Порохов заметил, что пленник равнодушен к его доводам, что немало расстроило его. Он постепенно начинал злиться, и оттого речь становилась все более эмоциональной.
– У тебя же есть ребенок?! Ты давно его видел?
– Он живет на попечении государства.
– Да, и тебе запрещают с ним видеться. А знаешь почему: ты больной, и не только сердцем. Стимуляторы расшатали твою психику. Ты много спишь? Думаю, нет. Пару часов в день, да и то не спишь, а будто сознание теряешь. Ты не видишь снов. Да ты и не человек в полном смысле этого слова.
– Это не имеет значения, я сделал для сына все.
– Что – все, отобрал у него отца? Или нет, отобрал не ты, а Дубровский.
Максим улыбнулся, он видел, что Порохов выходит из себя. Только этого он и ждал. Теперь он должен допустить ошибку, нужно только ждать.
– Значит, Дубровский диктатор и преступник, – Максим смотрел в глаза знахарю, взгляд которого потерял свою пристальность. – Вы при этом представляетесь святым борцом за счастье людей?! Но основным вашим преступлением является кража человеческих органов. Вы режете здоровых, спасая больных. Сколько людей обрекли вы? Думаю, не меньше Дубровского.
Порохов замялся, он явно ожидал меньшего сопротивления от конвоира. Бросив напоследок, что придет позже, он удалился. Максим не смог удержать его на близком расстоянии. Он упустил шанс, который может больше не представиться.
Максим не спал. Он не отрываясь смотрел в потолок и покорно ждал, пока действие стимулятора прекратится. Недостаток движения продлевал действие препарата и давал надежду на спасение. Весь запас стимулятора у него изъяли, оставалось лишь две капсулы, о которых они не могли знать. Препарат был вшит в мягкие ткани, но достать его возможности не было. Нужен был любой острый инструмент, но в камере не было ничего подобного. Поэтому когда решетку, наконец, откроют, у него будет крайне мало времени на действия.
Неожиданно тишину потряс истерический женский крик. Затем поднялся такой шум, будто рядом пробегало стадо гигантских муравьев. Максим напрягал слух, чтобы разобрать хоть что из нечленораздельных криков, доносящихся снаружи. Звуков перестрелки не было, не похоже было и на шумы борьбы. Что же происходило? Отчетливо слышался только грохот и редкие короткие команды. В конце концов в коридорчик перед решеткой вбежал Порохов. Он был весь в поту, лицо измазано в саже, в глазах полопались сосуды.
– У тебя есть шанс, – с ходу закричал он. – Наш бункер горит, там люди – помоги, и мы отпустим тебя.
– У меня мало времени, препарат отпускает.
– Значит, нужно действовать быстрее. Это в твоих интересах.
– Хорошо, я могу попробовать.
– Только помни, агент, у нас хватит сил совладать с тобой.
– Я это уже понимаю.
Порохов открыл решетку, и Максим спокойной походкой вышел.
– Быстрее, мало времени, – заорал знахарь.
Они спешно вышли из полуразрушенного здания и спустились в низину, из которой валил едкий черный дым. Бункер представлял собой подвал, вход в который находился на поверхности земли. Верхнюю балку дверного проема, явно из последних сил, удерживал от падения мускулистый мужчина. Судя по тому, что он продолжал выдерживать сильнейшее давление, это и был конвоир-перебежчик, так обидно доставший Максима.
Решение пришло незамедлительно – Максим увидел лежащее недалеко бревно и рванулся к нему. Чувствуя, что сил осталось немного, он, как мог быстро, потащил массивную деревягу к подвалу. Пристроив бревно как подпорку рядом с опальным конвоиром, Максим сам что было сил уперся в балку.
– Держи, я помогу вытащить детей, – крикнул ему на ухо предатель и скрылся в подвальном дыму.
Максим подождал несколько секунд, а затем ударом ноги вышиб бревно из-под балки. Козырек входа обрушился, отрезав путь отступления пленникам горящего бункера. Голова агента кружилась, напрягая зрение, он рыскал взглядом по земле. На глаза ему попалась острая арматурина, годившаяся для дела. Максим быстро вспорол себе ягодицу и вытащил окровавленные капсулы. Не теряя времени, он откусил горлышко одной из них и проглотил содержимое. Через несколько секунд начался привычный прилив сил, агент пришел в норму.
– Что ты наделал?! – растрепанный знахарь быстро приближался к бункеру. – Чертов кретин! – Порохов потянулся к кобуре с пистолетом.
Максим легко преодолел разделявшее их расстояние и мощным ударом отправил преступника в нокаут.
Неофициальная граница внутреннего Берлина была уже совсем близко, Максим, не торопясь, вел фордовский фургон, совсем недавно принадлежавший группе повстанцев. Ребенок, кричавший всю дорогу от сгоревшего бункера, наконец успокоился. Опасность миновала, изгнанники никогда не подходили так близко к владениям Конфедерации. Можно было расслабиться, если это вообще было возможно под действием стимулятора.
– Бессовестные сатрапы! – стонал знахарь на заднем сидении. – У вас вообще не осталось ничего человеческого! Там же были дети! Да что я говорю, ты был самим собой. Только вот те, за кого ты сражаешься, хотели тебя списать.
Максим поднял бровь и посмотрел в зеркало заднего вида, давая понять, что знахарь может продолжить.
– Тебе приказали отвезти меня в Берлин. Не странно ли? Думаешь, хотели сбить моих людей с толку? Нет! Они хотели, чтобы мы сгинули в одной из «неспокойных» зон. Нельзя допустить, чтобы я слишком разговорился, это может подвигнуть людей к невеселым размышлениям. А вот если мы с тобой погибнем – ты героически, а я позорно, – то можно будет сказать, что я погиб от рук собственных подопечных. Красиво бы это звучало: здоровый помогал неполноценным и погиб из-за их природной неблагодарности.
Максим усмехнулся и промолчал. Может быть, знахарь был прав, но это ничего не меняло. Матерый конвоир при любых раскладах мог выбраться из потасовки. Никто бы ничего не сказал, если бы у него были доказательства смерти преступника.
– Сам посуди, – не унимался Порохов, – вся Конфедерация строилась на базе тоталитарных столиц: Минск, Белград и так далее. В них легче навести порядок, а еще легче его поддерживать. Берлин постоянно лихорадит, доехать до него целая проблема. В добавление ко всему ваша служба не воспользовалась самолетом. Не слишком ли много странного?
Максим слушал доводы груза вполуха. Главное было добраться до условленного места и передать преступника из рук в руки.
– Странно, что ты еще ребенка с собой взял, а не оставил там умирать. Вообще откуда он у тебя? А в общем, не важно. Ты везешь его не от того, что любишь детей. Ты и сына своего не любишь, раз отдал его в Приштинский интернат. Думаешь, о нем хорошо заботятся?
Максим вновь приподнял бровь. Он никогда не слышал о Приштинском интернате, да и не интересовался он судьбой сына. Не было необходимости знать это. Ясно было одно: он никогда не увидит своего ребенка. Память много раз возвращала его в те дни, когда он менял сыну пеленки, качал его на руках, фотографировал его первые шаги. Эти воспоминания оставались тем немногим, что связывало его с прошлой жизнью, совершенно отличной от той, что он проживал сейчас. Под действием стимулятора память становилась короче, и он незаметно забыл имя сына, и в те недолгие секунды после приема препарата часто горевал об этом. Отрывочные кадры из жизни с сыном стали последней его святыней, которую он из последних сил держал в памяти, вместе с тем, что слишком поздно опомнился, спешно теряя большую их часть.
Максим удивился: ностальгические мысли на пару мгновений охватили его, несмотря на то, что он совсем недавно принял препарат. Необходимо срочно проконсультироваться с медиками. А может, и не стоит, он и так не потерял сноровку.
– Спасибо за работу, – старший пристав пожал Максиму руку. – Теперь ему несдобровать. Жалкий человечек, – он указал на знахаря, – я думал, он поздоровее.
За время пути Порохов действительно заметно осунулся и исхудал. Его проницательный взгляд исчез совсем. Казалось, за несколько дней он превратился в старика.
– Вы можете выбрать отдых на Кубе или в Венесуэле в качестве награды. Все как обычно, – продолжал пристав.
– Благодарю вас, – начал Максим, – но я бы предпочел посмотреть суд над Пороховым в Белграде.
– Это ваш выбор, – пристав пожал конвоиру руку на прощание и дал знак охране вести его в терминал аэропорта.
Неожиданно знахарь встрепенулся.
– Хочешь в Белград?! Да к чертям тебя, – на секунду он замер. – Черт, Белград, Приштина, СУКИН СЫН!
От истеричного крика преступника дрогнули даже охранники, но Максим продолжал невозмутимо идти, даже не обернувшись. Он уходил все дальше, а Порохов продолжал оборачиваться на каждом шагу, в надежде хоть на секунду встретиться взглядом со своим конвоиром, этим, казалось бы, воплощением жителя древней Спарты.
Владимир Чакин
Закончил МИФИ по специальности «Физика металлов и металловедение», кандидат технических наук. С 2007 года живет в городе Карлсруэ, Германия, работает в международной команде над проблемой создания материалов для термоядерного реактора будущего. Является автором и соавтором примерно сорока статей в зарубежных научных журналах, таких как «Fusion Engineering and Design», «Journal of Nuclear Materials», «Physica Scripta» и других.
Художественной литературой интересовался с детства, занимал призовые места в конкурсах юных поэтов, на которые за руку водила Вову мама. Наиболее «тонизирующими» для Владимира являются научная фантастика и литература мистики и ужасов, хотя «Доктор Живаго», «Герой нашего времени», «Война и мир», «Идиот», «Мертвые души», «Тихий Дон», «Алые паруса» – «вне всякой конкуренции». Собственные литературные публикации до последнего времени ограничивались региональными газетами и журналами, однако в настоящее время ситуация меняется к лучшему. В частности, готовятся к печати сборники рассказов «Заброшенное кладбище» и стихотворений «Возвращение к себе». Кроме того, исследуются возможности жанра Fan fiction быть конкурентоспособным в литературе: написаны три из шести задуманных повестей-сказок серии «Черный Эдельвейс» как продолжение и развитие мира «Волшебная страна» писателя А. М. Волкова. В планах также научно-фантастический роман о будущем человечества и автобиографический роман-воспоминание.