– Милдред. – Он пошевелился на кровати.
Протянув руку, Монтаг выдернул из ее уха крохотное музыкальное насекомое.
– Милдред. Милдред!
– Да? – Тихий голос в ответ.
Ему казалось, он превратился в одно из тех созданий, что втиснуты электроникой в щели цветозвуковых стен; он говорил, но речь его не проникала сквозь хрустальный барьер. Оставалось только жестикулировать – в надежде, что жена обернется и увидит его. Но коснуться друг друга сквозь стекло они не могли.
– Милдред, ты знаешь ту девушку, о которой я тебе рассказывал?
– Какую девушку? – Она почти уже спала.
– Девушку из соседнего дома.
– Какую девушку из соседнего дома?
– Ну ты знаешь, школьницу. Кларисса, так ее зовут.
– О, да, – ответила жена.
– Я уже несколько дней ее не вижу. Четверо суток, если быть точным. Ты ее не встречала?
– Нет.
– Я давно хотел поговорить с тобой о ней. Довольно странная девушка.
– О, да, я знаю, о ком ты.
– Я так и думал.
– Ее… – начала Милдред в темноте комнаты.
– Что – «ее»? – спросил Монтаг.
– Я хотела сказать тебе… Забыла. Совсем забыла.
– Так скажи сейчас. В чем дело?
– Я думаю, ее больше нет.
– Нет?
– Вся семья переехала куда-то. Но ее совсем нет. Я думаю, она умерла.
– Вряд ли мы говорим об одной и той же девушке.
– Нет. Именно та самая. Макклеллан. Макклеллан. Ее сбила машина. Четыре дня назад. Я не уверена, но кажется, она умерла. Так или иначе, ее семья отсюда уехала. Не знаю. Но думаю, она умерла.
– Ты же сказала, что не уверена в этом!
– Да, не уверена. Нет, почти уверена.
– Почему ты мне раньше не сказала?
– Забыла.
– Всего четыре дня назад!
– Я совсем забыла об этом.
– Четыре дня назад, – тихо сказал он, лежа в кровати.
Они оба лежали во мраке комнаты совершенно недвижно, никто из них даже не пошевелился.
– Спокойной ночи, – сказала она.
Он услышал тихий шорох. Это двигалась ее рука. Она коснулась электрического наперстка, и он пополз по подушке, как крадущийся богомол. Вот он снова у нее в ухе, снова жужжит.
Он прислушался – жена что-то тихо напевала, затаив дыхание.
За окном шевельнулась тень, поднялся и стих осенний ветер. Однако Монтаг услышал что-то еще в этой тишине. Словно кто-то дохнул на окно снаружи. Словно промелькнул легкий завиток зеленоватого фосфоресцирующего дыма, словно одинокий большой лист, подгоняемый октябрьским ветром, пролетел над газоном и скрылся.
«Гончая, – подумал Монтаг. – Сегодня ночью ее выпустили на волю. Она где-то там. Если я открою окно…»
Но он не открыл окна.
Утром он почувствовал озноб и жар.
– Ты что, болен? – спросила Милдред.
Он сомкнул веки, удерживая жар внутри.
– Да.
– Но вчера вечером ты был в полном порядке.
– Нет, я не был в порядке. – Он слышал, как в гостиной орут «родственники».
Милдред стояла над кроватью, с любопытством разглядывая его. Он чувствовал ее присутствие, он видел ее, не открывая глаз, ее волосы, пережженные химикатами в хрупкую солому, ее глаза с невидимой, но угадываемой далеко-далеко за зрачками катарактой, ее накрашенные надутые губы, худую от диеты фигуру, похожую на богомола, белое, как соленое сало, тело. Он и не помнил ее другой.
– Не принесешь аспирина и воды?
– Тебе пора вставать, – сказала она. – Уже полдень. Ты проснулся на пять часов позднее обычного.
– Ты не выключишь гостиную? – попросил он.
– Это моя семья.
– Выключи ее ради больного человека.
– Я сделаю потише.
Она вышла, ничего в гостиной не сделала и вернулась.
– Так лучше?
– Спасибо.
– Это моя любимая программа, – сказала она.
– Как там с аспирином?
– Ты никогда раньше не болел. – Она снова вышла.
– А сейчас заболел. Я не пойду вечером на работу. Позвони за меня Битти.
– Ты был такой забавный вчера вечером. – Она вернулась, напевая что-то про себя.
– Где аспирин? – Он взглянул на стакан с водой, который она ему подала.
– Ох. – Она снова направилась в ванную. – Вчера что-нибудь случилось?
– Пожар, вот и все.
– Я прелестно провела вечер, – сказала она уже из ванной.
– Чем развлекалась?
– Гостиной.
– Что передавали?
– Программы.
– Какие?
– Лучшие из лучших.
– Кто играл?
– Ну, ты их знаешь, вся компания.
– Да-да, вся компания, вся компания, вся компания… – Он прижал пальцы к глазам, пытаясь утишить боль, и внезапно от запаха керосина его вырвало.
Милдред вошла, напевая.
– Зачем ты это сделал? – удивилась она.
Монтаг в ужасе уставился на пол.
– Мы сожгли старую женщину вместе с ее книгами.
– Все-таки хорошо, что ковер отстирывается.
Она принесла тряпку и стала убирать.
– Вчера вечером я была у Элен.
– Разве нельзя было смотреть программу в своей гостиной?
– Конечно, можно, но и в гости пойти приятно.
Она ушла в гостиную. Монтаг услышал, как она поет там.
– Милдред? – позвал он.
Она вернулась, напевая и слегка прищелкивая пальцами.
– Ты не хочешь спросить меня, что было вчера вечером?
– И что было вчера вечером?
– Мы сожгли тысячу книг. Мы сожгли женщину.
– Ну и?..
Гостиная разрывалась от звука.
– Мы сожгли книги Данте, и Свифта, и Марка Аврелия.
– Кажется, он был европейцем.
– Да, что-то в этом роде.
– И радикалом.
– Я его никогда не читал.
– Точно, радикалом. – Милдред стала возиться с телефоном. – Ты ведь не хочешь, чтобы я звонила Капитану Битти, правда?
– Как это не хочу? Ты должна позвонить!
– Не кричи!
– Я не кричал. – Он сел в постели, внезапно побагровев и трясясь от ярости. Гостиная ревела в жарком воздухе. – Я не могу звонить ему. Я не могу сказать, что болен.
– Почему?
Потому что ты боишься, подумал он. Ведешь себя, как ребенок, который притворяется больным. Боишься позвонить, потому что через секунду разговор повернет таким образом: «Да, Капитан, мне уже лучше. Буду в десять вечера!»
– Ты не болен, – сказала Милдред.
Монтаг откинулся на кровати. Пошарил рукой под подушкой. Спрятанная книга все еще была там.
– Милдред, что бы ты сказала, если бы я… ну, может быть… если бы я бросил работу… на какое-то время?
– Ты хочешь все бросить? После стольких лет работы ты хочешь все бросить, потому что однажды вечером какая-то женщина с ее книгами…
– Если бы только ты видела ее, Милли!
– Она мне никто! Нечего было держать у себя книги. Это целиком на ее ответственности. Раньше надо было думать. Ненавижу ее! Стоило ей задеть тебя за живое, как мы тут же, не успев оглянуться, вылетаем на улицу – и вот уже нет ни дома, ни работы, ничего!
– Ты не была там, ты не видела, – сказал он. – В этих книгах, должно быть, есть что-то такое, чего мы и представить не можем, раз эта женщина осталась из-за них в горящем доме. Что-то в них действительно должно быть. Просто так человек не останется в горящем доме.
– У нее на большее ума не хватило.
– Ума у нее было столько же, сколько у тебя или у меня, может, даже больше, а мы ее сожгли.
– Эта вода уже утекла.
– Нет, не вода, это огонь. Ты когда-нибудь видела сгоревший дом? Он тлеет еще много дней. Ну а этого огня мне хватит до конца жизни. Господи! Да я всю ночь пытался в мыслях потушить этот пожар. Чуть с ума не сошел.
– Ты должен был обдумать все это до того, как пошел в пожарные.
– «Обдумать»! – воскликнул он. – Разве у меня был выбор? Мой дед и отец были пожарными. Я спал и видел, как пойду по их стопам.
Гостиная играла танцевальную мелодию.
– Сегодня у тебя дневная смена, – сказала Милдред. – Ты должен был уйти два часа назад. Я только сейчас обратила внимание.
– Дело не только в той женщине, которая там погибла, – продолжал Монтаг. – Вчера вечером я задумался, сколько же керосина я израсходовал за эти десять лет. И еще я задумался о книгах. Впервые в жизни я осознал, что за каждой из этих книг стоит человек. Человек, который придумал книгу, который потратил уйму времени, чтобы изложить свои мысли на бумаге. Раньше мне ничего подобного в голову не приходило.
Он встал с кровати.
– Может быть, какой-то человек потратил целую жизнь на изучение окружающего мира, природы, людей, а потом занес кое-какие свои мысли на бумагу, и тут прихожу я, две минуты – бум! – и все кончено!
– Оставь меня в покое, – сказала Милдред. – Я ничего не сделала.
– Оставить тебя в покое? Очень хорошо, но как мне оставить в покое себя? Нас нельзя оставлять в покое. Надо, чтобы мы хоть когда-нибудь о чем-то тревожились. Вот скажи, как давно ты по-настоящему беспокоилась о чем-то? О чем-то важном? О чем-то реальном?
И тут он осекся, потому что вспомнил о том, что было на прошлой неделе, вспомнил два белых камня, уставившихся в потолок, и змею-насос с пытливым оком, и двух мыльнолицых мужчин с сигаретами, движущимися во ртах, когда они разговаривали. Но то была совсем другая Милдред, то была Милдред, спрятанная так глубоко внутри первой, полная такой тревоги, такого настоящего беспокойства, что эти женщины никогда не встречались. Он отвернулся.
– Ну вот, ты своего добился, – сказала Милдред. – Вон, прямо перед домом. Посмотри, кто к нам явился.
– Мне все равно.
– Только что подъехал «феникс», и мужчина в черной рубашке с оранжевой змеей на рукаве уже идет по дорожке к двери.
– Капитан Битти? – спросил он.
– Капитан Битти.
Монтаг не шелохнулся, он стоял, устремив взор в холодную белизну стены прямо перед собой.
– Впусти его, хорошо? Скажи, что я болен.
– Сам скажи! – Милдред побежала в одну сторону, потом в другую и вдруг замерла с широко открытыми глазами – динамик у входной двери тихо-тихо, едва слышно позвал ее по имени: «Госпожа Монтаг».
«Госпожа Монтаг, госпожа Монтаг, кто-то пришел, кто-то пришел, госпожа Монтаг, кто-то пришел…»