— Гляциологический отряд, подготовьтесь к отправке на материк, — проговорил властно голос по радио, и мы побежали собирать свои вещи.
День сорок второй. Сегодня 1 февраля. Вот уже неделя как я в Мирном. Два дня назад ушли суда. За это время я ни разу не дотронулся до фотоаппарата. День за днём идут авралы.
С тех пор как я любовался пингвинами и снимал в упор тюленей, я ни разу не видел ни тех, ни других. Дни летят молниеносно, и вся жизнь на теплоходе вспоминается как далёкий сон, как нереальность.
Сегодня у нас был праздник начала зимовки. Сначала все помылись в бане. Баня настоящая, только маленькая, на семь человек. Пар такой, что еле вылез. Потом час лежали с Андреем без движения.
Вечером был банкет в кают-компании. Пили за удачу в зимовке, за милых жён и детей, которые остались так далеко. Потом пели песни про огни Мирного, про славную Ялту, где растёт «золотой виноград», про друзей, с которыми «трещины уже, а ураганы слабей».
Когда мы вернёмся, то будем географически опустошены. Ведь мы обошли почти половину шарика и теперь нас уже ничем не удивишь. Разве только встречей с любимыми, близкими. Мы так соскучились по ним. Как они там, в сверкающей огнями Москве, не забыли ещё нас?
3 февраля. День сорок четвёртый. Сегодня целый день мы занимались разгрузкой ящиков на складе, сооружённом на мысе Хмара. Работали до вечера. После ужина пришёл в гости Вадим Панов, главный инженер транспортного отряда. Толстый, добродушный, по-волжски окающий, родом из Горького, он внешне напоминал старых нижегородских купцов. Сегодня наконец «оттаял», перестал молчать Валерка Судаков. У него все время плохое настроение. Когда разговорились, оказалось, что ему уже давно не пишут из дома. У Валерки даже губы тряслись, когда он говорил об этом…
Радиограммы из дома — это не письма, но без них жить нельзя на этом материке, где даже камень — редкость. Почему-то и мне Валюша не пишет. Если бы она знала, что такое её слово для меня сейчас…
Два дня назад перед баней постриглись наголо. Теперь почти все ходят как новобранцы. Пока лишь БАС держится, ходит с шевелюрой.
Туалеты — по-морскому «гальюны» — у нас в каждом домике. Это вырезанные в снегу, обитые фанерой пространства, главную часть которых занимают большие бочки из-под горючего. Сегодня был «гальюнный аврал» Вытащили на поверхность бочки, которые оставила нам полными старая смена, отвезли их к краю ледяного барьера и сбросили в море Дейвиса.
Когда вытаскивали бочку в нашем доме, возникло замешательство: кому быть наверху и тащить её, а кому подталкивать снизу. Так как тот, кто будет внизу, наверняка перепачкается содержимым переполненной бочки, то, естественно, никому не хотелось там оказаться. И тут удивил Андрей Капица:
— Я думаю, что на таком ответственном посту должны быть старшие научные сотрудники, — сказал он и полез под бочку. Я последовал за ним.
Потом помещение вычистили, поставили новые бочки. Теперь гальюн — украшение нашего домика. Все обито белой плиткой и обклеено линолеумом. Кухню тоже обшили белым. Потратили на это весь день.
А какие чудесные здесь закаты! Как сверкают айсберги, острова… Вспоминаются картины Рокуэлла Кента. Да нет, ещё лучше, величественнее.
День сорок пятый. Утро. Снова ничего нет из дома. Мы здесь летим по жизни как мелкие птички-то взлетаем вверх при взмахе крыльев, то соскальзываем вниз. Взмах и взлёт — это письмо из дома. Почему-то эти взмахи у нас все реже и реже… Лишь Савельев идёт ровно. Каждые два дня он получает радиограмму. Его родные знают, как это ему здесь надо. Для того чтобы поднять работоспособность, пришлось перечитать все радиограммы и письма из дома.
День сорок шестой. Получил весточку от Валюши. Потом паял свои первые электрические термометры и сочинял ответную радиограмму (это не так легко, продумывается каждое слово).
С обеда с Сергеем Уховым боролись с помпой для откачки воды из лаборатории. Помпа никак не хотела работать, а в лаборатории — ледяной траншее, отходящей от нашего дома, — по щиколотку воды от тающего снега.
Смеялись: «Люди работали по колено в ледяной воде. Механизмы отказались работать, но люди не сдавались…» Так сказал бы корреспондент. Действительно, конструкция помпы требовала, чтобы перед пуском её вся система была заполнена водой и в ней не было бы воздуха. Для этого мы поднимали отсасывающий конец трубы выше помпы и ведром заливали её доверху, а в момент пуска двигателя мгновенно опускали трубу в воду, чтобы в неё не попал воздух. Иногда после этого помпа откачивала воду и работала минут десять, пока трубу не забивало грязью. Но чаще мы недостаточно быстро опускали трубу в воду, и процедуру запуска надо было повторять.
К ужину кое-что откачали, но, когда поужинали, выяснилось, что уровень поднялся до первоначального. Бросили это занятие. Решили: если вода и будет прибывать, то работать можно и так, только в болотных сапогах.
Вечером слушали по радио детскую передачу журналиста Саввы Морозова об Антарктиде. Оказывается, мы герои: «Ломается припай, дует ледяной ветер…» От его рассказа мороз подирал нас по коже.
По-прежнему в Мирном у всех работа, работа и работа. Все, с кем я ни говорил, тяжело переносят первые дни в Антарктиде. Особенно тяжело, когда нет известий из дома Мы часто спорили, кому тяжелее: женатым или холостым" Оказывается, и тем и другим. Ребята, у кого нет жён говорят, что нам легче, что они даже не представляли, как будет тяжело. А ведь почти все не новички в экспедициях.
«Харьковчанки», которые называют ещё и СТТ, уйдут дня через три на станцию Комсомольскую. Зачем? Чтобы отвезти туда горючее для основного похода, который состоится весной.
Сегодня на Комсомольскую улетел Валерка Судаков. Он будет до начала зимы изучать структуру снега этого уникального места. Сегодня же ему пришла радиограмма. Её переправят туда же. Ведь он так ждал её! Улетел с таким тяжёлым чувством. Собственно, его отлёт мы проспали. Даже не попрощались, а ведь он там хлебнёт горя и, может быть, зазимует.
День сорок восьмой. Вчера по-настоящему узнали Антарктиду. Весь день грузили ящики в «подземные» кладовые станции, но с обеда начала мести пурга. К ужину перейти в кают-компанию на расстояние в тридцать шагов у нас было уже проблемой. Видимость — четыре метра. Ветер ураганный — до тридцати пяти метров в секунду. На расстоянии десяти метров друг от друга горят прожекторы маяков на крышах домиков, но их не видно.
Тяжёлая новость. На Комсомольской ещё вчера заболел Валерка. Второй день без сознания, еле дышит, хрипит. А там, на станции, кроме Валерки лишь двое: радист и водитель тягача. И нет врача! Хорошо, что есть кислород, он его пока держит. Диагноз (по радио) — воспаление лёгких. Надо вывозить его в Мирный, но и у нас, и у них бушует шторм.
День сорок девятый. По-прежнему беснуется пурга. Ветер усилился. Сейчас уже не видно даже фонаря соседнего дома. Состояние очень странное. Заторможенность. Утром встаём с гигантским трудом. После обеда сон валит сразу. Все время ходишь сонный… Это, говорят, действие пурги. Последние радиограммы с Комсомольской: Валерий не приходит в сознание, кислорода хватит на несколько часов
После ужина начали переговоры с начальством о том, чтобы попросить американцев прилететь с их главной станции Мак-Мердо и забрать Валерия. Может быть, в Мак-Мердо сейчас хорошая погода? Состояние Валерия то же, температура — сорок. Почему он заболел? Все мы видели его подавленное состояние перед отлётом. Он так переживал отсутствие писем из дома. В последний день ему пришла радиограмма, но он был уже на Комсомольской. Интересно, успел ли он прочитать её, что там было?
Пурга несколько стихла, ветер — двадцать метров в секунду. Командир лётчиков Борис Семёнович Осипов готов вылететь, но самолёт обледеневает ещё на земле. Осипов говорит, что готов поднять самолёт. Правда, только поднять с земли, за дальнейшее он не отвечает. Часов в одиннадцать вечера всем отрядом пошли к докторам, узнавать последние сведения о состоянии Валерия. Врачи, Володя Гаврилов и Сергей Косачев, встретили нас нерадостно. Валерию хуже.
Температура сорок и пять десятых. В сознание не приходил. Конечности синие. Возможно, начался отёк мозга. Как нужны сейчас специальные лекарства и кислород, но ведь их там нет.
Час назад выяснилось, что Мак-Мердо тоже накрыт циклоном и взлёт оттуда невозможен. Плохая погода ползёт по куполу. Завтра у нас ожидается новое ухудшение. Надежды на вылет нет.
День пятьдесят второй. Вчера, 10 февраля, простились с Валерием. Он умер ещё ночью с восьмого на девятое, но мы узнали об этом девятого.
В этот день, когда мы занимались откачиванием воды из дома, нас вызвал Савельев и, утирая слезы, сообщил, что Валерка умер. Дальше до вечера были сплошные хлопоты. Подготовили маленький домик на санях — «балок». Здесь будет лежать Валерий до зимы, когда замёрзнет море и можно будет перенести его на остров, где похоронены все погибшие в Антарктиде.
А утром десятого не было ни следа пурги. Когда мы вышли на улицу, светило солнце на голубом небе В стороне, урча, выруливал на старт самолёт Ли-2. Вылетел за Валерием, чуть не разбившись при взлёте на сугробах и застругах после пурги.
К вечеру самолёт вернулся. Валерия с носилками накрыли огромным государственным кормовым судовым флагом, перенесли. Вечером мне пришлось участвовать во вскрытии. Оказалось, что по закону кто-то должен был быть с врачами как понятой. Отряд решил просто: «Игорь, поскольку Валерий последние дни работал вместе с тобой, тебе и идти». Не думал, что анатомию придётся изучать таким способом. Совсем очерствел. Потом пришёл домой, выпил с врачами, чтобы как-то снять напряжение.
А погода стояла прекрасная! Антарктида сделала своё дело, съела человека и снова заулыбалась.
На другой день снова хлопоты, надо сделать гроб, обить его, украсить. У всех свои заботы. С Валерием лишь мы, то есть гляциологический отряд. Это можно понять. Все остальные заняты отправкой санно-тракторного поезда на Комсомольскую. Его выход нельзя задержать ни на один день.