеты о трудоустройстве. Но теперь меня не брали на работу из-за сельской прописки.
– Вы живете у черта на куличках! Это же тьма тараканья! – заявляли мне.
Более грамотные, разбирающиеся в законах, отвечали так:
– На Ставрополье вы прописаны год, а до этого жили в Чечне! Поэтому вы нам не подходите!
Все силы я бросила на ремонт, огород и цветы, которые у меня росли необычайно быстро.
Утром я поливала клумбы, а после шла к озеру или устраивала для детишек веселые представления. Я совсем не знала, как жить дальше, и чувство отчаяния растворялось в благих делах, немного отвлекающих от нависших проблем.
Решив постирать наш коврик, я отправилась на полянку между домами и услышала странные звуки: это были одновременно и смех, и плач. Соседские ребята ползали на животе и выдергивали из земли траву.
Я узнала сына и дочку Ворона.
– Привет, ребята! С вами все в порядке? – спросила я.
Старший мальчик был в светлой рубашке и черных брюках, и мне подумалось, что они возвращаются с праздника или, возможно, в селе есть летняя школа.
– О-хо-хо, тетя Полина, – заливались смехом маленькие соседи вместе с друзьями. – До чего же нам классно!
– Расскажите, что приключилось! Посмеемся вместе. – Я начала мыть коврик из ведра с водой.
– Мы взяли у папки бульбулятор, – объяснила синеглазая девочка.
– Что это такое?
– Она не знает! – захохотали мальчишки.
– Не знаю, – честно призналась я.
Дети объяснили:
– Бульбулятор – это штука для травки.
– Мы с папкой сделали его из пластиковой бутылки. Внутрь кладется конопля.
– И ацетон.
– А затем все поджигается.
– Надо дышать!
– Ха-ха-ха!
– Ужас! – вскричала я. – Это наркотики?!
– Да! – обрадованные моей сообразительностью, дети захлопали в ладоши.
– И часто вы этот… бульбунатор используете?
– Бульбулятор! – поправили меня маленькие соседи. – Нет, не часто. Как только папка пойдет к Смотрящему[23].
– В пластиковой бутылке надо сделать дырочку. Насыпать травы или смешать коноплю с обычным табаком, – просвещали меня дети.
– Надо в школе учиться! Книги читать! – поругала я их.
– Обычно мы курим папиросы, – ответил на это старший мальчик. – А вы добрая тетя, вы сказки знаете.
– А мы не знаем, мы их видим, – добавила девочка.
– Нельзя курить, – повторила я.
– Это не табак. Это конопля, – стояли на своем ребятишки.
– Где вы ее взяли?!
Меня охватил гнев, оттого что взрослые совсем перестали смотреть за детьми.
– Как где? – вскричала дочка Ворона. – Оглянитесь, тетя! Здесь кругом поля конопли!
– Конопли?! – Если честно, я совсем не знала, как выглядит конопля, поэтому детям не поверила: – Вы шутите!
– Нет, тетя Полина, не шутим. Пойдемте. – Мальчик и девочка потащили меня за гаражи и сараи.
Там действительно раскинулись какие-то бескрайние плантации растений с тонкими резными листиками, но я все время принимала их за целебные травы.
– Это папина доля, – похвастались дети. – А там, за дорогой, вотчина участкового. Там собирать никому нельзя. Все знают, какие будут проблемы. Участковый Водочкин сам собирает по сезону, а затем мешками продает.
– Участковый? Мешками? Папина доля?! – повторяла я эхом.
– Вам тоже надо попробовать! Вы уже пробовали?
– Нет! – Я попятилась от детишек. – Может быть, участковый выращивает коноплю для экспертизы?
Громкое «ха-ха-ха» неслось мне вслед.
Я наспех потерла щеткой коврик, бросила на просушку и помчалась домой.
Через пять минут раздался стук в дверь. На пороге стояли дети Ворона.
– Тетя Поля, это вам! – Они протянули мне зеленую веточку.
– Что это?
– Положите на подоконник, в тень. Прямой солнечный свет нельзя! Трава высохнет, и вы ее раскурите.
– Нет, спасибо.
– Как хотите, но если вы не покурите, так никогда и не узнаете, почему мы смеялись.
Дети вприпрыжку поскакали на второй этаж по деревянным ступенькам. Ветхие электрические провода окутывали подъезд, как щупальца осьминогов, и периодически искрили, наполняя пространство гарью.
Антон пообещал нам не пить алкоголь. И держался три дня. Такое с ним случилось впервые в жизни.
– Я вас люблю, – признался он моей маме.
Рослый, отставший в развитии молодой человек был брошен на произвол судьбы. Он тоже, как и многие в селе, ловил бродячих собак для еды. Почти все безработные охотились на собак и кошек, экономя деньги на спиртное. Наслушавшись историй и сказок, Антон целыми днями бродил за мной и мамой, не понимая слов «отстань» и «некогда».
– Если вы не любите меня, я брошусь под камаз, – грозился Антон.
– Как душе угодно, – ответила я.