К вечеру он налакался самогона и по традиции гонял свою семью, бросая в них ножи и топоры. Мать и сестра с малышом Димкой выбегали посреди ночи на трассу и кричали от страха. Антон разорвал электрические провода в съемном жилье и разрубил топором газовую трубу.
– Я террорист! Убью на х… И Димку не помилую! – бушевал он.
Женщины молили о пощаде, плакали, ползали на коленях. Они отдали ему спрятанные на молоко для младенца деньги.
Наши окна выходили на противоположную сторону, поэтому «концерт» наблюдала бабка Алиса и другие жильцы. Утром я встала пораньше, сделала намаз и, подкравшись к окнам бабки Алисы, написала на них по-арабски имя Всевышнего.
Может быть, это поможет и призраки больше не будут стучать к ней на рассвете, подумала я.
Вернувшись после праведных дел, я уснула. И мне привиделся сон, будто я оказалась в замечательном дворце с колоннадой. Плавные линии архитектурного строения казались похожими на паруса персидских кораблей. Сад из серых камней украшали просторные мраморные ротонды.
Шел дождь.
Я вышла на балкон и, вдохнув прохладу, спросила:
– Что человек испытывает в момент смерти?
Хозяин обители был невидимым, но он был повсюду. Его голос шел из пространства:
– Зачем тебе знать?
Ответа у меня не было.
Голос прошелестел:
– Люди изображают моих лошадей черного цвета с горящими злыми глазами. Это ложь! Посмотри, какие они на самом деле! Их можно увидеть только во время грозы.
Тучи на горизонте прошили молнии, за стежком стежок, и прямо из сердца бури появились грациозные, сияющие, словно снег, шесть лошадей с огненными гривами.
Бодро поскакали они по облакам, ослепляя своей красотой.
Я отпрянула в глубину балкона, и лошади пронеслись мимо.
После того как отгремел гром и расплескалась гроза, я вышла в сад и поговорила с теми, кто умер мгновение назад. Утолив любопытство, прошла в зал, где под масляной лампадой из красного стекла, окаймленного бронзой, сидели двое мужчин. На вид им было не более тридцати лет. Один из мужчин отличался плотным телосложением, исполинским ростом и был смугл. Его черные кучерявые волосы сочетались с темными глубокими глазами. Длинные ресницы и густая борода выдавали в нем мавра.
Другой мужчина являлся противоположностью собеседника. Он был худощав, бледен, его пепельно-русые волосы были аккуратно уложены. Он обладал белоснежной улыбкой и пронзительным синим взглядом.
Светловолосый мужчина вскочил и протянул мне руку.
Голос невидимого хозяина дворца спросил:
– Силы света не сказали тебе? Тогда скажу я. Это твои ангелы-хранители. Видишь смуглого парня? Он уходит. У человека и ангела-хранителя одинаковые линии на ладонях, одна судьба на двоих. У него они изменились.
Чернобородый мавр, смущаясь, показал мне издали свою ладонь.
– Линии изменились давно, но заметили это не сразу. Так он достался тебе. Это ошибка. Теперь у ангела со светлыми волосами линии, как у тебя.
Я попыталась подойти к мавру, но синеглазый ангел, улыбаясь, преградил мне путь:
– Не расстраивайся! Все будет хорошо! Я тебя поддержу!
Его открытость была полной противоположностью мусульманской сдержанности и скромности.
Я проснулась.
Больше всего мне запомнились белоснежные кони с огненной гривой.
Со временем я познакомилась с соседями, живущими в другом подъезде нашего дома. В угловой квартире проживало семейство верующих: муж по прозвищу Трутень и его жена Лида, которую он периодически забрасывал в платяной шкаф.
Именно они объявили с утра, что батюшка сошел с ума.
– Наверняка врете, – прокомментировала их слова бабка Алиса.
Она довольно посмеивалась чему-то своему, но краем уха ловила информацию.
– Истину глаголем, – пробасил Трутень.
– Напился? – спросила я.
– Как ты можешь, девчонка? – оскорбился Трутень. – Батюшка у нас трезвенник, истинный праведник.
– Почему же он сошел с ума?
– К нему явились инопланетяне! – ответили супруги.
Мы с бабкой Алисой переглянулись.
– Крест показывали? – спросила она.
– Не знаем. Но пришельцы вступили с ним в контакт, – пустился в объяснения Трутень. – Утром на проповеди батюшка понес ахинею, и санитары увезли его в психбольницу.
Расстроенные соседи разбрелись по квартирам.
По селу тотчас начались пересуды, что батюшка – человек адекватный и что странный светящийся объект, похожий на цилиндр, видели многие. Дети, насмотревшись фильмов, твердили об инопланетном вторжении до самого вечера. Но нас ждали куда более прозаические события.
Живущая в соседнем подъезде Алена никак не могла попасть в родные стены. Женщина вместо двери, ключи от которой были давно утеряны, несколько лет использовала окно. А в эту ночь, как назло, на окне опустился шпингалет. В два часа ночи непутевая соседка начала эмоционально причитать под луной. Спать было невозможно. Дворняжка Алены и шесть щенят, заслышав хозяйку, оглашали ветхий дом скулением и лаем.
Мне пришлось встать, сменить ночную рубашку на футболку и штаны и выйти на помощь. Щенята продолжали громко скулить. Именно ради них я несколько дней развешивала по округе объявления в надежде, что кому-то потребуется сторожевая собака и мы сможем их пристроить.
Мама уселась на наш подоконник и начала давать советы соседке, как влезть в окно. Алена визжала, цеплялась за форточку, но выпитый алкоголь не давал ей возможности сохранить баланс, и она, истошно крича, вновь и вновь падала в крапиву.
Я влезла в чужую форточку и открыла окно. Таким образом Алена попала домой.
В ее квартире не было электричества и газовой плиты. Я едва не навернулась, поскользнувшись на сотне стеклянных бутылок, которые катались по прогнившему полу. С бутылками играли щенята.
Утром бабка Алиса не стала скандалить, хотя я ожидала, что она кинется на Алену с кулаками за ночное хулиганство. Но Алиса расплакалась от счастья: страшная рука с крестом перестала стучать. Бабка Алиса хотела узнать, какое я знаю колдовство.
Я промолчала.
– Уплыло, как кусок говна по реке, – пританцовывала старуха.
Ах, в этом мире все на месте,
На месте жертва и палач…
Женский голосок напевал эти строчки несколько дней подряд.
Невротичная женщина с длинной косой, в сарафане и туфельках-лодочках отводила дочку лет трех в летний садик. Иногда она дергала рукой, будто видела привидение, и шмыгала носом.
– Я знаю эти стихи, – сказала я. – Их написал Вениамин Блаженный.
– Да, – обрадовалась она, а затем строго спросила: – Ты христианка?
– Я из Чечни, – уклончиво ответила я.
– А… Понятно, – поджала губы соседка.
– Меня Полина зовут.
– Светлана, – представилась она.
– Спрашивала про работу в садике, но мест нет, – пожаловалась я. – Если вдруг узнаете, что где-то няня нужна ребенку, скажите мне или маме.
– Здесь люди за свое место крепко держатся, – покачала головой Светлана. – Не ищите понапрасну! А знаете, – торопливо добавила она, – обращайтесь в истинное христианство.
– Это какое? Иисус не призывал молиться на иконы.
– Дело не в том! Иконы – не иконы. Настоящие христиане – это песиголовцы!
– Кто?!
– Люди с собачьими головами!
Надо сказать, я никогда ранее ничего подобного не слышала, но Светлана была на редкость серьезна.
– Мы считаем себя песиголовцами и молимся Христофору. Такова истинная религия.
– Вы к батюшке обращались?
– Были в церкви. Батюшка – добрый человек. Только шибко неверующий.
Светлана с дочкой попрощались и пошли по дорожке мимо палисадника, где стояла одинокая груша, украшая собой вид из нашего окна.
В соседнем подъезде на втором этаже друг напротив друга жили два беспросветных старых алкоголика. Безбородый по прозвищу Утка и бородатый, которого звали дядюшка Шило.
Мне показались их прозвища весьма необычными, но бабка Алиса внесла ясность: Утка в свое время разводил в квартире домашних птиц, а дядюшка Шило был уголовным авторитетом.
Шило сломал себе обе ноги, скатившись с лестницы в подъезде. А до этого он до смерти избил свою мать. Несчастная болела и не могла самостоятельно передвигаться. После того как мать похоронили, дядюшка Шило стал частенько падать на лестнице и ломать себе ноги. Теперь он передвигался на костылях.
С Уткой его сближало не только соседство: они оба убили своих матерей.
Утка задушил маму подушкой. Ее похоронили без вскрытия, чтобы не возбуждать уголовное дело.
Под квартирой дядюшки Шило проживала семья Трутня, а напротив них – Алена с дворняжкой Джульеттой. Собака Алены была постоянно голодная, а Трутень бросал в нее камни и грозился зарезать. Джульетта, как и хозяйка, выбиралась на улицу через окно и бродила в поисках пищи на ближайшей свалке.
Жаря блины с мыслью покормить соседских детей, я услышала неистовые вопли.
Оказалось, что дядюшка Шило, сидя на ступенях подъезда, убивает щенка, пойманного удавкой в квартире Алены. Он делал это при детях Трутня, которые громко плакали.
Старый калека несколько раз ударил щенка кулаком по голове. Сын Трутня, Гришка, которому исполнилось шесть лет, захлебывался слезами:
– Добей его! Ему же больно! Добей, пожалуйста!
Моя мама стояла у палисадника с бабкой Алисой. Она заорала:
– Фашист! Тебя мать родила или сука?!
Пьяный калека выпучил глаза.
Остальные соседи отмалчивались – Шило мастерски умел метать ножи.
На мамин крик выскочил Трутень. Он тоже находился в нетрезвом состоянии и покачивался, как бригантина во время шторма. Заметив, что его дети, Гришка и Любава, рыдают, Трутень кинулся на пьяного старика и начал бить его ногами.
Калека скатился со ступенек.
– Ты сам разрешил убить собаку! А теперь дерешься… – обиженно прокричал дядюшка Шило.
Трутень перестал наносить удары:
– Я тебе такого не говорил!
Затем Трутень схватил недобитого щенка и потащил за дом, чтобы убить не на глазах у детей. Я выхватила у него щенка в последний момент и унесла к себе. Положила в ящик и сделала обезболивающий укол.