– Такая возможность выпадает раз в жизни, – кивал Сашка и вел Нику мимо стройки. – Здесь вход. Ну-у, будет… И кстати, как тебе сочетание белый-зеленый в равных пропорциях плюс красная каемка? Приятно для глаз и привлекает внимание.
Ника послушно шла рядом, кивала. Задавала вопросы, одобряла ответы Сашки. Смеялась… Ох, как было паршиво на душе! Ей так хотелось сесть в длинную мягкую траву (под ногами поскрипывала бетонная крошка), положить руки на плечи Сашке и все-все рассказать. Рассказать все свои печали, все свои мрачные мысли, весь свой страх того, что так часто стали подкатывать видения из прошлого – лучшие моменты, счастливые, счастливые до приторного привкуса в горле, до слез… Ей хотелось забраться в старый дом Сашки посреди ночи и выплакаться в его теплую подушку, уснуть счастливой в его нагретой кровати, взяв с него обещание, что он будет караулить ее сон.
И параллельно этому потоку мыслей где-то в висках стучали недружественные молоточки: вы не дети, не вернешь, ничего не вернешь, ничего: и у него жена, и у тебя муж – муж, забивающий на годовщины вашей свадьбы вот уже восемь лет, и твой родной город стал другим, и твой город стал цивилизованным, и он больше не твой родной город, город больше не твой, и ты ничего не вернешь…
Они подошли к огромному потемневшему пню. Толстая кора изрезана старыми морщинами, срез с четкими кольцами дал трещину, и кто-то написал на шероховатой поверхности непристойность.
Я так хочу все рассказать ему! Все. И выплакаться, позорно выплакаться – как девчонка выплакаться. И мы бы вместе… Но нет же!
Она опустилась на краешек пня, сжала руками виски и зарыдала. Крепилась сколько могла – и вот. Вокруг была мягкая трава, и по небу плыли веселые облачка. Она сжала руками виски и уткнулась лицом в белую рубашку Сашки. И плакала, плакала… «Он забыл о годовщине нашей свадьбы! Не вспомнил! О первой годовщине! О нашей первой годовщине!» И она прижала к груди цветы, которые ей подарил Сашка пару минут назад, когда они встретились на волшебном месте – там, где жило и цвело в кустах розового шиповника их детство. Сашка стоял на коленях и гладил ее по светлым волосам, утешая. А потом она вытерла слезы. Сашка отпустил колкость по поводу умненьких и разумненьких муженьков, и они пошли праздновать великий вчерашний день – день, когда Сашка стал владельцем торгового лотка. Настоящего, понимаете?
Она очнулась. Наткнулась глазами на непристойность, въевшуюся в старое дерево. Прошлое схлынуло, как морская волна.
– Теперь здесь нет нашего пустыря, понимаешь? – она сморгнула и серьезно и очень грустно заглянула в глаза Сашке. – Понимаешь, мы поклялись тогда. Мы с тобой поклялись тогда… Нет, я все понимаю – я знаю, как это важно для тебя. Только обещай, что старый пень – все, что осталось от старого дуба – что старый пень… Что ты не…
Сашка коротко кивнул. Ей очень хотелось верить, что это значило «конечно», а не «как уж выйдет».
Нет. Я ему не расскажу. Я… Я – эгоистка. Эгоистка самого отвратительного толка. Я только и способна думать о себе и о своих чувствах, когда у моего лучшего друга сбывается мечта. И я буду радоваться вместе с ним. Как лучшая подруга, как самый близкий ему человек. Я буду радоваться с ним – с самым близким мне человеком.
– Ага! Белый и зеленый плюс красная кайма – отлично! – Ника так неожиданно повеселела, что это могло бы показаться фальшивым. Кому угодно, но только не Сашке: он-то знал все тонкости ее взбалмошной натуры. – Пойдем! По мороженому! – она взяла его под руку. – Как в старые добрые времена!
– Послушай, но ведь ты тоже когда-то кричала, что никогда в жизни не подойдешь к компьютеру. А теперь ты директор нашего интернет-клуба!
Да, Сашка прав. Прав, как всегда. Все правильно и логично.
Ника стояла и смотрела на грузовик, в который пятеро рабочих заталкивали только что выкорчеванный огромный пень. С тонких беззащитных корешков сыпалась земля. За что их так? Рабочий схватил топорик и двумя ударами отрубил непокорный корень, и еще один, и еще. Пень наконец затолкали в кузов, и грузовик укатил, оставив лишь следы от толстых шин и огромную яму. Как воронка от бомбы. Как могила.
– Да, конечно, – сказала Ника. – Но мы ведь…
– Ника, в жизни ничего нельзя строить на «да, но ведь»! Помнишь, ты сама втолковывала мне это, когда я напивался из-за той Катьки.
Сашка еле-еле выполз из-за огромного старого пня. От него несло как из помойки, а выглядел он еще хуже, чем пах. И он промямлил Нике, что она может его стукнуть каблуком в челюсть. Вместо этого Ника забрала у него водку и прочитала лекцию о том, что нечего гробить себя из-за несчастной любви, когда тебе всего пятнадцать. Сашка пытался ее прервать своими «да, но» и «да, но ведь», но Ника и на них нашла управу.
Она отогнала воспоминание и спросила:
– А что тут будет – тут, вместо нашего старого доброго пня?
– Подъездная дорожка к супермаркету – вернее, к стоянке. Я ведь решил, что тут будет бесплатная стоянка, как и принято в цивилизованных странах. Выхожу на мировой уровень! – было видно, что Сашка предан своему делу. Кажется, он лично каждый гвоздь проверяет. Этот супермаркет – его детище, и он любит его всей душой.
«Цивилизация! Ненавижу ее! Цивилизацию!» – кричал маленький Сашка свежевыученное слово, когда его ударило током из розетки. Он ведь просто хотел проверить, откуда в ней электричество. А потом он долго хвастался своей подружке – во какой ожог остался на руке! Ее звали очень забавно – Ника. Как земляника.
– О-о, к автостоянке… – протянула Ника. Нет, она не скажет ему, тем более ей уже легче. И на все его расспросы за последние несколько дней она исправно уверяла – все в порядке. Она умела говорить так, чтобы Сашка ей верил.
– Высший класс, – Ника подняла два больших пальца вверх. И зябко повела плечами, хотя вокруг пылала жара. Стоял первый августовский день – жаркий день уходящего лета.
Ника не любила, когда уходило лето.
Провалялась весь день дома. Послала работу к черту. К черту! А надо было всего лишь разобрать кое-какие бумаги и наладить барахлящий компьютер № 5. А потом – куда угодно, свободна, как птица на ветру. А она продинамила. Ведь и чувствовала себя вполне нормально – пока не свернулась под пледом на диване. Только мягкая ткань коснулась ее голых ног, она почувствовала себя совсем больной, ощутила свое горячее дыхание.
А день, как нарочно, вдрызг промок дождем и серым низким небом. И это после вчерашней жары и ослепительного августовского солнца.
– И хуже всего этот физкультурник! – пыхтел Сашка. Они с Никой сидели на старом мосту, свесив ноги. Мороженое называлось «Аугуста». Был август. И было тридцать первое.
– Он заставит меня подтягиваться, а ты знаешь – я этого страсть как не люблю, – буркнул он.
– Да ладно тебе! – Ника болтала ногами и искала свое отражение в тонюсеньком ручейке. – Ты мыслишь узко, – она слизнула сливочную каплю с вафельного рожка и повернулась к расстроенному мальчику. – Думаю, в шестом классе учителя найдут и другие способы тебе досадить.
Сашка надулся и грубовато толкнул Нику локтем. Та весело засмеялась и толкнула в ответ. Сашкино мороженое вывернулось из его пальцев и полетело в траву, Сашка вскрикнул. Ника указала на мороженое и сказала: «Это был твой учитель физры», – Сашка рассмеялся. Никино мороженое они доели на пару. Но и тогда ей было не очень-то весело – Ника не любила, когда уходит лето.
Она, кажется, заснула.
Ника до сих пор не любит, когда уходит лето. Ненавидит. И этот дождь, этот блестящий асфальт, этот Сашкин звонок рано утром…
«Супермаркет готов! Его построили, Ника! Ни-ка!!! – у Сашки сердце выпрыгивало из груди, он тараторил. – Я же говорил – я нанял лучших ребят! Раскошелился на строителей – ну и что ж! Такое качество! И за такое время! А ведь это ты их нашла в Интернете! Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо! Ника! Супермаркет готов!»
Этот звонок…
Ника глянула на часы. В пять они должны встретиться. Она первая увидит его детище.
«Ник, забегай после работы! Ты в полпятого уже все, освободишься? Я тебя встречу… Что? Не надо? А, хорошо. Хорошо. Тогда в скверике? В пять? Окей!»
Наврала – теперь вертись. Жди, когда часовые стрелки доползут до четырех сорока.
Ника пошарила рукой по тумбочке, завела будильник. Все окно было в подтеках, дождь услужливо предоставлял тонны депрессивной серости, подмешивая в воздух тоску. Она откинулась на подушки и натянула на голову плед.
Супермаркет готов.
Готовы автоматические двери, готовы новенькие тележки, готовы шкафчики для вещей. «Ника, смотри! Как в цивилизованных странах!» Стеллажи и полки пока пусты, в кассах пока нет денег, но они тоже уже готовы. Подъездные дорожки блестят влажным асфальтом. Белый-зеленый плюс красная каемка – все готово. Скоро открытие. Скоро исполнится Сашкина мечта.
Она пришла одна. Вернулась – после того, как Сашка все ей показал-рассказал, после того, как сводил ее в ресторанчик (что-то среднее между обедом и ужином, господин с усиками и «дорогая» были бы в шоке). Вернулась – после того, как они с Сашкой сходили в кино на неплохой фильм с претензией на интеллектуальность. Потом он проводил ее до дома, и по дороге они весело обсуждали кино и – еще веселее – скорое грандиозное открытие и исполнение Сашкиной мечты.
И вот она вернулась к супермаркету и час простояла под холодным вечерним дождем. Просто глядела, без мыслей. И ей не нужно было прикрывать глаза, чтобы увидеть яркие картинки из прошлого. Раньше она перелистывала их, как антикварный журнал, как старый гербарий, не потерявший свежести красок и тонкости ароматов. Теперь она просто смотрела перед собой – они сами перелистывались.
Они с Сашкой смеются и лакомятся зрелыми ягодами шиповника.
Они с Сашкой играют в спецназовцев.
Они с Сашкой пугают друг друга, пересказывая фильмы ужасов и добавляя престрашные детали.