Действительно, пребывание в этом доме давало мне необходимый покой и чувство безопасности. Приступы здесь случались реже. В первое лето после трагедии мама отказалась ехать сюда и после семейного совета (в котором я, разумеется, не участвовала) было решено продать этот дом, чтобы достать деньги на новую квартиру. Но мое состояние летом и осенью того года заметно ухудшилось, паралитические приступы накрывали меня чуть ли не через день, я отказывалась от еды, и меня постоянно рвало по утрам. Тогда после очередного сеанса с врачом выяснилось, что необходимо моей несчастной поломанной психике, и все зимние каникулы мы провели в домике.
Планы на это лето тоже выстраивались согласно программе моего выздоровления. В этот раз мы не смогли приехать все вместе: именно в день, когда был запланирован отъезд из города, к бабушке напросились родственники, и так как вся семья их давно не видела, решено было отложить поездку на пару дней. Я и представить не могла такого подвоха в виде непрошеных, ненужных мне людей. Пришлось поднять бунт. Мама долго не хотела отпускать меня одну раньше времени, но в конце концов согласилась с тем, что мне просто необходимо оказаться в любимом месте. Они с отцом собирались приехать только через день.
Входная дверь приятно скрипнула, и дом тут же окутал меня родными запахами. Я поставила дорожную сумку рядом с диваном и решила пройтись по всем комнатам. Была ли реальность так чудесно раскрашена мечтой в тот день или же мое сознание насытило краски, чтобы помочь мне вдоволь ощутить счастье от долгожданной встречи, но дом сиял неправдоподобным совершенством. Солнечный свет узорчато проникал в гостиную сквозь ветки винограда, привязанные вдоль окон. Я медленно обходила комнату за комнатой, любуясь каждой незначительной деталью: стопка книг на круглом деревянном столике возле дивана, приоткрытый коробок спичек, оставленный на каминной полке, запыленные перила лестницы, ведущей на второй этаж – все казалось мне каким-то нереальным, сотканным из нежной материи воспоминаний и надежд на лучшее.
Поднявшись на второй этаж, я замедлила шаг, приблизившись к комнате брата. Ощущение покоя и легкости покинуло меня, безропотно подчинившись нарастающей тоске и печали. Дверь орехового оттенка с темным матовым стеклом будто таила за собой все то, что я пыталась спрятать в сознании подальше от самой себя. Простояв в нерешительности пару минут, я все же повернула дверную ручку. В конце концов, Игорь умер не здесь, а обычная комната не может держать меня в непонятном страхе.
Уже оказавшись в комнате, я поняла, что шагнула в нее с закрытыми глазами. Теперь на счет раз, два…
Здесь ничего не изменилось, только немного выцвели обои и скопилась пыль, а так… даже темно-бордовая толстовка осталась висеть на стуле с того дня, как ее рассеянно определил сюда хозяин. Я сделала несколько неуверенных шагов вглубь комнаты и осмотрелась внимательнее. Весь письменный стол был заставлен оборудованием брата, на котором он когда-то пытался ловить призрачные голоса. Если честно, меня всегда пугало это его увлечение. В городе нам приходилось делить одну комнату на двоих. Вечерами, когда я уже собиралась ложиться спать, Игорь настраивал свои приборы на «охоту». Помню, как сквозь сон до меня доносился хрип и треск, не такой громкий, чтобы мешать уснуть, но достаточно пугающий, чтобы укрываться с головой и пытаться чем-то занять свои мысли. Теперь, глядя на запыленное оборудование, я терзала себя несбыточными мечтами вернуть те вечера. Мама, в свое время считавшая занятие сына глупой забавой, все же не смогла избавиться от приборов – посчитала, что это будет неуважением к памяти об Игоре. Кассетный магнитофон, старое радио и еще один неизвестный мне предмет, напоминающий упрощенный микшерский пульт (откуда он только все это достал?) покрывал мохнатый слой пыли. Я присела за стол и осторожно провела ладонью по панели радио, расчистив окошко с обозначением настройки частот. Работает ли оно? Мне не хотелось признаваться самой себе, но я немного боялась ночевать здесь одна. Людские голоса и музыка пришлись бы кстати. Придется спуститься вниз и включить электричество. Радио я захватила с собой, так как собиралась провести вечер и заночевать внизу. Главное – вернуть его на место до приезда мамы – неизвестно, как она среагирует на то, что я взяла вещь брата.
Проверив выключателем наличие электричества, я поставила приемник на кухонный стол. Немного покрутив колесико настройки, я наткнулась на одну из популярных, но не любимых мной станций. Когда я слышу идиотский смех ведущей этой волны, мне кажется, будто эта ироничная затычка всех бочек постоянно все высмеивает. Ей в этом всегда поддакивает какой-то студентик (так и вижу сероватые зубы под пушистым навесом горделивой бородки). В общем и целом, их дуэт занимал большую часть эфирного времени. «Радиоироничнойсукиисосунка» FM! Не перекючайтесь! Настроение немного отяжелело – первоначальный восторг от встречи сменился мутноватым ощущением обыденности. Неуютной обыденности. Я продолжила поиски, блуждая вдоль резких шумов, неразборчивых обрывков фраз и треска. Будто тоже вышла на охоту… От этой мысли мне воовсе стало жутко. «А если я сейчас услышу голос Игоря?» Тревога, заставшая меня еще у входной двери комнаты брата, поспешно и уверенно (словно только того и ждала) вернулась на законное место. Дом, казавшийся мне райским садом моих воспоминаний, теперь стал скрытным и коварным. Будто за то время, пока я не была здесь, что-то изменилось. Но могло ли? Нет, главное – не придумывать, не накручивать. Ведь мои мысли тоже поддаются настройке – нужно только провернуть колесико. Когда радио стало выдавать равномерные, не режущие слух шумы, я вдруг почувствовала, как же сильно хочу в туалет. Это отрезвило меня. Оставив поиски, я направилась в ванную.
«Все-таки нос обгорел», – с досадой подумала я, рассматривая свое отражение в подвесном зеркале. Забавно: когда мы здесь жили, это зеркало отражало только мою макушку, теперь я вижу свое лицо прямо перед собой. Думала ли я тогда, с трудом приподнимаясь на цыпочках, что через несколько лет буду бояться взглянуть в глаза своему отражению. Увиденная мною смерть застыла как картинка, и теперь в любой момент может проявиться там, обрести свои контуры в черных зрачках, в светлой радужке. Чего я только не передумала за все это время! Меня мучили такие страшные фантазии, что казалось, будто голова, раскаленная до предела моими мыслями, скоро взорвется и выпустит их все наружу, покажет реальности! Каждый день как сыпучая тропинка над пропастью, и вот мне начало казаться, что все это наконец-то позади, но…
На протяжении всех этих лет мне приходилось выполнять колоссальную работу по поддержанию своих мыслей в нормальном состоянии. «Подальше от пропасти», – твердила я себе в те моменты, когда чувствовала, что тщательно запрятанные мысли вот-вот вновь с грохотом и криками вырвутся наружу. Я не могла допустить этого снова.
Склонившись над раковиной, я зачерпнула пригоршню холодной воды – это поможет мне прийти в себя. Пару раз плеснув в лицо, я замерла, подставив ладони под успокаивающе шелестящий поток. Тревожные мысли постепенно исчезали, и я уже собиралась выйти из ванной, как неожиданно услышала торопливые громкие шаги и голоса. В доме кто-то был.
Сначала я подумала, что это родители все-таки решили приехать пораньше. Я уже собиралась открыть дверь и выйти к ним навстречу, когда услышала пронзительный визг и грубый мужской голос: «Заткнись, дрянь!»
Что происходит? Мое сознание путалось и не могло выдать мне разумного объяснения. Я стояла, прижавшись ухом к двери, и чувствовала, как бешенно колотится сердце, как стучит в висках и как страх начинает завоевывать все мое существо.
«Только не это, только не сейчас», – умоляла я неизвестно кого, растирая ладонью уже успевшие до предела напрячься мышцы правой руки. В глазах защипало; испугавшись выдать себя, я зажала рот ладонью и перехватила жалобный всхлип. Тем временем к двери в ванную кто-то подошел. Я сильнее прижала ладонь к губам, боясь даже вздохнуть. Дверь угрожающе громыхнула, но задвижка не позволила ей приоткрыться ни на миллиметр. Я закрыла глаза, чувствуя, как горло сдавливает крик.
– Что ты там возишься? – рявкнул кто-то (судя по звуку, из кухни).
– Я думаю, здесь кто-то есть, – второй голос зазвучал совсем рядом, – потому что дверь закрыта изнутри, а замок в ней не встроен.
– Черт, – голос прозвучал с кухни, но звук шагов начал приближаться. Неожиданно дверь опять громыхнула. И опять.
– Почему ты был так уверен, что в доме никого нет, когда мы тащили ее сюда? – обладатель этого голоса был значительно моложе того, что подошел только что.
– Не знаю, – пауза, за ней опять остервенелый рывок за дверную ручку, – я наводил справки, говорили, что тут давно уже никто не живет. Заброшенное место.
– Будем ломать? – молодой голос сочил нетерпением и жаждой что-нибудь разрушить и обеспечить себе больше впечатлений.
Тот, что постарше, долго не отвечал. Я прижалась ухом к двери насколько могла, чтобы не пропустить ни одного их решения и движения. Я не знала, что буду делать, если они действительно сломают дверь, но догадывалась, что будут делать они. Меня убьют.
Секунды напряженной тишины нарастали, через какое-то время я четко услышала глубокое и немного хриплое дыхание – казалось, что дышат прямо мне в ухо. Я отпрянула от двери – ведь если я так слышу его, значит, он так же слышит меня.
– Ломаем, – последовал короткий тихий ответ. Я зажмурилась и сразу ощутила, что щеки обжигает поток слез. Сквозь раздирающий сознание страх я почувствовала, как ноги, превратившиеся в два деревянных столбика, уже не хотят меня держать. Я что есть силы схватилась за ручку двери, стараясь сохранить тело в вертикальном положении. Не хватает еще упасть! Где-то внутри еще теплилась надежда остаться здесь незамеченной. И она оправдалась!
В тот момент, когда дверь вновь откликнулась тяжелым грохотом, с кухни раздался крик и топот двух пар ног направился в его сторону. Я стояла, облокотившись всем телом о дверь, и слушала то, что происходит в доме. Крик повторился, но тут же сменился сначала плачем, а потом сдавленным мычанием и всхлипами. Меня прошиб пот – крик принадлежал ребенку.