каро полукровка ничего не должен. Так что же его удерживает?..
Мика. Мика… Ее имя, ее улыбка, ее глаза… Она до сих пор ходит под одним небом с ним, дышит тем же воздухом… Единственное, что смогло вернуть ему разум, – это мысль о Мике. Он любит ее. Всегда любил – так сильно, что охотно пойдет ради нее на все… не сможет лишь сломать ей жизнь.
Не помочь Оиси? Но как тогда жить дальше? Ведь человек, разрушивший их мир, не только избежит наказания, не только станет правителем Ако… Он еще будет контролировать каждый вдох Мики…
Пусть Каю не судьба делить со своей возлюбленной одну постель, быть ей мужем или любовником. Но разве сможет он вынести мысль о том, что она до сих пор дышит одним с ним воздухом – и вынуждена делить ложе с негодяем, убившим ее отца?
Видимо, единственная возможность показать Мике, как много она для него значит, как он безумно хочет посвятить ей всю свою жизнь, – эту самую жизнь за нее отдать.
Кай наконец повернулся к Оиси. Внимательно оглядел, словно проверяя решимость самурая.
– Если ты еще хоть раз опустишься перед Кирой на колени, я отрублю тебе голову. – И Кай нагнулся, чтобы подобрать валяющийся у его ног узел с чистой одеждой.
Выпрямившись, он успел увидеть потрясенное лицо бывшего каро, услышавшего из уст полукровки самурайскую угрозу. Но неверие очень скоро сменилось облегчением – Оиси понял, что означают эти слова. Кай только что согласился примкнуть к его кровной мести. Слава богам! Полукровка направился переодеваться, а Оиси неожиданно крикнул ему в спину:
– Где ты научился так сражаться?
Кай усмехнулся. В голосе его послышалась ирония:
– У демонов.
Глава 13
Оиси велел Тикаре ждать его на горе Будды, куда они с Каем добрались на закате пятого дня пути.
Всю дорогу самурай молчал, да и Кай многословностью не отличался, только время от времени задавал отрывистые, краткие вопросы: «Ты где был? Куда мы едем? Кто там будет? А потом что?..»
Оиси отвечал, как умел. Чем дольше он ехал с Каем, тем легче было объясняться. Случайным попутчикам пришлось бы поддерживать вежливую беседу, но Кай к этому не стремился, хотя они ехали одной дорогой, к одной и той же цели… к одной и той же судьбе. «Скитальцы – не всегда те, кто сбился с пути», – подумал самурай.
Он задал Каю только один вопрос. За несколько часов, проведенных на острове Дэдзима, Оиси повидал и понял многое. Однако полукровка скакал, бормоча себе что-то под нос, глядя куда-то вперед или на дорогу. Наконец самурай не выдержал и спросил у своего спутника, что он делает.
Кай ошеломленно взглянул на него, будто забыв, что едет не один.
– Молюсь, – пробормотал он и небрежно отвернулся.
Оиси решил, что один из них сошел с ума… вот только непонятно, кто именно.
Полукровка, похоже, никогда прежде не ездил верхом, однако управлял конем с той же легкостью, с которой усмирял собак на псарне замка Асано, будто общался с животными на особом языке, недоступном простым смертным. Впрочем, в отличие от простых смертных, он и демонов видел…
Теперь Оиси и вовсе не понимал, что собой представляет полукровка. Кай, верхом на коне, выглядел как обычный самурай, лишившийся господина: одет в кимоно и широкие штаны-хакама, длинные волосы собраны в узел, за поясом меч. «Еще один ронин», – подумал Оиси, возвращаясь к действительности.
В темноте, окутавшей гору Будды, вспыхнули огни факелов и походных костров. Прежде Оиси беспокоился, как ронины воспримут появление полукровки, но мысль о встрече с давними друзьями вернула самураю уверенность в себе.
Путники приблизились к кострам. У древнего полуразрушенного храма, давшего имя горе, Оиси насчитал силуэты двадцати самураев. Кто призывно воскликнул, кто помахал рукой, но все удивленно и недоверчиво смотрели на прибывших – никто не ожидал, что Оиси придет не один.
Самурай спешился. Товарищи бросились к нему, окружили, выкликая приветствия, открыто радуясь его возвращению. Такой радушный прием вызвал улыбку Оиси – пожалуй, первую за целый год, – и он с готовностью ответил на теплую встречу: с этим перекинулся шутливым словом, того приобнял. При виде Тикары он заулыбался еще шире и поблагодарил сына за успешное и быстрое выполнение непростого задания.
Один из воинов поинтересовался, что за незнакомец пришел с Оиси, и самурай запоздало сообразил, что полукровка остался стоять в стороне. Оиси представил его собравшимся. Все ошеломленно уставились на Кая. Их удивление сменилось недоверием, а затем и презрением, как только воины поняли, что спутник Оиси – не самурай, а всего лишь полукровка, притворяющийся человеком.
Кай в упор глядел на самураев. В глубине его темных глаз теснились воспоминания: эти самые люди когда-то жестоко избили его. Он крепко сжимал уздечки двух лошадей, будто готовясь сбежать при малейшей угрозе.
Тикара с легкой усмешкой шагнул вперед, протянул руку к поводьям отцовской лошади и коротко поклонился своему бывшему сэнсэю. Приветственная улыбка на лице юноши располагала к себе, словно отрицая подозрительность и недоверие на лицах воинов, окруживших Оиси.
«Странно, мой сын – единственный из всех – приветствует полукровку с тем же радушием, какое выказали мне соратники», – подумал Оиси и почувствовал себя зрителем, который следит за представлением, не понимая, что происходит на сцене.
Он вздохнул и оглядел ронинов. Кай с Тикарой отвели лошадей в сторону, а остальные воины столпились вокруг Оиси.
Оиси внимательно выслушал сообщение сына, рассказы воинов и сведения, доставленные ронином, которого разыскал Тикара – тем самым самураем, что хотел присоединиться к ним.
Разговор затянулся до глубокой ночи. Оиси приказал воинам укладываться спать и, вконец обессиленный, готов был заснуть, где сидел, – на походном табурете у огня. Тикара заставил отца улечься, прикрыл своим плащом от холода.
Оиси смежил веки. Мелькнула мысль, что Кая он больше не видел. Может быть, полукровка устроился где-то в темноте, слушая разговоры у костра… наверняка решил, что лучше спать с лошадьми, чем с самураями, потерявшими все, кроме веры в свое превосходство… интересно, останется ли он здесь до утра…
Утро наступило слишком быстро. Слепящие лучи солнца пронзали веки Оиси – словно настойчивая мать будила ленивого сына. Ронин наконец сообразил, где он, и, сбросив остатки дремы, проснулся окончательно.
Воины развели притушенные на ночь костры и занялись приготовлением чая и завтрака. Всем хотелось поскорее узнать, как добытые сведения сложатся в стройный план действий, который обещал им Оиси. В сердцах вспыхнула надежда: возможно, не придется всю оставшуюся жизнь заниматься тяжелым физическим трудом, понапрасну растрачивая свои способности и умения… Впрочем, закон запрещал самураям подобные занятия, так что воинам суждено было влачить жалкое существование, не находя себе иного применения.
Перед ронинами открывался впечатляющий вид – прошлой ночью Оиси не заметил величия пейзажа. Местность недаром прозвали горой Будды. Некогда здесь высился огромный вулкан, извергавший лаву с такой силой, что раскаленные брызги наверняка долетали до лица самой Аматерасу. Природа веками залечивала уродливые раны: на месте грозного жерла остался громадный кратер с отвесными стенами, покрытыми толстым слоем плодородной вулканической почвы, где теперь пробивалась нежно-зеленая весенняя поросль.
Крутые склоны вели к изломанным краям котловины. Там, на самой вершине, виднелись руины древнего, давно заброшенного буддийского храма. Лучи утреннего солнца освещали остатки золоченой черепицы на крыше. Самураи повернулись к храму и склонили головы в безмолвной молитве.
Когда-то давно, еще совсем мальчишкой, Оиси побывал здесь вместе с отцом: они сопровождали молодого князя Асано, который отправился в паломничество по святым местам после смерти жены. Оиси тогда очень удивился, увидев руины древней обители. Горная порода растрескалась от частых землетрясений, и очередной обвал унес с собой половину храмовых построек.
В то время Оиси не понимал, почему господин Асано выбрал это заброшенное, гиблое место для молитв и утешения. Юный самурай, убежденный бесстрашием господина и безоговорочной преданностью отца, решительно последовал за старшими спутниками к руинам. Там, где Будда Амида некогда милостиво взирал на паломников, что приходили к нему в поисках успокоения, виднелись только обломки древесных стволов, вздымающиеся в пустоту.
Однако в развалинах древнего храма оказалось, что зияющий проем на месте разрушенной статуи открывает вид на зеленые холмы и синее небо, залитое солнечным светом, – прекрасный, счастливый новый мир, возникающий из руин прошлого.
Юному Оиси приоткрылся вид за пределами бренного существования: место, где душа отдыхает между земными жизнями в круговороте перевоплощения, раз за разом, до тех пор, пока не достигнет наконец просветления и не обретет вечного умиротворения в возвышенной одухотворенности. Только тогда юный самурай в полной мере уяснил слова сопровождавшего их монаха-бонзы: смысл жизни заключается не в поиске счастья, а в обретении мудрости…
Из-под обветшавшей арки у входа в храм выступил человек с сандалиями в руках. Он присел на каменные ступени, обулся и направился по склону вниз к лагерю самураев. «Это ронин, который укрылся в храме от ночного холода?.. Нет, – сообразил Оиси, вздрогнув от неожиданности. – Это Кай».
Полукровка шел к поляне, склонив голову, будто не замечая воинов.
Может быть, он просто решил провести ночь в храме? Или удалился в руины для молитвы, для того, чтобы очиститься духом после всех испытаний, выпавших на его долю со дня турнира в честь сёгуна, почти год назад? Неужели полукровка и в самом деле молился на пути к горе Будды? Понимал ли он, что значит молитва? Догадывался ли, что такое «святыня»? Оиси тряхнул головой, припоминая, что однажды сказал ему Басё о Кае, но воспоминание ускользало.
Самурай повернулся к товарищам, по-прежнему склонившим головы в безмолвной молитве. Он не хотел привлекать их внимания к Каю, понимая, что необъяснимое поведение полукровки может разгневать воинов, если они решат, что тот нарочно осквернил святыню.