– Но на следующую ночь, как только спать легли, – продолжил Павел, – слышим снова: дрынь-дрынь-дрынь… Опять приехали. Наставили ружье на окно и выкопали остальную картошку! Больше мы на огороде ничего не сажали. Все равно отберут!
На следующий день мы договорились вместе сдать металл. Пока волокли тачки, груженные найденным вдоль берега хламом, Исидора ойкала и хваталась за сердце.
– Забор выкрашен в синий цвет. Внутри – кирпичное строение. Вот там это и произошло…
– Что произошло? – спросила я.
Моя тачка, переделанная из детской коляски, гремела подшипниками вместо колес. К синему забору я привезла несколько десятков килограммов железа с надеждой сдать их и купить еды.
– Скупщики – отец и сын – были грубы. На два-три килограмма всегда обвешивали, а возмутишься, замахнуться могли да такими бранными словами отчитать, что страшно становилось. Поссоришься – сдавать металл некуда… Надо десять килограмм железа сдать, чтобы купить одну буханку хлеба, – пояснила Исидора. – Однажды приехали сдавать металл очень дерзкие ребята. Скупщики их накололи. Мы всегда молча уходили, зажав в кулаке мелочь, а те ребята такое сделали…
Неожиданно женщина вздрогнула.
– Головы отрезали, – прошептала Исидора. – Отцу и сыну. Младшие дети убежали, испугались. Жена спряталась. Головы отрезали и на кирпичи у дома положили. Потом милиция приезжала, разбирательства были… Только никого не посадили. Теперь младшие сыновья и мать металл принимают, про тот день вспоминать не любят, а матерятся по-прежнему…
– Ясно, – сказала я, и мы постучали в синие ворота.
Утром к нам пришла женщина-почтальон. Оказалось, маме начислили пенсию! От неожиданности мы не могли несколько минут прийти в себя и решили, что произошла ошибка. Но ошибки не было: есть прописка – есть минимальная пенсия. Мать всю жизнь работала, но бумаги о стаже сгорели в войну.
Джульетта почтальона облаяла, а мы расцеловали. Маме начислили около трех тысяч рублей. Вознося молитвы Богу, мы благодарили за то, что сможем купить продукты.
Дети Ворона сразу прибежали у нас занимать.
Ворон поймал их и отругал:
– Не смейте меня позорить! Я в вашем возрасте воровал. И вы воруйте. Но не занимайте. Мы не нищие.
Мама посмотрела на него и сказала так:
– Когда голодный ворует еду – это не грех. Кто осудит?
Ворон улыбнулся. Не ожидал таких слов.
– Тетя Поля, теперь вы поможете кошкам и собаке? – спросили дети Ворона.
Животные в селе начали гибнуть от глистов. Теперь появилась возможность купить лекарство.
– Конечно, – пообещала я.
Лекарства пришлось добывать с боем. Вначале продавщица ветеринарной аптеки сказала:
– Таблеток нет. Идите отсюда!
Когда я и дети Ворона попросили у нее витамины, она отмахнулась со словами: «Мне надоели покупатели!» – и уткнулась в телевизор, где шла любовная мелодрама.
Так бы мы и ушли ни с чем, если бы в этот момент в аптеку, по размерам похожую на шкаф для одежды, не заскочила знакомая продавщицы. Женщина средних лет, не сдерживая эмоции, кричала:
– Кошку… слышишь ты, кошку черви заживо слопали… Гони таблетки!
Продавщица нехотя оторвалась от телевизора, скривилась, но открыла ящик в столе и вытащила лекарства.
Таким образом досталось и нам.
Возвращаясь в родной двор, мы встретили молодую женщину, торгующую в ларьке. Она была одинокая, с маленьким ребенком на руках.
Женщина предложила:
– Давай для здоровья по утрам бегать у озера. Встретимся в шесть утра?
– Мы тоже участвуем! – обрадовались дети Ворона.
– Нет, я только Полину приглашаю, – настаивала новая знакомая.
– Хорошо, – согласилась я. – Будем бегать вдоль трассы.
– Нет, у озера!
– Там пыль, камни, часть берега перегорожена проволокой. Как там бегать? – удивилась я.
– Зато там бегают парни из союза «Соколы Отечества».
– Давно ты бегала по утрам?
– Давно, – грустно вздохнула она. – Два года назад.
Если учесть, сколько лет ее ребенку, который не знает отца… Опять захотелось «побегать»?
Я вежливо отказалась.
Ночью мы спасали Алену. Она дралась с соседями – из дома напротив – скупщиками краденого.
Скупщики кричали:
– У тебя новые друзья – добрые суки. Всех им жалко. Они чеченские бандиты! – после чего набросились на Алену с граблями.
Алена, таская за волосы одну из нападающих женщин, голосила:
– Врете! Вы сами воры и бляди!
Мы взяли фонарь, кликнули собаку и с собакой и фонарем показались из подъезда. Начали орать про милицию. Это был блеф. Однако сработало! Скупщики краденых вещей бросились наутек. Крики и вопли смолкли.
Алена была спасена.
На огородах выла собака. Бабка Алиса, подумав, что это наша Джульетта, громко материлась из окна. Вторя ей, на улице раздавались пьяные крики. Гремела очередная драка.
Собака продолжала выть.
В пять утра мама отправилась с Джульеттой гулять, и навстречу им выбежала лохматая черная собачка и завиляла хвостиком. Это оказался мальчик. Он был так резв, что я, выскочив вслед за матерью, едва смогла его поймать.
– Щенка надо уносить, пока не убили соседи, – сказала я.
Но мама не успела. Из подъезда вышел Ворон, из одежды на нем были только белоснежные шорты, и сел на ступени, перегородив таким образом путь в убежище.
На шум приковылял дядюшка Шило и пришел Трутень, с перекошенной от похмелья физиономией.
– Чья это моська ночью спать не давала?! – взревел Трутень. – Убью и шавку, и хозяина ее!
Он, как и Алиса, решил, что это была Джульетта.
Ворон тихо ответил:
– Собака моя.
Трутень изобразил улыбку:
– А-а… А я думаю, кто это «гав-гав» говорит. Твой пес? Хорошая собачка, милая!
Дядюшка Шило кивнул в знак согласия.
Ворон достал сигарету и крикнул к себе на второй этаж:
– Сын! Твоя собака ночью убежала из сарая. Пойди привяжи ее за домом.
Через минуту раздался топот ног, и сонный парнишка скатился со второго этажа по старой скрипучей лестнице.
Я представила себе ужасную сцену, которую сейчас разыграет жизнь: щенка убьют и приготовят обед.
Сын Ворона побежал в сарай.
Передав маме щенка, которому едва исполнилось полтора месяца, я бросилась вслед за мальчиком. Мы встретились, когда он нашел капроновые женские колготки и собирался бежать обратно, чтобы связать ими собаку.
– Стой! – сказала я. – Никому не скажу. Клянусь! Ни твоему отцу, ни соседям. Но вы ведь убить щенка хотите? Зарезать? Говори мне правду, и я попробую спасти собаку.
Мальчишка насупился и молчал. За предательство в их кругу наказывали смертью.
– Мы же друзья. Я хочу знать. Это ведь не ваша собака. Тебе ее не жаль?
– Жаль, – эхом отозвался мальчик. – Но я очень боюсь отца. Он может убить меня. Я сделаю все, что он прикажет. Прикажет привязать – привяжу. Убить, ну что же… Я всего лишь солдат.
Мы медленно пошли к дому. Мама щенка из рук не выпускала. Сын Ворона протянул ей капроновые колготки.
Она обратилась ко мне:
– Завяжи вокруг шеи собаки.
Трутень подмигнул и посоветовал, облизнувшись:
– Потуже.
Я завязала очень свободно, надеясь, что щенок освободит голову и сумеет убежать, когда его поволокут к сараям.
Сын Ворона видел, что я делаю, но молчал.
Зато мама встряла:
– Почему так свободно завязываешь?!
Я стала мимикой объяснять, что щенку грозит лютая смерть, а прожить столько лет на свете и быть наивной, как дитя, стыдно. Мама смолкла.
Трутень и дядюшка Шило ушли, а мы остались.
Ворон докурил сигарету и отдал приказ сыну:
– Забери у тети Лены щенка. Слышишь?
Мальчик не шелохнулся.
Мама, наконец догадавшись, что происходит, прижала собачонку к себе и спросила Ворона:
– Вы его съесть хотите?
Отец и сын переглянулись.
Сын Ворона приврал:
– Тетя Лена, я принес щенка поиграть.
Тогда встряла в беседу я:
– Ворон, вы хотите его убить. Я знаю. Отдайте мне.
Ворон молчал.
– Отдайте! – повторила я.
– Это не мой щенок. Пусть сын решает, – наконец произнес он.
Я сняла петлю с собачьей шеи и сказала:
– Он мне отдаст, верно?
Мальчик не знал, радоваться или протестовать, и напряженно смотрел на отца, пытаясь угадать, как именно нужно поступить.
Но я уже взяла на руки маленького пса и ушла в дом, пока собакоеды не передумали.
Ворон с сыном сели на мотоцикл. Ворон вздыхал:
– Что нам есть? Поедем, может, рыбы наловим…
Сын кивал.
А я отправилась в путь.
Первым делом я постучала в ворота к курдам. В селе Бутылино проживала большая этническая группа из Курдистана, народа, чьей страны нет на карте Земли.
В разных домах мне открывали двери мужчины и женщины. Со слезами на глазах я просила:
– Возьмите собаку. Ее убьют. Съедят мои соседи.
Люди жалели меня и собаку, но отказывались. Не хотели кормить животное. Жалели еду больше, чем нас.
– Простите, сами перебиваемся с хлеба на воду. – Выслушав историю щенка, они закрывали двери.
В одной из курдских семей мне понравился мальчик лет семи. Его мать стояла молча, как и положено женщине Востока.
Отец был неумолим.
– Нет средств на пропитание. Едим только рис с овощами, выращенными на огороде. Нам собака не нужна!
А курдский мальчик кидался на них и кричал то на своем языке, то, путаясь в словах, на русском:
– Убьют щенка! Я возьму его. Кормить буду. Папа! Мама! Он маленький! Я будку ему построю! Папочка, разреши!
Но щенка не оставили.
Выйдя из курдской слободки, я постучала к русской женщине. У нее во дворе оказалось восемнадцать кошек.
– Извини, – сказала она. – Пусть Господь поможет. Я не могу. У меня сосед, прошедший Чечню. У него оружие. Он сильно пьет и стреляет по всем собакам, которых видит. Убил у меня троих.
Она расплакалась.
Затем я постучала в другой частный двор и оказалась у пенсионерки из Белоруссии, которая, рыдая, поведала мне о том, как вся ее семья – пять человек – живут на одну крошечную пенсию и голодают. Работы нет.