| Montag listened. | Монтэг прислушался. |
| Nothing. | Тишина. |
| Nothing. | Никого. Ничего. |
| Millie, he thought. | "Милли, - подумал он. |
| All this country here. | - Посмотри вокруг. |
| Listen to it! | Прислушайся! |
| Nothing and nothing. | Ни единого звука. |
| So much silence, Millie, I wonder how you'd take it? | Тишина. До чего же тихо, Милли! Не знаю, как бы ты к этому отнеслась. |
| Would you shout Shut up, shut up! | Пожалуй, стала бы кричать: "Замолчи! Замолчи!". |
| Millie, Millie. | Милли, Милли". |
| And he was sad. | Ему стало грустно. |
| Millie was not here and the Hound was not here, but the dry smell of hay blowing from some distant field put Montag on the land. | Милли не было, не было и Механического пса. Аромат сухого сена, донесшийся с далеких полей, воскресил вдруг в памяти Монтэга давно забытую картину. |
| He remembered a farm he had visited when he was very young, one of the rare times he had discovered that somewhere behind the seven veils of unreality, beyond the walls of parlours and beyond the tin moat of the city, cows chewed grass and pigs sat in warm ponds at noon and dogs barked after white sheep on a hill. | Однажды еще совсем ребенком он побывал на ферме. То был редкий день в его жизни, счастливый день, когда ему довелось своими глазами увидеть, что за семью завесами нереальности, за телевизорными стенами гостиных и жестяным валом города есть еще другой мир, где коровы пасутся на зеленом лугу, свиньи барахтаются в полдень в теплом иле пруда, а собаки с лаем носятся по холмам за белыми овечками. |
| Now, the dry smell of hay, the motion of the waters, made him think of sleeping in fresh hay in a lonely barn away from the loud highways, behind a quiet farmhouse, and under an ancient windmill that whirred like the sound of the passing years overhead. | Теперь запах сухого сена и плеск воды напоминали ему, как хорошо было спать на свежем сене в пустом сарае позади одинокой фермы, в стороне от шумных до рог, под сенью старинной ветряной мельницы, крылья которой тихо поскрипывали над головой, словно отсчитывая пролетающие годы. |
| He lay in the high barn loft all night, listening to distant animals and insects and trees, the little motions and stirrings. | Лежать бы опять, как тот да, всю ночь на сеновале, прислушиваясь к шороху зверь ков и насекомых, к шелесту листьев, к тончайшим, еле слышным ночным звукам. |
| During the night, he thought, below the loft, he would hear a sound like feet moving, perhaps. | Поздно вечером, думал он, ему, быть может, послышатся шаги. |
| He would tense and sit up. | Он приподнимется и сядет. |
| The sound would move away, He would lie back and look out of the loft window, very late in the night, and see the lights go out in the farmhouse itself, until a very young and beautiful woman would sit in an unlit window, braiding her hair. | Шаги затихнут. Он снова ляжет и станет глядеть в окошко сено вала. И увидит, как один за другим погаснут огни В домике фермера и девушка, юная и прекрасная, сядет у темного окна и станет расчесывать косу. |
| It would be hard to see her, but her face would be like the face of the girl so long ago in his past now, so very long ago, the girl who had known the weather and never been burned by the fire-flies, the girl who had known what dandelions meant rubbed off on your chin. | Ее трудно будет разглядеть, но ее лицо напомнит ему лицо той девушки, которую он знал когда-то в далеком и теперь уже безвозвратно ушедшем прошлом, лицо девушки умевшей радоваться дождю, неуязвимой для огненных светляков, знавшей, о чем говорит одуванчик, если им потереть под подбородком. |
| Then, she would be gone from the warm window and appear again upstairs in her moon-whitened room. | Девушка отойдет от окна, потом опять появится наверху, в своей залитой лунным светом комнатке. |
| And then, to the sound of death, the sound of the jets cutting the sky into two black pieces beyond the horizon, he would lie in the loft, hidden and safe, watching those strange new stars over the rim of the earth, fleeing from the soft colour of dawn. | И, внимая голосу смерти под рев реактивных самолетов, раздирающих небе надвое до самого горизонта, он, Монтэг, будет лежать в своем надежном убежище на сеновале и смотреть как удивительные незнакомые ему звезды тихо ухо дят за край неба, отступая перед нежным светом зари. |
| In the morning he would not have needed sleep, for all the warm odours and sights of a complete country night would have rested and slept him while his eyes were wide and his mouth, when he thought to test it, was half a smile. | Утром он не почувствует усталости, хотя всю ночь он не сомкнет глаз и всю ночь на губах его будет играть улыбка, теплый запах сена и все увиденное и услышанное в ночной тиши послужит для него самым луч шим отдыхом. |
| And there at the bottom of the hayloft stair, waiting for him, would be the incredible thing. | А внизу, у лестницы, его будет ожидать еще одна, совсем уже невероятная радость. |
| He would step carefully down, in the pink light of early morning, so fully aware of the world that he would be afraid, and stand over the small miracle and at last bend to touch it. | Он осторожно спустится с сеновала, освещенный розовым светом раннего утра, полный до краев ощущением прелести земного существования, и вдруг замрет на месте, увидев это маленькое чудо. Потом наклонится и коснется его рукой. |
| A cool glass of fresh milk, and a few apples and pears laid at the foot of the steps. | У подножья лестницы он увидит стакан с холодным свежим молоком, несколько яблок и груш. |
| This was all he wanted now. Some sign that the immense world would accept him and give him the long time needed to think all the things that must be thought. | Это все, что ему теперь нужно- Доказательство того что огромный мир готов принять его и дать ему время подумать над всем, над чем он должен подумать |
| A glass of milk, an apple, a pear. He stepped from the river. | Стакан молока, яблоко, груша Он вышел из воды. |
| The land rushed at him, a tidal wave. | Берег ринулся на него, как огромная волна прибоя. |
| He was crushed by darkness and the look of the country and the million odours on a wind that iced his body. |