Шайтан придет
– Мама, что ты хочешь? Попить?
Мира наклонилась к женщине с изжеванным желтым лицом, которая распласталась на кровати, чуть поворотив голову вправо, к стене.
– И-и-и, – раздалось в ответ.
Голос неестественно тонкий, неприятно режет слух, не иначе сдает щитовидная железа. Но Мира все-таки поняла, мать действительно хочет пить.
– Сейчас, подожди.
Прошла на кухню и набулькала минералки в чашку. Вернулась и, приподняв голову матери, влила в рот несколько капель. Женщина, не открывая глаз, жадно сглотнула первую порцию влаги, но тут же слегка отшатнулась.
– Напилась?
Женщина еле заметно кивнула. Она часами лежала с безучастным видом, закрытыми глазами и практически без движения. Лишь иногда дергалась под одеялом левая нога – и не то чтобы дергалась, а лишь немного сгибалась в колене, оставаясь в этом положении несколько секунд, затем возвращалась в исходное состояние. Как будто женщина проверяла себя, не потеряла ли она полностью способность двигаться. До восьмидесятилетия оставалось три дня, а женщина поставила себе целью дожить, обязательно дожить до славного юбилея. А это было отнюдь не безусловным в ее сегодняшнем положении.
Звонок в дверь. Мира открыла.
– Мама, это врач.
Высокая женщина с миловидным лицом и плоской, сельдеобразной фигурой скинула плащ и осталась в белом халате, аккуратно выглаженном, халате, который она всегда надевала при выездах к больным на дом. У нее есть два халата для таких выездов, она надевала их по очереди и никогда не надевала один халат два раза подряд, обязательно стирала в тот же день, сразу после возвращения с выезда. А больных, в основном лежачих, на один выезд приходилось, как правило, не менее десятка.
– Как вы себя чувствуете, Антонина Пафнутьевна?
Вопрос остался без ответа, и врачиха обратилась к Мире:
– Как ваша мама?
– Без изменений. Слабенькая, кушает с ложечки, порой приходится уговаривать. Подгузники каждое утро меняю. Сегодня, кстати, остался сухим. В туалет по-большому уже неделю не ходит.
Врачиха кивнула, достала из ранца стетоскоп, прибор для измерения давления.
Выполнив процедуры, обратилась к Мире:
– У вашей мамы хорошее сердце и легкие в норме, никаких посторонних шумов. Вижу пролежни на спине у шеи с правой стороны, регулярно обрабатывайте их камфорным спиртом, не запускайте. Да, слабительное, удвойте норму. В целом состояние стабильное, причин для беспокойства пока нет.
Мира кивнула, отвела глаза. Врачиха внимательно взглянула на нее и спросила:
– Вам пора возвращаться? Вы, кажется, из Омска?
Мира вздохнула.
– Не то чтобы пора… Муж справляется, но…
– Понимаю, семья. Дети есть?
– Дочь, студентка, взрослая, живем в клетушке однокомнатной. Трудно им без меня…
Врачиха поднялась, поманила Миру за собой и прошла на кухню.
– Вот что я вам скажу. Мама ваша безнадежная, но сердце здоровое, поэтому прогноз благоприятный. Такое состояние может длиться месяцами и годами.
Мира охнула.
– Я приехала месяц назад, когда мама отключилась. До этого соседки помогали, хорошие женщины, а сейчас нужен постоянный уход.
– Да, у нее был микроинсульт. Сейчас сознание сужено, она почти ничего не чувствует и не понимает.
– Не знаю, что делать, я не смогу здесь долго находиться, все бросить там…
– Понимаю. Наймите сиделку…
– Сиделку? С мамой нужно находиться постоянно, а социальные работники могут заехать лишь на пару часов в день. За постоянного человека нужно платить бешеные деньги, откуда они у меня?
– Ну не знаю, думайте, здесь все в ваших руках. Только имейте в виду, если мать останется без ухода, брошенной, я отправлю ее в дом престарелых, а эта квартира отойдет государству в счет оплаты содержания вашей матери.
Врачиха распрощалась и ушла, оставив за собой легкий запах жимолости.
Ближе к вечеру позвонил Виталий.
– Как ты там?
– Все по-прежнему, без изменений. Сегодня врач приходила, говорит, еще долго…
– Что долго? Ты же говорила, что плохая теща.
– Говорила, но сердце у мамы здоровое, так что как теперь будет…
– Погоди, ты что же, там остаешься? А мы, а работа твоя?
– Виталик, я понимаю, но что же делать, за ней нужно постоянно смотреть, нельзя бросать. Врач сказала, что квартиру эту можно потерять.
– Как потерять?
– Государство заберет, если маму отправят в дом престарелых как нуждающуюся в постоянном уходе.
– Как это заберут квартиру, что за ерунда?
– Закон такой, в счет платы за содержание в доме престарелых.
В трубке повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь сухим треском далеких разрядов.
– Виталик…
– Что Виталик, что Виталик! Ты понимаешь, ведь нам нужна эта квартира? Машке уже двадцать, а мы живем втроем на двадцати метрах в одной комнате! Она не ночевала дома два раза, пока ты там прохлаждаешься! Взрослая дочь уже, опомнись, дорогая!
– Виталик, погоди, что ты кричишь, конечно, все так, но что мне-то делать, что я могу?
– Что хочешь, то и делай, а я пошел за водкой.
– Постой, Виталик, тебе же нельзя, опять сорвешься! Ты же два года как закодированный, сколько делов было!
– Да плевать я хотел на всех вас, одна болтовня! Люблю, люблю – что ты мне лапшу вешаешь? Одна у мамы осела, все бросила, другая по ночам где-то шатается, в гулящие записалась.
– Не надо, Виталик, не пей, я что-нибудь придумаю!
– Что ты можешь придумать, сидишь там, сопли жуешь. Ну и сиди дальше, кому ты нужна, курица долбаная.
Виталий бросил трубку, а Мира еще несколько минут смотрела в пустоту. У нее все спуталось в голове, она никак не могла сориентироваться, прийти в себя. Кухонный шкаф, плита, раковина то теряли резкость, расплываясь в тумане, то вновь обретали четкие границы и становились овеществленными предметами.
Что, что он говорит, как это все неправильно, несправедливо! Она же и приехала к матери в расчете на то, что конец не задержится, у нотариуса подать заявление о вступлении в наследство, потом через полгода продать мамину квартиру и с этой доплатой купить в Омске двухкомнатную. Разве она виновата в том, что у мамы здоровое сердце, что она будет еще долго жить?
Машинально Мира потянулась за бутылкой с минеральной, хлебнула из горлышка, да неудачно, и страшно закашлялась, мотая головой и долбя себя кулаком в грудину.
Около восьми вечера зашла соседка, живущая двумя этажами выше, татарка Дина. Эта пожилая сухонькая женщина в возрасте далеко за шестьдесят после выхода на пенсию отчаянно ударилась в религию, посещала мечеть, читала Коран, учила арабский язык и вообще пять раз в сутки молилась, совершала намаз по всем правилам, то есть перед каждой молитвой принимала душ и переодевалась в чистую одежду. Ко всему три года назад Дина в составе организованной группы из Казани совершила хадж в Мекку и Медину, где проживал когда-то пророк Мухаммед.
– Здравствуй, Дина.
– Здравствуй, Мира. Как у вас дела?
– Что ты, Дина, спрашиваешь, что тут может быть нового? Приходила участковый врач, сказала, сердце здоровое, состояние стабильное.
– Вот и хорошо, значит, поживет еще Пафнутьевна. А я зашла по дороге, кошкам еду носила.
– Молодец, Дина, ты так за ними ухаживаешь, каждый день кормишь.
– А что мне, все равно еда остается, хватает на всех.
– Сколько сейчас кошек в подвале?
– Пятнадцать. В прошлом году кто-то всех отравил, все передохли, а сейчас опять собрались. Эта красавица трехцветная окотилась, подросли уже котята, молоком отпаивала.
– Возьми у меня, там котлетка осталась, суп какой-то, отнеси кошкам. Мама ведь не ест почти ничего, да и у меня нет особо аппетита.
– Корми маму, через силу заставляй. Вся сила от еды получается.
– Кормлю, вкусненькое когда приготовлю, что всегда мама любила. Вчера вот супчик грибной сварила из сушеных опят, сегодня омлет покушала. Только ведь съест три ложки и не хочет больше.
– Лежит, вот много организму и не требуется.
– Дина, а правда, что мы для вас неверные? Что же ты ходишь к нам, маме помогаешь?
– Помогать нужно всем нуждающимся людям, какой бы веры они ни были. Аллах все видит и все поймет.
– А вот у вас, чтобы в рай попасть, что нужно сделать?
– Нужно хорошие дела делать для людей и животных всех, нужно молиться…
– Так значит, ты себе место в раю зарабатываешь, когда кошек кормишь и к маме по-соседски заходишь?
Дина косанула на Миру, но сдержалась и ответила спокойно:
– Можно и так сказать, если хочется. Аллах Всемогущий во всем разберется и оценит всех по заслугам их. Нужно жить по совести, не делать зла, а то шайтан придет.
– Шайтан? А кто это такой?
Дина смутилась, поправила платок на голове.
– Ох, зря я это сказала, нельзя вообще упоминать про него, не было бы худо.
И Дина в расстроенных чувствах ушла, бормоча под нос молитву.
Засыпала Мира здесь всегда трудно. До двенадцати бубнило радио, которое всегда слушала мама. Сейчас слышит – не слышит, а традиция сохранилась, выключить Мира не смела.
В комнате темно и тихо. Вещи как будто затаились. Ни звука не доносится со стороны, противоположной от окна, где мамина кровать. Мира лежит прямо под окном, на стареньком диване со скрипучими острыми пружинами, впивающимися в бок при каждом неосторожном движении.
Из окна чуть сочится рассеянный лунный свет, от которого в комнате появляется какая-то зыбкость, неустойчивость.
Мира прикрыла глаза и попыталась припомнить что-нибудь приятное из своего детства. Как назло, в голову лезли всякие дурацкие мысли. То вспомнилось, как за ней гонялся с кочергой в руках в стельку пьяный, слетевший с катушек отец. Это он рассвирепел за то, что она защищала мать, задержавшуюся с какой-то очередной общественной гулянки. То вдруг всплыла сцена из школьной жизни, кажется, шестой класс. Учителка истории говорит ей в лицо при всем классе, какая она уродина и кому она будет нужна, если еще и учиться хорошо не будет. Почему уродина, никакая она не уродина, а вполне нормальная внешне, пусть и не красавица. За что она меня так – кажется, не выучила что-то про Средние века. Да, историчка была не подарок. Мира вздохнула и повернулась на правый бок.