Они кружатся рядом со Старым Мудрым Дядюшкой Дубом и клянутся никогда не предавать это место.
Они кружатся рядом со старым пнем, Сашка поставил на него Нику, и ее длинная юбка летит синим кругом.
Они с Сашкой репетируют, как признаются в любви: он – Катьке, она – Вовке.
Они с Сашкой украшают шиповник хеллоуинскими гирляндами, а на старом пне красуется тыква с вырезанными глазами и ртом.
Они с Сашкой играют в пиратов, и, упав с «мачты», Ника ломает ключицу.
Они знакомятся после того, как подрались из-за найденной денежки, которая оказалась всего лишь пивной крышкой.
Они с Сашкой хвастаются друг другу и соревнуются – у кого больше шрамов, у кого шире ладошка, кто дальше плюнет, кто громче крикнет.
Они сооружают театрик с одним актером и одним зрителем.
Они продают первый Сашкин бутерброд.
Они с Сашкой сидят, прислонившись к старому пню, и смотрят на звезды.
Они с Сашкой сидят, прислонившись к старому пню, и не желают взрослеть.
Нику била дрожь.
Дождь, холодный вечерний августовский дождь, закончился.
Она стояла перед новеньким супермаркетом вся промокшая – до белья, до костей.
– Я мужу ужин не сделала, – сказала Ника и повернулась к дому. Проходя мимо пожухлого куста шиповника, она набрала горсть спелых красных ягод – каждая с растрепанной сухой короной. Ника стала осторожно обгрызать с ягод сочную мякоть дрожащими фиолетовыми губами. Ей было холодно в этот последний день лета.
Ника сидела на краешке Сашкиной кровати. В комнате темно, совсем темно, и она включила настольную лампу. Сашка спал на боку, подложив ладонь под щеку. Порыв ветра за распахнутым окном дернул тюлевые занавески, и они заплясали, отбрасывая квадратики.
Какая удача – Сашкина квартира на первом этаже, но на окнах нет решеток, и они не запираются на ночь. Какая удача – «дорогая» спит в другой комнате, ловя чутким слухом матери каждое движение маленькой Сашкиной Ники. Как мило, он назвал своего первого ребенка – хорошенькую голубоглазую девочку – в ее честь. Впрочем, ее мелкий тоже носит имя ее лучшего друга.
Ника сидела на краешке кровати и улыбалась. Снова порыв ветра, снова встрепенулся тюль. Окно тихонько хлопнуло, и Сашка открыл глаза.
– Привет! – шепнула Ника с улыбкой и помахала рукой.
– Ник, ты? – Сашка поморщился спросонья, провел рукой по глазам и приподнялся на локте. Наконец он осознал, что проснулся, что сейчас ночь и что рядом сидит его лучшая подруга.
– Ника, ты что тут делаешь? – прошептал он. – Света проснется, заглянет, что я ей скажу? – и Сашка увидел странную улыбку на губах Ники, и странную складку у нее на лбу, и странное выражение глаз.
– Ник? Что случилось? – он коснулся рукой ее плеча. – Все в порядке?
– В полном, – Ника улыбалась, и глаза ее блестели, блестели, как будто переливались в полумраке. – Все. Кончилось лето. Уже две минуты как осень, – сказала она, взглянув на часы.
– Лето кончилось, – шепнул Сашка. – Кончится и осень, и зима, кончится и весна, и снова наступит… – он с нарастающей тревогой глядел на нее. Что-то в ней не так –…наступит лето.
– А помнишь, как я к тебе так же пришла? – протянула Ника. – Выговориться надо было. – Он успокаивающе погладил ее по плечу. Сквозь легкую блузку пробился лихорадочный жар, и он подумал, уж не заболела ли она.
– Ох Сашка… – ее шепот стал как расплавленный металл, зрачки дрожали. – Давно это было! И вот сейчас – как в старые добрые…
Она запнулась.
– Я… Я тебе…
– Ты хочешь выговориться? Рассказать мне что-то? – Сашка глянул на закрытую дверь в комнату маленькой Ники. Темная щель говорила, что его жена Света спит.
Ника молчала.
– Что случилось? Ну что, что? – Сашка пытался поймать ее взгляд своими верными, добрыми, встревоженными глазами.
– Я тебе сказать что-то хочу, – Ника отвела взгляд, помолчала. – Тринадцать.
– Что? – резким шепотом переспросил он, нахмурившись.
– Тринадцать лепестков у цветка, – она указала на обои, где красовался неведомый науке цветок. – Ты что так нервничаешь?
Сашка и вправду занервничал. С Никой что-то стряслось. Что-то серьезное. Что-то не очень… хорошее.
– Ника? – ему удалось заглянуть ей в глаза, в дрожащие зрачки. – Что случилось?
– Да ничего не случилось, – уставшим голосом сказала она. – Просто понимаешь…
Она протянула к нему правую руку. Руку, до этого не попадавшую в поле зрения Сашки. Руку, в которой блестела раскрытая опасная бритва – такими уже давно не пользуются, такие сегодня найдешь разве что в музее или на чердаке. Несмотря на несколько ржавых пятнышек, лезвие было очень острым. По нему скользнул желтел блик от лампы и лег на удивленное лицо замершего Сашки.
Ника закончила фразу, четко проговаривая каждое слово:
– В детстве мы с тобой поклялись, что никогда не предадим наше волшебное место.
– Да, но… – сказал Сашка.
И Ника наотмашь полоснула бритвой.
Хюльдра
На фоне ярких полотен лицо казалось восковым. Художник лежал среди разбросанных кистей на полу, покрытом разноцветными пятнами – старые краски, новые краски. И кровь. Его губы слабо дрожали.
– Они добрые, светловолосые… И только коровий хвост…
С мольберта сияла незаконченная картина: обнаженная женская спина, изгиб талии, тонкая рука подняла копну волос наверх, хитрые глаза зеленеют из-за плеча.
Рядом с его лицом тяжело ступила лапа монстра, когти заскребли по щербатому паркету.
– Такая красивая… Ты была такая красивая…
На его вспоротую грудь упала жесткая метелка – это хвост больно стегнул по ранам. Спутанные волосы пахли не фьордами и северными лесами, а гиблыми болотами и затхлостью мертвых чащ. Зеленые глаза хищника загорелись в сумраке.
– Я люблю тебя… даже такую…
Хюльдра наклонилась к умирающему художнику и начала слизывать с его лба крупные капли холодного предсмертного пота.
Дом без окон и дверей
– Может, не надо? – спросила Вика, поправляя аккуратное темное каре. Модный жакет и черные туфли смотрелись диковато на фоне заросшей тропинки и расшатанного забора. Казалось, она совсем не готова ворошить прошлое. И все же Вика отправилась с друзьями на любимую дачу, где не была столько лет.
– Да ладно тебе! Мы же все детство мечтали пролезть к старой колдунье, – ответила ей Элька. Вылинявшие джинсы, красная рубашка в клетку, разбитые кеды – полный боевой комплект.
– К какой еще колдунье? – дернул ее за рукав темноволосый парень.
– Николай, не дрейфьте-с! – ткнула его локтем Элька и поправила очки.
– Да нет никакой колдуньи. Просто в детстве мы дурью маялись: рассказывали друг другу страшилки про то, как в этом доме колдунья живет, людей ест и кровью запивает, – сказала Вика.
Кольке оставалось только улыбаться в сторонке: он был не из их дачной компании. Он уже год встречался с Викой, их познакомил Пашка. Колька бы многое отдал за то, чтобы быть на месте своего друга, чтобы у него тоже были яркие детские воспоминания, связанные с Викой. Неужели этот раздолбай Пашка, который до сих пор не пришел, был так близок замечательной девушке с красивыми серыми глазами? Колька старался не думать об этом.
– Ладно, полезли. Пашка пусть догоняет как хочет! – скомандовала Элька и первая перемахнула через хлипкий забор.
Дом был очень старым и действительно навевал мысли о бабке-людоедке – такой, какая бывает в страшилках про красные пирожки или красное мороженое. В этих историях колдунья ловит людей, перемалывает их в огромной мясорубке и делает всякие вкусности. Причем это всегда подчеркивается: пирожки были очень вкусными, мороженое было очень вкусным.
Старый дом стоял, как нарочно, на самой окраине дачного поселка, почти в лесу. Десять лет назад он был таким же покосившимся, таким же заброшенным, таким же стремным. Понятно, что он манил развеселую троицу – Эльку, Вику и Пашку, которым тогда было лет по восемь. Но они так и не решились залезть внутрь: то ли слишком правдивыми казались байки о колдунье, то ли их не радовала перспектива схлопотать от председателя Федора Борисовича, который неустанно следил за порядком на дачах.
Колька поймал спрыгнувшую с забора Вику и чмокнул ее в губы, та ответила легким поцелуем.
– Вот мы и здесь, – сказала Элька, стоя прямо под балконом, заросшим плющом.
Смеркалось. Близкий лес начал шуметь по-особому – совсем не как днем. Улыбка вдруг сползла с губ Эльки: этот шелест, эти темные тени деревьев на фоне мрачного неба напомнили ей о чем-то неприятном, но давно забытом. Девушка тряхнула головой.
– Эй, любовнички! – повернулась она к подруге и ее парню. – Идем?
Вика, Колька и Элька обошли вокруг старого дома. Весь участок зарос высоченной – по пояс – травой, лопухами и крапивой. Две кривые яблони лепились к одной из стен, уродливый пень раскидал корни у другой. Везде валялся неопределенный хлам – обычное дело на заброшенных дачах. Ребята вернулись под балкон.
– Эля? – нахмурилась Вика. – Но ведь тут нет двери. – Девушка взяла за руку Кольку и зябко повела плечами. Элька кивнула.
– Что за глупые шутки? – Колька быстрым шагом пошел вокруг дома.
– Как это так? – спросила Вика.
Элька прищурилась и смяла в руке лист полыни. Знакомый запах щекотал ноздри.
– Может, он таким и был всегда. Мало ли какие причуды были у его хозяев.
Вернулся Колька и не стал ничего говорить – у дома действительно не было двери.
– А как насчет окон? – Вика указала на горизонтально прибитые доски. Именно эту стену видели любопытные дети и все, кто проходил мимо.
Элька и Колька схватились за доску, и она отскочила с глухим треском.
– Но… Но как же так? – Элька покачала головой. И, поправив очки, взялась за еще одну доску. – Давай-ка, Коль.