– Седа! Это ты?
Она кивнула.
– Отпусти ее! – крикнула я Капитану.
– Не могу. В твоем мире она погибла.
Эти слова, сказанные спокойно, вдруг пробудили память, и я поняла, что он говорит правду.
Я сама хоронила ее, пятнадцатилетнюю, в мерзлой земле и пушистом снеге. Это было в Грозном, на чеченской войне.
– В моей семье я старший ребенок, – сказала Седа. – Я знаю, что ты не стала колдовать. Но сегодня Хеллоуин, и ты можешь задать мне любые вопросы.
– Когда я встречу мужа в мире людей? – Слова слетели с моих губ раньше, чем я успела подумать о чем-либо еще.
– Через два года.
– Когда я умру?
– По нашему – скоро, по вашему – нет. Здесь другой счет времени.
– Нужно что-то передать твоей семье?
– Нет, спасибо.
Межгалактический демон Капитан посмотрел на меня с вызовом:
– За такую чародейку я выручу немало!
– Тебе не стыдно?
– Поэтому мы и разошлись, – буркнул он. – Тебя слишком тянуло к свету.
– Хочу взглянуть на линии писем. – Седа поманила меня к себе.
Увидев мою ладонь, она рассмеялась:
– Хочешь узнать один из вариантов земной смерти? Для этого нужно взглянуть туда, где заканчивается линия жизни.
Я всмотрелась в свою ладонь при свете лампады, и, словно под невероятным увеличительным стеклом, линия начала расти, увеличиваться в тысячу раз… Пока наконец мне не стали видны застывшие картины.
– Сейчас они оживут, – прошептала Седа.
Я увидела дом у моря и услышала грохот снарядов.
– Письма в линиях меняются. Сейчас есть возможность умереть на войне. Но это случится нескоро.
Мы вышли из каюты пленницы, когда забрезжил рассвет.
Капитан думал о чем-то своем, а я смотрела на линии рук, которые приняли обычный вид и ничего не показывали.
– Отчаливаем! – раздался голос Капитана.
– Неужели ты продашь Седу?
– Не сомневайся. Она дорого стоит.
– Ты служишь злу!
– В мире людей память избирательна, не так ли? Но я помню все твои воплощения. Ты взламываешь межгалактические базы, чтобы добыть информацию.
– Я?!
– Как проснешься, запиши сон.
– Обещаю, – ответила я и проснулась.
В ноябре случилось настоящее горе. Наши питомцы заболели. Они подхватили заразу от новой кошки с котятами, которых принесла мама.
Увидев, как ловко соседи ищут продукты и одежду среди мусора, мама решила посмотреть кастрюльки, которые можно сдать на металл. Блуждая по свалке за селом, мама отбилась от остальных и поняла, что заблудилась.
Кто-то поджег гигантскую свалку, растянувшуюся на несколько километров. Гарь, смешиваясь с копотью от шин, серой пеленой затянула все вокруг.
Глаза мамы щипали, ее душил кашель, и она подумала, что лучше всего вернуться домой. Но в этот самый момент услышала писк. Где-то пищали котята. Мама начала искать. Огонь полыхал все ярче. Трещали, лопаясь, стеклянные бутылки. Взрывались баллончики из-под лака для волос. Их хлопки напомнили маме бои в Чечне.
Мама увертывалась от дыма, пригибалась при громких хлопках, но не уходила. Продолжала поиски. И чудо произошло. Она нашла мешок, заклеенный скотчем, а внутри кошку и шестерых котят. Кто-то из сельчан бросил их умирать. Вместо металла мама принесла домой новых питомцев.
Бабка Алиса возмутилась и пообещала написать на нас заявление в администрацию, чтобы животных принудительно отобрали и уничтожили.
– Это же надо, – возмущалась соседка. – Открыли здесь кошачий приют!
Затем новая кошка заболела, от нее болезнь перекинулась на остальных.
Помимо Джульетты, Одуванчика, Полосатика и Васьки, у нас жила Пулька, черно-белая веселая кошечка. Она так задорно играла, что все дети в округе полюбили ее. От меня Пулька не отходила ни на шаг, постоянно вертясь под ногами.
Я поехала в Ставрополь и купила лекарства. Но кошка-мать умерла. Ежедневно я делала Пульке уколы, а собаке и взрослым кошкам давала таблетки. Маленьких котят мы выкармливали из пипетки молоком.
В ноябрьский вечер к нам пришла грузинка Дина. Мы познакомились с ней на ярмарке в четверг. Наша собака укусила ее за ногу. Дина Джульетту простила, купила у нас пару книг, а вечером принесла в подарок картошки и молока.
Мы хотели угостить Дину печеньем, но выяснилось, что она диабетик и ей нельзя сладкого. Побеседовав о жизни, мы проводили женщину до ее дома и вернулись к себе. Я решила сделать Пульке укол. Полезла в шкаф и открыла ампулу. Но, присмотревшись, увидела, что случайно взяла другое лекарство.
Это был знак.
Я поняла это три минуты спустя. Открыв нужную ампулу, ту, что посоветовал врач, я сделала кошке угол. У Пульки случился шок. Она начала метаться. Понимая, что все кончено, я отчаянно пыталась ей помочь. Через несколько минут крошка умерла на моих руках.
Я была настолько подавлена случившимся, что не могла говорить. Зато мама сразу заявила, что я – убийца. Она схватила мою лучшую кофту и завернула в нее труп Пульки.
– Я отомщу тебе! – кричала мама.
У нее началась истерика.
Мне было совершенно не жаль свою кофту. Вещи есть и будут, а я пришла и уйду. Потерю вещей можно пережить, а вот Пульку вернуть нельзя…
Мама притащила из кухни тарелки и, размахиваясь, начала бить их об пол в комнате. Мелкие осколки летели во все стороны. Она хохотала, плакала и била посуду. Но этого ей показалось мало. Мама притащила таз с водой, в котором я замочила белье, и перевернула его. Затем начала кидаться с ножом.
Во время этого буйства на меня напало такое равнодушие, что было все равно, чем все закончится. Даже когда она схватила молоток и заявила, что разобьет компьютер, я сказала:
– Бей!
Приступ пошел на спад, и она, хихикнув, отправилась смотреть телевизор, а я начала уборку: сметала осколки посуды, собирала воду с пола.
Нет страшнее чувства, чем равнодушие. Сделав уборку, я решила, что пора уезжать. Все равно куда, все равно к кому. Назад я не вернусь. Мне некуда возвращаться. Позади меня пропасть.
Шаг можно делать только вперед.
Мама, успокоившись, весело пересказывала телевизионное шоу.
Под подушкой у меня лежал кинжал, и спала я чутко, зная, что мама несколько раз хотела убить меня во сне, чтобы избавить от «угроз этого мира».
Утром Пульку похоронили под грушей. Мама одумалась и в последний момент не положила в ее могилу мою лучшую кофту.
Из Москвы по электронной почте пришло письмо. Многодетной семье требовалась няня с проживанием. Я ответила согласием.
Собирая вещи, я взяла несколько фотографий и дневники, понимая, что последний раз в жизни вижу Бутылино и его обитателей.
Ливни зарядили на неделю, оплакивая прожитое лето.
Мама, почувствовав, что мы расстаемся, просила прощения.
– Я вспыльчивая. После войны нервы ни к черту.
– Обещаю высылать тебе деньги на еду, – заверила я.
Мама сразу утешилась.
Дети Ворона и Трутня, узнав, что я покидаю Бутылино, горько плакали.
– Тетя Поля, мы не будем курить траву!
– Мы будем ходить в школу и читать книги!
Вести распространяются быстро. Прибежала Катя. Заверила:
– Я и Любава станем спасателями. Мы не позволим алкашам есть кошек и собак!
Катя подарила мне сувенир – брелок с божьей коровкой.
Чтобы купить билет до Москвы и не оставлять маму без средств, я продала свой компьютер. Его купил Мирон, директор Дома творчества, для своих воспитанников.
– Будем монтировать мультфильмы в домашних условиях, – пообещал он.
Пенсионерка Зинаида и бабка Алиса неожиданно меня благословили, а дядюшка Шило поцеловал крест на цепочке и сказал, что ему, как и Утке, стыдно за то, что он убил свою маму.
В последнюю ночь, проведенную в двухэтажном бараке с весьма оригинальными жильцами, я видела во сне море и рыбаков. Песчаный берег, вдоль которого я брела, грело полуденное солнце. Чуть поодаль начинался травяной покров, кустарники и крошечные деревца. Именно оттуда, издалека кто-то неустанно наблюдал за мной. Присмотревшись, я увидела ее – гусеницу размером со льва. Вся в пушистых ворсинках, гусеница улыбалась. Вокруг ее глаз ободком росла длинная шерстка радужного цвета.
Я в ужасе попятилась от этого чудовища. А гусеница на мягких пушистых лапках бросилась за мной вдогонку.
«Как она изменилась!» – подумалось мне.
Эта гусеница была моей старой знакомой из Грозного. Когда мне было четыре, я не смогла защитить ее, и злые мальчишки убили несчастную. Они подожгли целлофан на крышке канализационного люка и бросили туда тропическую красавицу, неизвестно как попавшую в наши края.
Во сне мне не удалось убежать: впереди маячила сетка, загораживающая пляж, и, прижавшись к ней, я увидела, что гусеница остановилась на почтительном расстоянии. В районе головы у гусеницы ворсинки переливались, образуя своеобразную гриву.
– Привет! – прокричала она. – Не бойся!
«Она еще и говорит!» – У меня зуб на зуб не попадал.
– Ты знаешь, как тяжело прорываться сквозь сновидения? – строго спросила гусеница, а затем пояснила: – Дождь – это интернет мертвых. Я долго искала тебя. Мой последний земной путь – это Пулька.
Я продолжала молчать, так как сказать ничего не получалось.
– Чтобы удержаться в твоем мире, нужно много энергии.
– Пулька? – наконец произнесла я.
– Да! Я вернусь к тебе еще раз в виде щенка.
– Когда?
– Я росла все время, – хвастливо тараторила гусеница. – Видишь, какой стала! Каждый раз, когда вспоминают мертвых, это придает им сил для возвращения. Что ты молчишь, словно язык проглотила? Я тебя хорошо помню!
– Я тебя тоже… – пробормотала я.
Гусеница отвела меня к причалу.
– Видишь лодку? – спросила она.
В лодке было нескольких молодых мужчин. Они застыли в неестественных позах, и их лица выражали такое страдание, что я невольно поморщилась, испытав сочувствие.
– Они боятся пошевелиться, – гордо сказала гусеница. – Когда я рядом, их жжет печать.
– Печать?
– За то, что они сделали. Детьми они издевались надо мной. И теперь будут отвечать за это во всех мирах.